Страница 4 из 64
— Но что же произошло?
Доктор Ларч немного помолчал, склонив голову набок. Солнце весело поблескивало на его лысине.
— А вы не помните? — медленно выговорил он наконец. Она честно попыталась разбудить непослушную память и думала до тех пор, пока он не коснулся ее руки.
— Нет, не пытайтесь себя заставить, только голова разболится. Что вам запомнилось последним?
Она снова задумалась и, запинаясь, стала перечислять:
— Помню, как уехала из своего дома в Гемлок-Бей. Я живу там, на Крокодайл-Байю-авеню. Я собиралась поехать в Ферндейл, отдать кое-какие медицинские слайды доктору Бейкеру. Я терпеть не могла ездить по шоссе 211, особенно в сумерках. Дорога слишком узкая, а эти проклятые Мамонтовы деревья нависают над тобой, словно душат, и чувство такое, будто тебя хоронят заживо.
Она замолчала, и доктор увидел, как ее лицо накрыла тень раздражения.
— Нет, все в порядке. Интересная метафора насчет мамонтовых деревьев. Что ж, со временем, возможно, к вам все вернется. Вы стали жертвой аварии, миссис Фрейзер. Ваш «эксплорер» врезался в мамонтово дерево. Придется вызвать еще одного доктора.
— Какого же именно?
— Психиатра.
— Зачем мне… — Теперь она нахмурилась. — Не понимаю. Психиатра? Почему?
— Нам кажется, что вы специально могли врезаться в дерево. Нет, ни к чему паниковать, и ни о чем не беспокойтесь. Отдыхайте и набирайтесь сил. Увидимся позже, миссис Фрейзер. Если в следующие два часа почувствуете боль, нажмите на кнопку и сестра введет вам в вену морфин.
— Я думала, что обычно сам пациент вводит себе морфин при необходимости.
Теперь он растерялся: она ясно это увидела.
— Простите, но этого мы не можем позволить.
— Почему? — очень тихо спросила она.
— Потому что речь идет о попытке самоубийства. Мы просто не имеем права идти на такой риск. Потенциальный самоубийца вполне способен накачать себя морфием, и тогда уже ничто не сможет вернуть его назад.
Она отвела глаза к окну, за которым так весело сияло солнце.
— Все это было вечером. Какой сегодня день? Вернее, время дня?
— Позднее утро четверга. Вы то приходили в себя, то снова уплывали. Авария случилась вчера вечером.
— Так много времени упущено.
— Все будет хорошо, миссис Фрейзер.
— Будет ли? — обронила она, закрывая глаза.
Доктор Рассел Розетти остановился в дверях и оглядел молодую женщину, неподвижно лежавшую на узкой больничной койке. Похожа на принцессу, которая поцеловала не ту лягушку и жестоко за это пострадала. В светлых спутавшихся волосах запеклась кровь. Лоб пересекала повязка. Она была худа, неестественно худа… Интересно, о чем она думает прямо сейчас, именно в этот момент?
Доктор Тед Ларч, хирург, удаливший ей селезенку, утверждал, что она ничего не помнит об аварии. Кроме того, он добавил, что не думает, будто она пыталась покончить с собой. Слишком уж она приземленная, по его мнению. Тупица.
Но Тед был известным романтиком — огромная редкость для хирурга. Ну разумеется, она пыталась покончить с собой. Снова. Уж это точно. Классический случай.
— Миссис Фрейзер!
Лили медленно повернулась на звук довольно высокого голоса, который, как она предположила, может легко превратиться в визг, если что-то придется не по душе его обладателю, — голоса, который пытался звучать ободряюще, более того — располагающе, что, однако, мало ему удавалось.
Она ничего не ответила, только посмотрела на высокого, грузного, одетого в темно-серый костюм мужчину, с гривой вьющихся волос, двойным подбородком, очень белыми пальцами. Он подошел к постели. Вплотную.
— Кто вы?
— Доктор Розетти. Доктор Ларч передал вам, что я должен прийти?
— Вы психиатр?
— Да.
— Передал, но я не хочу вас видеть. Нет причин.
«Сопротивление», — подумал он. Превосходно. Надоели ему угнетаемые депрессией пациенты, чуть что начинавшие рыдать, впадавшие в истерику, искренне жалевшие себя, тянувшие руки за таблетками. И хотя Теннисон сказал ему, что Лили вовсе не такая, Рассела этим не убедишь.
— Но, думаю, — вкрадчиво заметил он, — вы во мне нуждаетесь. Иначе не влепили бы машину в дерево.
Влепила? Нет, тут что-то не так.
— Дорога в Ферндейл очень опасна, — возразила она. — Вы когда-нибудь ездили по ней вечером?
— Разумеется.
— Тогда вы знаете, что вести машину нужно крайне осторожно.
— Конечно. Однако при этом никогда не врезался в деревья. В данный момент дерево осматривают служащие лесного хозяйства, чтобы определить степень повреждения.
— Что же, если оно лишилось коры, то и я не совсем цела. А сейчас прошу вас уйти, доктор Розетти.
Но вместо того чтобы послушаться, он придвинул стул, сел, скрестил ноги и сплел пухлые пальцы. Она сразу возненавидела эти противно-мягкие, жирные лапы, но не могла отвести от них глаз.
— Прошу уделить мне минуту, миссис Фрейзер. Не возражаете, если я буду звать вас «Лили»?
— Возражаю. Я не знаю вас. Убирайтесь.
Он подался вперед и попытался взять ее за руку, но Лили дернулась и поспешно спрятала руку под одеяло.
— Вам бы следовало быть покладистее, Лили…
— Миссис Фрейзер.
Доктор нахмурился. Обычно женщины… все и всегда… любят, когда их называют по имени. Это позволяет им видеть в нем исповедника, которому они могут довериться. А заодно и делает их более открытыми, уязвимыми.
— Впервые вы пытались убить себя семь месяцев назад, после смерти вашего ребенка, — начал он.
— Она не просто умерла. Мчавшаяся по дороге машина сбила ее и отбросила на двадцать футов, в канаву. Кто-то хладнокровно ее убил.
— И вы винили себя.
— У вас есть дети?
— Да.
— Если бы ваш ребенок погиб и вас в это время не было бы рядом, неужели вы бы тоже не винили себя?
— Только в том случае, если бы сам сидел за рулем той машины.
— А ваша жена? Она не винила бы себя?
Перед глазами Рассела встало лицо Элейн. Он нахмурился.
— Возможно, нет. Только залила бы все слезами. Она очень слабохарактерна. И зависима. Но речь идет не о ней.
Речь идет не о ней. Скоро, очень скоро он, благодарение Богу, избавится от Элейн.
— А о чем?
— Вы терзались угрызениями совести так сильно, что проглотили целый пузырек снотворного. И не войди ваша экономка вовремя в спальню, вас бы уже на свете не было.
— Так мне объяснили, — пробормотала она и могла бы в этот момент поклясться, что во рту появился тот же вкус, как тогда, после того как она в первый раз проснулась в больнице, сбитая с толку, слабая, обессиленная до того, что не могла руки поднять.
— Вы не помните, как глотали таблетки?
— Н-нет…
— А теперь не помните, как направили машину на дерево. Шериф определил, что вы ехали со скоростью шестьдесят миль в час, а может, и быстрее. Вам очень повезло, миссис Фрейзер. Из-за поворота как раз показалась еще одна машина. Водитель видел, как вы столкнулись с деревом, и вызвал «скорую».
— Вы, случайно, не знаете, кто он? Я бы хотела его поблагодарить.
— Не думаю, что это сейчас так важно, миссис Фрейзер.
— В таком случае что именно так важно? Кстати, а как вас зовут?
— Рассел. Доктор Рассел Розетти.
— Прелестная аллитерация, Рассел.
— Вам лучше обращаться ко мне «доктор Розетти», — процедил он.
Лили заметила, как дернулись его толстые пальцы-червяки, и гадливо поморщилась. Кажется, ей удалось его разозлить. Он считает, что она заходит слишком далеко. Что же, так оно и есть, Но ей все равно. Уж очень она устала. Так устала. И хотела одного: закрыть глаза и позволить морфию хоть ненадолго заглушить боль.
— Проваливайте, доктор Розетти. Он не двигался с места.
Тогда Лили отвернула голову и впала в полубессознательное состояние. Даже не слышала, когда он ушел. Правда, до нее донесся стук закрывшейся двери.
Когда, минут через пять, появился раскрасневшийся доктор Ларч, Лили сумела приоткрыть один глаз и прошептать: