Страница 33 из 62
— А «Синий дьявол» как? Звучит?
— Лучше бы «Зеленый дьявол», а то «синий» с писком выходит. Я помню, «Синий дьявол» срывался на первом «и». Но «дьявол» звучит. Лучше «пирата», лучше «Сатурна». Веское слово…— Скобенников несколько раз, меняя интонацию, произнес: — Дьявол, дьявол, дьявол…
— Как ты думаешь, Алеша, зачем понадобилось «Синему дьяволу» опять вылезть в эфир? Сейчас мало кто слушает на средних волнах…
Скобенников неопределенно пожал плечами:
— Мало, но слушают. Я сам его вчера не слышал, но от ребят знаю, что «Синий дьявол» выходил осторожно, как и тогда.— Скобенников помолчал.— Вряд ли он радиолюбитель. Случайно имеет доступ к радиопередатчику.
— Но ведь его с одного раза или с двух мог не услышать тот, к кому он обращался, — заметил Фомин.
Скобенников похмыкал:
— До кого надо, дойдет. Древним путятинским способом.
Фомин достал сигареты, предложил дежурному. Скобенников отказался: он бросил курить, чтобы быть готовым к строгостям службы на подводной лодке.
— Еще вопрос можно? — Фомин спрятал сигареты.
— Давайте.
— Кто тогда сделал Петухову передатчик?
— Ваське? — Скобенников задумался. — Мог и сам. Примитивная штука.
— Для тебя примитивная, — возразил Фомин, — но не для него.
— Для любого, Николай Палыч. Элементарно.
Выйдя из штаба дружины, Фомин решил прогуляться по пятачку. Он не страдал предубеждением против тех, кто тут околачивался каждый вечер. Когда-то лейтенант и сам был завсегдатаем пятачка, откликаясь на прозвище «Фома». Ну и что? Вырос, стал человеком, как и многие другие завсегдатаи пятачка тех лет. Кто работает на фабрике, кто в городских учреждениях. Из завсегдатаев пятачка вышли и рабочие, и учителя, и врачи, и офицеры. «А что Петуховы попадают за решетку — в этом виноват не пятачок», — размышлял Фомин, делая первые шаги по старинному тротуару, затейливо выложенному красным кирпичом.
Фома не спеша брел мимо собирающихся компаниями парней в подтяжках поверх маек с иностранными надписями и девчонок в длинных юбках, в кофтенках навыпуск с рукавами-буфами. Молодой Путятин словно получил указание сверху о смене формы одежды. На всем пятачке не видать ни кружевных мужских сорочек, ни женских брюк, ни юбчонок-мини.
«Точно так же когда-то и я сам уже не решился бы показаться на пятачке в узких брюках — пришла мода на широкие, в остроносых мокасинах — пришла мода на тупоносую обувь. Да я бы лучше босым и голым сюда явился, чем старомодным!»
В ту славную пору труженик пятачка по прозвищу Фома с полуслова, с одного взгляда получал всю нужную информацию. Например, кому сегодня врежут, кто врежет и за что. Но сейчас пятачок обменивался непонятными словами, незнакомыми жестами и глядел мимо лейтенанта Н. П. Фомина. Лейтенант двигался по знакомому до последнего кирпичика тротуару, как заморский гость, ни бельмеса не смысля в происходящем. Между тем он был уверен, что тут сейчас происходят какие-то важные встречи, обмен взглядами и уже известно, кому и за что вскоре очень крепко врежут. Возможно, не пойманный вор тоже прохаживается сейчас по пятачку. Здесь же находятся его сообщники, если они были, а также те, кто что-то видел, слышал или предполагает, но не спешит поделиться всеми сведениями со следствием.
Неожиданно за спиной лейтенанта послышался открытый текст:
— …а он ей говорит: «Я тебя как истинный друг предупреждаю: фотокружок он обчистил»…
— А она что?
— Она говорит: «Врешь, не верю».
— Ой, ду-у-ура!
— Я их только что видела, они в кино пошли.
— Ой, она всегда достает билеты! Ну всегда!
Разговаривали три девчонки не старше пятнадцати лет. Фомин их только что обогнал. Девчонки держались вызывающе, вихляли тощими бедрами, смолили сигареты, задевали встречных мальчишек. Однако чувствовалось, что они тут еще почти ничего не знают и не понимают, ни с кем толком не знакомы — делают первые робкие шаги.
Фомин прислушался в надежде узнать, кто же «он» и кто «она». Но разговор уже перешел на киноартистов — который из всех самый красивый. Девчонки перебрали множество фамилий, обсудили носы, глаза и дошли до губ, проявив такую осведомленность в вопросе, что Фомина бросило в краску, и он ускорил шаги.
Отойдя на достаточное расстояние, Фомин оглянулся на бойкую троицу и постарался всех запомнить.
«Предупреждаю как истинный друг: фотокружок он обчистил…» Фраза означала, что кто-то из парней знает вора и предупредил девушку, но она не поверила и пошла с вором в кино. Если вор и его девушка сидят сейчас в кино, то…
Фомин мысленно прикинул. В зале четыреста мест. Можно ли как-то ограничить круг подозреваемых? Билеты достала «она» по знакомству. Можно ли установить, кто «ну всегда» получает в кассе билеты? Можно, однако трудно. Знакомые есть не только у пожилой кассирши. Анфиса Петровна снабжает билетами в кино массу нужных ей людей. Этим же занимаются все без исключения сотрудники, вплоть до ночной сторожихи. Таким образом, если не подозревать в связях с вором городское начальство, которое благодаря заботам Анфисы Петровны сейчас тоже смотрит детектив, то в круг подозреваемых входят родственники сотрудников клуба, вся клубная самодеятельность плюс нужные люди: продавщицы, парикмахеры, закройщицы из ателье… Прибавим сюда же аптеку, получающую дефицитные лекарства, поликлинику, баню… Список будет бесконечен! Если детектив идет первый день, то все места в зале заняты только теми, кто «ну всегда» может достать билеты, как достает их «ну всегда» неизвестная «она», которая пошла с «ним» в кино, несмотря на предупреждение некоего «друга».
Фомин вытер платком вспотевший лоб. Хорошо, что в зале только четыреста мест. Круг подозреваемых вернулся в исходное положение, поколебался немного и слегка уменьшился. Четыреста минус городское начальство и минус сотрудники милиции, которые тоже любят смотреть детективные фильмы.
Фомин взглянул на часы. Без четверти восемь. Сейчас закончится первый сеанс, и публика будет выпущена из зала через единственные двери. Не помешает очутиться поблизости и проверить некоторые предположения.
Он не успел дойти до клуба. Внезапно все переменилось на пятачке. Смолкли гитары, лица вопросительно повернулись в одну сторону. Фомина обдало знакомым холодком. Старый опыт кое-что значит. Фомин понял, что кому-то сейчас уже врезали. Залился свисток, раздался топот бегущих ног. Фомин услышал близко тяжелое дыхание, и наконец кто-то истошно взвыл.
Когда Фомин подбежал, дружинники заламывали руки Ваське Петухову. Васька вырывался и выл от злости. Кровь из носа капала на рубашку. Васька, швыркая носом, силился пнуть ботинком кого-то лежащего на земле. Один из дружинников наклонился над лежащим и помогал подняться. В пострадавшем Фомин узнал Суслина. «За что ему врезали?» — пронеслось в голове. Впрочем, Суслин не так уж сильно пострадал. Фомин углядел у него под глазом среднего размера припухлость, обещавшую превратиться в обыкновенный синяк.
Солист ансамбля достал носовой платок, вытер грязь с лица и принялся оттирать платком джинсы и замшевую куртку.
— Давай, давай проходи! — Дружинники спроваживали любопытных, но народу все прибывало.
Фомин понял, что киносеанс закончился. Сейчас набегут все четыреста зрителей — посмотрят продолжение детектива.
— Уведите его скорее! — сказал Фомин дружинникам.
Несколько ребят поволокли упирающегося Ваську. Один дружинник, с виду увалень, остался с пострадавшим.
— За что он тебя?— участливо спросил дружинник Суслина.
— Черт его знает, дурака!— огрызнулся солист. — Распустили хулиганье!
Публика поддержала солиста. Суслин возвысил голос и принялся честить ротозеев дружинников и мягкосердечную милицию.
— Ладно тебе! Раскудахтался!..— Увальня допекла Жоркина демагогия.— Взрослый человек, а испугался сопляка. Ты его мог одной рукой…
— Рукой? — взвизгнул Жорка. — А он меня ножом?!
— Не было у него ножа! — уверил Жорку дружинник.