Змея

Белобрысый парень со щенячьим лицом скакал вокруг змеи, восхищаясь своим прекрасным выстрелом. Голову размозжил, а кожа цела. Он принялся рассказывать о других таких же прекрасных выстрелах, но сделанных во Вьетнаме. Люк не стал ему мешать. Парень это заслужил.

Все окружили его и начали с интересом рассматривать винтовку, а Сандра осталась с мертвой змеей и издали наблюдала за ними. Она пыталась принять участие в разговоре: вежливые охи и ахи по поводу оружия. Я никогда не видела такого огромного… (шутка осталась незамеченной). Ах, спасибо, ты спас мне жизнь. Попасть змее в глаз с… сколько здесь?.. с сорока шагов… сорок дней и ночей в пустыне… вот настоящее испытание для человека. Парень с щенячьим лицом благодарно согласился.

Он не особо смышленый, но в нем есть то, что восхищает всех этих мужчин: прирожденный дар убийства. Он с нежностью держит пистолет, не обращая внимания ни на свой неряшливый вид, ни на то, что развязался шнурок, но глаза у него при этом ледяные, мертвые, совсем как у змеи. Он ищет тепла. День удался, он продал убийство за признание товарищей.

Сандра взглянула на него с внезапно охватившей ее ненавистью и поняла: завтра ему придется несладко. Люк был прав, он стукач. Его послали сюда в качестве наблюдателя, чтобы узнать обо всем, что происходило здесь, под тихими соснами, на сходке, о которой она, Сандра, по их мнению, даже не подозревает. К тому времени как они приедут в Айдахо, его лицо будут украшать не только прыщи. Оно будет изуродовано кулаками и ботинками тех, перед кем он сейчас виляет хвостом. Печальнее же всего, что он сочтет это справедливым и удивится лишь тому, что они не воспользовались возможностью убить его. Он бы воспользовался.

Взяв пистолеты, мужчины идут на другую сторону луга и расставляют банки. Долину сотрясают звуки выстрелов. Небо трескается как яйцо, и из него вылетают миллионы птиц. Они тоже становятся мишенями. Все живое оказывается в опасности, но через мгновение луг пустеет и стрелки остаются одни убивать банки и камни, пока не зайдет солнце. Пустоту заполняет непрекращающийся грохот.

— Сандра, — кричит Люк, — не подходи к змее слишком близко. Иди сюда.

Люк наблюдал за ней, он вполуха слушал пистолетный разговор приятелей и не сводил с нее глаз. Она отвернулась, не обращая на него внимания. Да, он горд тем, что спас ей жизнь, более того, ему понравилось, что он приказал мальчишке выстрелить так близко от нее… и Сандру это бесило — как маленькие дети. Ее страсть к Люку все еще ползала в виде гусеницы, и иногда Сандре хотелось раздавить ее, пока она не превратилась в мотылька, порабощенного пламенем. На лугу продолжались игры с оружием, а Сандра отрешенно украшала могилу змеи. В конце концов, это уже второе мероприятие подобного рода в ее жизни, и Сандра чувствовала, что должна Совершить обряд. Закрыв дерном неглубокую могилу, она убедилась, что голова змеи осталась снаружи, чтобы душа могла покинуть тело сквозь раскрытый рот.

— Что ты делаешь? — с трудом сдерживая смех, спросил Люк. — Хоронишь Мистера Змия?

«Шел бы ты к остальным», — подумала Сандра.

— Что тут такого? Он прекрасно сыграл свою роль. Сыграл и умер. Умер.

Ответ был настолько серьезен, что Люку расхотелось смеяться. Он нашел две веточки, связал их посередине так, чтобы получился крест, и, опустившись на колени, воткнул его в изголовье могилы. Змея дернулась, раздался глубокий вздох — ночь пришла забрать ее душу. Сандра встала на колени рядом с Люком.

— Спасибо, — прошептала она, дотрагиваясь до его шеи.

Люк обернулся и окинул Сандру пристальным взглядом своих желтых глаз.

— Какая же ты сумасшедшая! — Он поцеловал ее.

Она походила на ребенка, играющего на краю крыши, а он стоял внизу, на улице, пытаясь привлечь ее внимание. Еще один поцелуй, долгий и страстный, но без ответа. От нестерпимого одиночества у Люка появилось желание толкнуть ее, чтобы она упала на землю… и разбилась вдребезги.

Сандра, как кошка, легко спустилась, держась за него, и рассмеялась… слишком легко. Конечно, она считает, что красота в ее смелости, и не видит собственной беззащитности. Манера Сандры изображать страсть раздражала его. Раздражала и возбуждала. Он задрал ее юбку. Если б она только услышала, как он близко, как сильно хочет… Он раздвинул ей ноги коленями, решив, что на этот раз не остановится… Стон сорвался с ее губ, стон, похожий на настоящий, все его тело отозвалось, но тут раздался гудок автомобиля.

У края поля в темноте зажглись фары, осветив высокую траву. Моторы заработали, наполнив тишину механическим кашлем, гудки автомобилей смешались с криками приятелей Люка, отпускавших сальные шуточки — то ли для того, чтобы отогнать страх, то ли подбадривая их таким странным способом.

— Давай останемся.

— Нам придется с ними поужинать. Мне надо купить у Гари солнечные батареи. Вернемся домой пораньше.

В машине по дороге на ужин они сидели рядом и нервно шутили.

— Пойдем завтра на рыбалку. Хочу поесть форели.

— Больше ничего не хочешь? — Зачем она опять нарывается, сейчас не время для таких шуток. Надо сдерживать себя.

— Хочу, — сказал он и положил руку ей на бедро.

Сандра вздрогнула:

— Ты никогда не устаешь от одиночества?

— Нет.

— Это ненормально.

— Да? Ну, иногда я намазываю медом грудь и выхожу на улицу, насекомым нравится, когда я такой, они считают меня привлекательным.

Сандра заливается смехом.

— Теперь тебе не нужно обращаться за помощью к насекомым. Я тоже считаю тебя привлекательным.

— Правда? — Люк взглянул на нее, как будто ожидая услышать больше.

— Конечно. А ты думал по-другому?

— Не знаю… Я не думал. Просто ждал.

— Чего?

— Тебя.

12

Вороны

Ужин оказался мясным пиршеством. Видимо, один из парней, как они постоянно друг друга называли, убил какого-то зверя и превратил двор в скотобойню. Куски мяса отпиливали и отрывали с костями, а потом кидали на огромную жаровню, и Сандре казалось, они не ведают, что творят. Подъезжавшие машины увозили с собой целые ломти. Большую часть мяса отнесли на ледник.

У Сандры появилось ощущение, что она шагнула на пятьдесят лет назад, да и здешние правила, мягко говоря, удивляли: Люк вел себя так, будто она ему никто, а когда Сандра зашла в комнату, где они вели свои «мужские беседы» он раздраженно попросил ее уйти, сказав, что ей, возможно, будет «веселее» с женщинами на кухне. Все это было настолько тупо, что она даже не стала спорить. Сандра удалилась к женщинам, в место, отведенное для них с тех самых пор, как первая ведьма выволокла свой котел и начала готовить в нем зелья и обеды.

В кухне царило фальшивое веселье, наводившее на мысль о подделках из магазина «Плати-Бери», которые были такого низкого качества, что разваливались на части на следующий же день после покупки. Так и здесь: чувствовалось, что за весельем неминуемо последуют слезы. Хихикая, болтая и потихоньку закипая, три женщины с кружевными мозгами оправлялись от одного зимнего натиска и готовились к следующему. Только Донна была местная, остальные приехали из города; Бренда, когда-то самая сексуальная девушка в знаменитом баре в Лос-Анджелесе, и Элис, самая заводная в университетском городке на восточном побережье, притащились сюда в порыве страсти в расцвете молодости и красоты. Поначалу они вели себя нахально: выставляли напоказ свои сиськи, на озере носили бикини, в магазин рыболовных товаров заходили в обтягивающих мини-юбках — в общем, были похожи на блестящих форелей, которые выпрыгивают из воды, чтобы их заметили.

Но потом наступили холода, пришлось напялить на себя теплую неудобную одежду, мужья бросали их на ранчо, а сами изменяли им всякий раз, как отправлялись по делам в город. От скуки жены либо заводили детей, либо толстели, либо и то и другое. Донна, местная красавица, растолстела настолько, насколько была глупа; маленькое упругое тело Бренды превратилось в грузовик; даже Элис несмотря на свою образованность, не смогла после родов избавится от живота, который выглядел так, будто в нем еще что-то осталось. И каждая камнем пыталась повиснуть на шее мужа, когда тот возвращался, отчего мужья покидали их все чаще и чаще. Так они остались наедине со своим врагом — Природой, и их форелевые тела превратились в легенду, канув в озере прошлого. Они вспоминают все, словно это было вчера, и две темные линии обиды пролегают там, где должна быть улыбка. Торчат здесь круглый год, и выхода нет. Пойманные в ловушку белоснежных месяцев, сквозь ледяную стену смотрят форели, замерзшие, мертвые.