Хозяин Вороньего мыса

– Я бы содрал и шкуру и мясо со спины этого наглого негодяя! Клятва, данная рабу, – ничто, меньше, чем ничто, какого бы рода он ни был со всем своим художеством. Да-да, Рольфу следовало посадить этого мерзавца на цепь и оставить его голодать, пока он не поклялся бы раз и навсегда в своей приверженности хозяину и не отказался бы от мечты о свободе!

Олаф вновь откинулся на спинку стула, и его люди громкими криками одобрили речь вождя. Иные из обитателей Мальверна тоже приветствовали ее, но далеко не все.

Ларен обратилась к Эрику:

– Что бы ты посоветовал Рольфу, мой господин? Эрик улыбнулся, в его улыбке сквозило презрение к женскому невежеству, неспособности понять мужчин и их правила чести. Он неторопливо ответил:

– Я бы получил выкуп с той богатой и могущественной семьи, а раба я все равно оставил бы себе и посадил на цепь. Олаф хорошо позаботился о рабе, но он забыл подумать о хозяине.

Поднялся смех, Торагассон, ничуть не обидевшись, хохотал во всю глотку, хваля ум и предприимчивость Эрика.

Ларен молча выжидала, не шевелясь, стараясь сохранить спокойное, безмятежное выражение лица. Теперь наступила очередь Меррика:

– Господин мой, что бы ты сделал на месте Рольфа?

Меррик заговорил очень медленно, не отводя пристального взгляда от лица Ларен:

– Если бы я был на месте Рольфа, я сдержал бы свое слово. Все равно, кто бы ни был этот человек, раб или король. Я бы возвратил его на родину, я бы вернул ему свободу.

– Братец, ты просто глуп! – вскричал Эрик. – Неужто ты откажешься от ценного раба и даже не получишь за него выкуп?!

– При чем тут твоя честь, Меррик! – громко , подхватил Торагассон. – Слово, данное рабу, ничего не стоит, как я уже говорил. Если б Рольф дал слово одному из своих братьев – другое дело. Но рабу, ничтожному рабу? Вздор! Будь он хоть король, раз он попал в плен – кончено.

Ларен выждала, пока все мужчины и женщины прекратили спорить, и глаза их вновь обратились к ней.

– Говори! – потребовал Торагассон. – Как поступил Рольф?

– Рольф пошел посоветоваться с братьями. Рагнор велел ему обойтись с рабом так, как настаивал ты, Олаф Торагассон. Ингор придумал то же самое, что говорил Эрик.

Она вновь умолкла, и Торагассон нетерпеливо взревел:

– Что сделал Рольф, наконец!

Ларен поглядела в лицо каждому из трех мужчин и продолжала совсем тихо:

– Он не мог ни на что решиться. Он полагался на своих братьев, но так и не сумел понять, который из двоих дал лучший совет и в самом ли деле эти советы были так уж хороши. Он долго спорил сам с собой и пытался найти разумное решение, – так и не нашел его. Прошло много времени, и Рольф почти что свихнулся от презрения к собственной слабости, от того, что не видел никакого выхода. Наконец, в тот миг, когда разум его воспламенился безумием, он выхватил свой огромный меч, сказал рабу “прощай” и пронзил мечом его сердце.

Торагассон разразился громким одобрительным воплем, женщины горестно застонали, Эрик расхохотался, но Меррик словно не заметил, что произошло. Он не трогался с места, выражение его лица ничуть не изменилось, он ничего не говорил и, казалось, равнодушно отнесся к словам Ларен.

Только когда все уже умолкли, Меррик сказал наконец:

– Однако это ведь не вся история о викинге Рольфе, верно? Что было потом?

– Потом Рольф очнулся. Он горько сожалел о том, что сделал. Вина и раскаяние пожирали его изнутри, не давая отдыха ни для сна, ни для пищи, и в набеги он больше не ходил. Он не хотел теперь общаться с братьями, обвиняя их в том, что они лишили его рассудка, под конец он готов был целиком взвалить на них ответственность за смерть любимого раба.

Братья возмутились таким обращением, они обругали Рольфа, говоря, что он еще больший глупец, чем раб, доверившийся слову своего хозяина, они смеялись над Рольфом, твердя, что он, жалкий трус, солгал собственному рабу, в то время как они ничем не запятнали себя, а всего-навсего дали ему хороший совет. К тому же он убил столь ценного раба! Глупость и расточительство, поступок, достойный безумца! Братья не оставляли Рольфа в покое и повторяли свои слова до тех пор, пока Рольф не проникся отвращением к самому себе, потому что он видел, что братья, как всегда, правы.

Он обманул своего раба, предал его и убил. Он видел только один способ уплатить за свое преступление. Оставив дома все оружие, Рольф ушел в лес. Он надеялся, что раньше или позже какой-нибудь хищник набросится на него и загрызет. Викинг искал смерти, он жаждал ее всей душой, только смерть могла освободить его от человека, в которого он превратился…

Ларен остановилась, она не знала, что произойдет в следующую минуту. Голова ее шла кругом, во рту пересохло. Внезапно она ощутила острую боль между бедер и оглянулась на Меррика – ведь это он причинил ей боль. Взгляд Ларен встретился со взглядом Меррика, но понять выражение его глаз она не могла.

Да, там, между бедер, саднило, но гораздо больше Ларен мучилась от равнодушия, с каким Меррик смотрел на нее весь этот день и вечер. Она наклонила голову, выжидая. Ее слушатели по-прежнему молчали, сделалось так тихо, что Ларен показалось, будто она слышит шипение, такое, какое бывает, когда густой дым выходит в отверстие над очагом. Им не понравилась новая сказка, сейчас они запустят ей в голову стульями, металлическими кубками и потребуют Деглина обратно. И вдруг со всех сторон послышались жалобные вздохи, и все стали уговаривать Ларен завершить рассказ – тогда она с улыбкой покачала головой:

– Я очень устала, – возразила она, – пожалуйста, позвольте мне остановиться.

Они уже не бросали деньги к ее ногам, они клали их прямо ей в руки, и золотых монет попадалось больше, чем серебряных, а еще тяжелая брошь, которую отдал Ларен один из сыновей Торагассона. “Мамина”, – пояснил он.

Ларен попыталась вернуть этот подарок, но мальчик всунул украшение ей в руку и заставил Ларен сжать пальцы.

– Я хочу, чтобы ты взяла ее, Ларен. Мальчик пошел прочь, а Ларен смотрела ему вслед. Она даже не помнила его имени, юноше едва минуло пятнадцать, но он рос таким же большим, как все викинги, – будь они прокляты! – волосы у него были светлые и глаза синие, словно летнее небо.

Летта Торагассон остановилась вплотную перед Ларен и улыбнулась скверной, злобной улыбкой.

– Вот что, – произнесла она, выждав с минуту (тут она ухватила Ларен за руку и подтянула ее поближе к себе), – даже и не думай соперничать со мной, грязь. Мне наплевать, пусть Меррик пользуется тобой. Ты рабыня, шлюха, ни на что другое ты не годна. Меррик – настоящий мужчина, он должен удовлетворить свои потребности, и я благодарна ему за то, что он не пытался обесчестить меня, улегшись со мной в постель прежде, чем мы поженимся. Ты – всего-навсего сосуд для его похоти, возьми от него, что сможешь, – ведь через несколько дней, когда я стану его женой, он продаст тебя, и мне не придется больше смотреть на твою мерзкую рожу. – Летта помолчала и оскалилась еще шире:

– О да, он продаст тебя, я потребую этого в брачную ночь. Кто знает? Может быть, мой отец захочет купить тебя, и ты проведешь остаток своей жалкой жизни, рассказывая ему сказки.

Она выпустила руку Ларен и отошла.

– Она верно говорит, и ты это знаешь, – это произнес Эрик, который стоял рядом и слышал слова Летты. – Ты всего лишь наложница Меррика, и этому придет конец, как только он станет мужем той маленькой дурочки. Меррик считает, что мужчина должен держаться одной женщины с той минуты, как он женится. Он мечтал найти жену, которая стала бы для него тем же, чем наша мать для отца. С Леттой у него ничего не выйдет, он поспит с ней какое-то время и даже будет ей верен, пока не поймет, что она не способна дать ему многое, и тогда он заведет себе других женщин, точно так же, как я. Сарла не похожа на Летту, но в некоторых отношениях они совершенно одинаковы. Во всяком случае, ты можешь поверить Летте, да и мне тоже: как только они обручатся, Меррик продаст тебя, и тебе придется вновь отправляться в путь… А вот если ты будешь меня слушаться, я не допущу, чтобы Меррик продал тебя старому Торагассону, а сам куплю тебя, и ты останешься здесь, у меня. Меррик женится на Летте, и они уедут вместе в долину Бергсона.