Страница 48 из 62
Фомин ждал, все больше мрачнея. Сборы на беседу обещали какие-то чудовищные признания. За перегородкой все громче возмущалась очередь. Лена медленно и осторожно положила таблетку на острый розовый язык, поднесла к губам мензурку с водой. По судорожным глоткам было видно, что Лена трусит предстоящего разговора.
— Пошли, — обреченно произнесла она.
При их появлении очередь зашипела. Ходят тут! Отвлекают людей от работы! Фомин заметил, как ехидно усмехнулась Лена.
Рентгеновский кабинет выглядел достаточно зловеще. Посередине — кресло, окруженное какими-то глазастыми трубочками на штативах. В углу — толстенная дверь с окошечком, напомнившая Фомину дверь камеры для временно задержанных. Слава богу, что тут нет рентгеновских глухих черных штор. Вместо них — обыкновенные белые занавески! И еще одну обыкновенную вещь обнаружил Фомин — стол. Он стоял справа от окна. Туда-то и устремилась Лена. Она предложила Фомину сесть за стол, что он и сделал, а сама вытащила из-за толстенной двери легкий табурет и села сбоку, оказавшись таким образом спиной к окошку. Завершающие приготовления к разговору окончательно настроили Фомина против невесты Саши Горелова.
— Значит, так, — официально начал он. — Я обязан вас предупредить, что за отказ от дачи показаний и за ложные показания вы можете быть привлечены к уголовной ответственности. Подпишите, что вы предупреждены. — Фомин намеренно не глядел, как Лена подписывает, давая понять, что ее хитрость — сесть спиной к свету — яйца выеденного не стоит. Он, Фомин, и не такие штучки видал. — Итак, начнем. Виделись ли вы вчера с Гореловым?
— Виделись…— произнесла Лена дрожащим голосом.— Мы были в кино, на восьмичасовом.
— В клубе? — строго осведомился Фомин.
— В «Салюте». — Ее голос упал до шепота.
— Какой фильм? — уличающе поинтересовался Фомин.
— «Раба любви».
— Дальше! — потребовал Фомин.
Дальше все происходило по заведенному в Путятине правилу. Лена и Саша вышли из «Салюта», он купил у мороженщицы два пломбира. Сев на лавочку возле собора, Лена и Саша съели пломбир, поднялись и пошли по Пушкинской. Пары, возвращающиеся из «Салюта», не ходят в Путятине по пятачку, им положено идти по густо затененной старыми липами противоположной стороне. Лена с Сашей именно так и двигались по направлению к Фабричной. Дойдя до перекрестка Пушкинской и Фабричной, они свернули направо.
— Вы живете на Фабричной?
— Нет, на Лассаля. Дом номер четырнадцать.
— Так… Продолжайте. Вы шли по Фабричной до перекрестка с улицей Лассаля?
— Нет…— Она замялась. — Мы пошли другой дорогой, вокруг стадиона.
Потайной путь от угла Фабричной и Пушкинской до ворот монастыря был Фомину прекрасно известен. Отчасти узкими проулками меж глухих заборов, отчасти сквозь «слабые» доски, дыры и перелазы. Путь не ближний, напротив — кружной, но в ряде случаев удобный. Мальчишкой Фомин пользовался этим путем, когда у него портились отношения с Парижем — так назывался нижний край Фабричной, застроенный в послевоенные годы самым незаконным образом, без разрешения городских властей. В Париже проживал драчливый народ. Впрочем, и сейчас этот край у милиции на плохом счету.
«Может быть, у Горелова плохие отношения с Парижем,— отметил про себя Фомин, — а может быть…» В десятом классе у Фомина была девчонка в Посаде. Он ее тоже провожал домой не по Фабричной, а вокруг стадиона. Всю дорогу можно целоваться сколько хочешь,никто не увидит. Садовладельцы покровительствовали влюбленным. Ни одного яблока парочка не тронет— яблочный нейтралитет строжайше соблюдался всеми, кто был чрезвычайно заинтересован в том, чтобы не натолкнуться поздно вечером на заколоченный хозяином лаз.
— Саша меня проводил до дома,— продолжала Лена уже более спокойно. — Мы немного постояли,— она рассказывала прилежно, будто отвечала урок.— Потом я пошла домой. Саша к нам не заходил. Мы простились на улице. Ровно в одиннадцать я была дома, а Саша…
— Время вы помните точно? — перебил Фомин.
— Да. Мне дома не разрешают приходить позже одиннадцати.
— Понятно. — Фомин кивнул. — Продолжайте.
— Саша пошел домой. Вот и все. Больше я ничего не знаю.
— Он пошел по Фабричной или тем же путем, каким вы дошли до вашего дома?
— Я не знаю.— Она помолчала.— Саша всегда стоит и ждет, пока я не войду в дом. Я поднимаюсь к себе наверх и зажигаю свет. Тогда Саша уходит.
«И это все? — удивился про себя Фомин. — Чего же она тогда боялась? Почему подруги так заботливо наставляли ее перед разговором со мной? И какого черта, в конце концов, она села спиной к свету?!»
Фомин встал, прошелся по кабинету, потрогал вращающиеся на штативах глазастые трубки.
— Скажите, Лена… Саша вам ничего особенного не говорил вчера? И не помните ли вы… Он намеревался, проводив вас, пойти прямиком домой или ему еще надо было куда-то заглянуть?.. К товарищу, например…
Она задумалась.
— Нет, ничего особенного он не говорил. Я думаю, он пошел домой. Он живет на частной квартире и стесняется приходить поздно.
— Я был у него на квартире. Хозяева, как мне показалось, хорошо относятся к Саше. Я узнал от них, что вы решили пожениться.— Фомин сел за стол, сделал необходимую паузу. — Извините, Лена… Я ведь не из пустого любопытства. Почему вы решили поселиться с Сашей на частной квартире? Я видел его комнату, она очень тесная… Вы ведь живете на Лассаля четырнадцать? Там два дома — старый и новый. Вы в каком живете?
— В новом.
— У вас своя комната?
— Да.
— Тогда почему же…
Вот это — Фомин видел! — ей достался очень трудный вопрос. Лена задумалась надолго. Потом словно бы наконец решилась, тяжело вздохнула, потупилась и сказала тихо:
— Саша дорожит своей самостоятельностью. Он считает, что мы должны жить отдельно.
«Врет, и очень неумело», — отметил Фомин.
— Ваши родители знают об этом?
— Да.
— Как они относятся к Сашиному, а значит, как я понял, и к вашему решению поселиться отдельно?
— Родители считают, что я уже взрослая.
«Опять врет», — отметил Фомин.
Ему отчетливо припомнилась комнатушка, оклеенная дешевыми ядовито-желтыми обоями, дверь, окрашенная только с одной стороны. «Да, что-то тут не так». Он посмотрел, как играют лиловыми огоньками сережки в ушах сидящей спиной к свету Лены, перевел взгляд на ее лакированные туфли стоимостью в половину зарплаты слесаря Александра Горелова. Весьма возможно, что родители, выпестовавшие в доме четырнадцать по Лассаля— на вкусной домашней пище, на своем варении и солении— это воздушное созданье, совсем не в торжестве от такого жениха… Как ни печально, в наше время все еще встречаются мещанские взгляды на брак. И в особенности мещанские взгляды распространены в Посаде.
«Ладно,— сказал себе Фомин.— В проблему семейных отношений дальше вникать не будем. До поры». И спросил:
— Не говорил ли вам когда-нибудь Саша, что он кого-то боится?
Она вскинула голову:
— Саша никого и никогда не боялся! Он очень смелый!
«Ишь ты!» — изумился Фомин.
— Саша сам ни к кому никогда не лез,— добавила Лена, словно бы спохватившись.— Саша очень выдержанный. Однажды к нам пристали на Фабричной… («Ага, вот оно…» — сказал себе Фомин.) Ну, полезли, в общем…— Лена запнулась. — Один парень.
— Кто полез? — Фомин насторожился.
— Игорь Шемякин, из нашего класса. — Она явно жалела, что проболталась.
«Вот именно! Игорь Шемякин! Внук бабы Мани», — Фомин почувствовал, что разговор с Леной наконец-то выводит к чему-то существенному.
— А-а-а… Здоровый такой? — знающе заметил Фомин. — С наколкой?
— Вы не думайте! — запротестовала Лена. — Он нигде… Он на флоте служил. У него на груди маленькая совсем чайка с распахнутыми крыльями.
— Значит, вы и Шемякин учились в одном классе?
Она кивнула.
— Вы дружили?
Она опять кивнула.
— Шемякин этой весной вернулся из армии. — Фомин стремился поразить Лену своей осведомленностью. — Ему не нравится, что вы дружите с Сашей Гореловым. — Не дожидаясь ни ее ответа, ни молчаливого кивка, Фомин торопился ковать железо, пока горячо. — Шемякин угрожал Горелову?