Ластики

Через комнату прошла какая-то женщина, затем еще две и худощавый невысокий мужчина в очках, который, казалось, очень спешил. Наконец вернулась сестра и – как будто она уже успела все забыть – спросила, чего он здесь ждет. Он ответил, что ждет доктора Жюара.

– Но доктор только что ушел, разве вы его не встретили?

Трудно было поверить, что она не издевается над ним. Разве он мог догадаться, что человек, который проходил здесь, был доктор Жюар, ведь он не знает его в лицо. И почему она не доложила о его приходе, как он просил?

– Не сердитесь, месье, я подумала, что доктор поговорит с вами перед тем, как уйти. Я ему сказала, что вы его ждете. Но его вызвали к очень тяжелой больной, и он никак не мог задержаться даже на минуту. Во второй половине дня у доктора очень много дел, поэтому он спросил, сможете ли вы ровно в половине пятого встретиться с ним на вокзале, между телефонными кабинами и буфетом. Это единственная возможность встретиться с ним сегодня: в клинику он вернется только поздно вечером. Когда я увидела, что доктор идет в гостиную, то подумала, что он сам назначит вам встречу.

Проходя мимо, маленький доктор искоса взглянул на него. «Странные у нас тут бывают врачи».

Сэкономив немного времени, Уоллес решил отправиться к коммерсанту Марша. Но на звонок в дверь никто не откликнулся. Впрочем, это было не так уж важно. Лоран в основных чертах изложил ему свою беседу с человеком, который считал себя приговоренным к смерти. И все же ему хотелось бы самому сделать вывод о душевном здоровье этого человека. Лоран описал его как законченного психопата, и его поведение в кабинете комиссара подтверждает это мнение, хотя бы отчасти. Но некоторые его опасения не кажутся Уоллесу такими уж надуманными: новое убийство сегодня вечером более чем вероятно.

Спустившись по лестнице, Уоллес спрашивает у консьержки, не знает ли она, когда вернется жилец. Месье Марша только что уехал на машине, со всей семьей, и вернется не так скоро. Наверно, ему сообщили о смерти близкого родственника: «Бедняга был прямо сам не свой».

Дом, где живет коммерсант, находится в южной части города, недалеко от квартала лесоторговцев. Оттуда Уоллес направился на вокзал, снова через Берлинскую улицу и площадь Дворца правосудия. Затем он шел вдоль бесконечно длинного канала, на противоположной стороне которого выстроились старинные дома: их узкие фасады много столетий разъедает сырость, и теперь они угрожающе наклонились к воде.

Зайдя в здание вокзала, он сразу же заметил маленький, сверкающий никелированным металлом киоск, где молодой человек в белом фартуке продавал сандвичи и газированную воду в бутылках. В пяти метрах справа от него была телефонная кабина – одна-единственная. Уоллес стал прохаживаться взад-вперед, поглядывая на циферблат вокзальных часов. Доктор задерживался.

В зале ожидания было полно людей, торопливо снующих в разных направлениях. Уоллес ни на шаг не отходил от места, которое назвала ему сестра: он боялся, что в такой густой толпе не заметит доктора.

Уоллес начал волноваться. Время встречи давно прошло, и неприятное впечатление, оставшееся от посещения клиники, с каждой минутой усиливалось. Очевидно, произошло недоразумение. Сестра плохо выполнила данное ей поручение, в том или другом смысле – а может быть, в обоих сразу.

Надо бы позвонить на Коринфскую улицу и узнать, в чем дело. Уоллес спросил у продавца лимонада, где можно найти телефонный справочник – в стеклянной кабине его не было. Не отрываясь от дела, продавец указал ему на другой конец зала, где Уоллес, несмотря на все свои усилия, так и не увидел ничего, кроме газетного киоска. Он подумал, что продавец лимонада не понял, о чем его спрашивали. И все же он заглянул в крошечный киоск, где, разумеется, не нашлось никакого телефонного справочника. Среди иллюстрированных журналов и приключенческих романов в ярких обложках были разложены кое-какие канцелярские принадлежности; Уоллес попросил показать ему ластики.

В эту минуту доктор Жюар открыл дверь. Все это время он был в другом конце зала, там, где находятся настоящий, большой буфет и сразу несколько телефонных кабин.

Ничего нового Уоллес от доктора не узнал. Из осторожности он решил умолчать о заговоре, и Жюар лишь повторил ему то, что утром уже рассказывал генеральному комиссару.

На привокзальной площади Уоллес не раздумывая сел на тот же трамвай, что и вчера вечером, – трамвай, идущий в сторону улицы Землемеров. Сошел на той же остановке и теперь шагает по Бульварному кольцу, которое вновь приведет его к маленькому кирпичному особняку и к убогой комнате в кафе «Союзники». И снова на улице темно. Со вчерашнего вечера, когда Уоллес пришел этим же путем, он не продвинулся ни на шаг.

Он заходит в большой доходный дом на углу улицы. Для того чтобы в свою очередь допросить привратника, ему придется предъявить удостоверение и, вероятно, признаться в маленькой хитрости, к которой он прибег утром, сказав, будто его мать – подруга мадам Бакс.

По тому, как привратник встречает Уоллеса, ясно, что этот добродушный толстяк его узнал. Когда он сообщает о цели своего прихода, привратник улыбается и говорит только:

– А я еще утром понял, что вы из полиции.

Затем толстяк объясняет, что к нему уже приходил полицейский инспектор, которому он сказал, что ничего не знает. Тогда Уоллес напоминает ему его слова о юноше, чье поведение настораживает. Привратник воздевает руки к небу.

– «Настораживает!» – повторяет он.

В самом деле, ему показалось, что инспектор проявил к этому молодому человеку интерес, для которого сам привратник не видит никаких оснований, и так далее, и тому подобное. Как и думал Уоллес, подозрения комиссара насчет чрезмерного «рвения» его подчиненного были не беспочвенны. Привратник вовсе не говорил, будто во время встреч в доме профессора происходили бурные споры, он сказал только, что там иногда «повышали голос». Не говорил он и того, что студент часто казался пьяным. Да, он видел, как этот молодой человек, проходя мимо с приятелем, показывал ему рукой на особняк; но он не сказал, что этот жест был угрожающим, – он говорил только о «порывистых движениях», – как у всех парней этого возраста, пылких и легко возбудимых. Привратник добавляет еще, что к профессору и раньше – правда, надо сказать, нечасто – заходили студенты из университета.

В зале кафе жарко и уютно, несмотря на тяжелый воздух, в котором смешиваются дым, людские испарения и запах белого вина. Народу много – пять или шесть клиентов, они смеются и разговаривают очень громко, все разом. Уоллес вернулся сюда как в убежище; ему хотелось бы назначить тут встречу с кем-нибудь; он провел бы целые часы в ожидании, в шуме праздных разговоров, со стаканчиком грога за этим столиком, стоящим в стороне от остальных…

– Привет, – говорит пьяница.

– Добрый день.

– Ты заставил меня ждать, – говорит пьяница.

Уоллес оборачивается. Нет здесь столика в стороне, за которым можно посидеть спокойно.

Ему не хочется идти к себе в комнату, мрачную и, должно быть, очень холодную. Он подходит к стойке, у которой сидят трое.

– Ну так что, – кричит сзади пьяница, – будешь садиться?

Трое мужчин одновременно оборачиваются и бесцеремонно разглядывают его. На одном из них замасленный комбинезон механика, на двух других – длинные теплые куртки с высокими воротниками, из темно-синей шерсти. Уоллесу приходит в голову, что его костюм выдает в нем полицейского. Фабиус прежде всего переоделся бы морячком.

…Входит Фабиус. На нем матроска, идет он враскачку – это напоминание о пережитых штормах.

– Рыбалка сегодня неважная, – обращается он к присутствующим. – Можно подумать, всю селедку, какая была в море, уже засолили…

Трое у стойки смотрят на него удивленно и недоверчиво. Двое других, стоящие у печки, прервали оживленный разговор и тоже его разглядывают. Хозяин протирает стойку.