Хозяин Вороньего мыса

– Сиди тихо! – велел он, поднимаясь. Обернувшись, Меррик увидел, что Олег уже схватил Деглина.

Скальд, задыхаясь, вырывался, но Олег был сильным воином, не хуже Меррика, к тому же сейчас он очень рассердился.

Меррик неторопливо направился к ним и остановился прямо перед сказителем, не говоря ни слова, просто глядя на него в упор. Деглин уже успокоился. Он сказал:

– Я не хотел сделать ей больно, только проучить решил. Она заслужила пощечину, а то, что она свалилась в костер, так это не моя вина. Она – рабыня, господин, ты не можешь требовать наказания.

Клив, стоявший за спиной Меррика, глухо зарычал, руки его сжались в кулаки, и тело напряглось, готовясь к прыжку. Воины разом поднялись на ноги, растерянность на их лицах уже сменилась гневом, но все выжидали, чтобы Меррик сам принял решение. Это право принадлежало ему, а не им.

Меррик услыхал плач Таби и, оглянувшись, увидел, как Таби ползком пробирается к сестре.

Меррик спокойно распорядился:

– Клив, отнеси малыша к сестре. Олег, подведи нашего скальда сюда, ближе к костру. Он, верно, замерз, сердце и мозг у него остыли и отказываются служить. Я согрею его, как он согрел Ларен.

Олег, ухмыляясь, подтащил Деглина к костру Мужчины сгрудились вокруг, встали в кольцо, все так же молча, выжидая.

– Передай его мне! – потребовал Меррик, и Олег толкнул Деглина к нему. Меррик ухватил Деглина за шею и бросил наземь, затем ухватил скальда за правую ногу и сунул ее в огонь.

Деглин с ужасом следил, как пламя подымается, охватывает его ногу и проникает внутрь. Он чувствовал страшный жар, видел, как отваливается обгоревшая материя от его штанов. Когда огонь опалил кожу и стал пожирать плоть, Деглин завопил. Он кричал и вырывался, изо всех сил сражаясь с Мерриком.

Только когда вся материя выгорела и обратилась в золу, Меррик выпустил Деглина и безжалостно наблюдал, как тот отползает прочь, катается в грязи, рыдая и задыхаясь.

Поглядев на него, Меррик произнес:

– Разума у тебя меньше, чем у змеи. Ты не владеешь собой и потому стал опасен. На этот раз я не буду убивать тебя, но помни, если ты еще раз попытаешься причинить кому-либо вред, придет твой час. Ты меня понял?

Деглин выл от боли, от ужаса перед страданием, от унижения – Меррик поступил с ним так лишь за то, что он всего-навсего ударил паршивую рабыню. Деглин вдыхал запах собственной обгоревшей плоти, желудок его сжимался от позывов рвоты и ненависти. Передохнув, он прошептал:

– Да, господин, я понял тебя.

– Хорошо, – заключил Меррик и отвернулся. Ларен уже села, выпрямилась и теперь глядела на свою ногу, руки ее почти касались ожога, но притронуться к своей ране она не решалась. Рядом с ней стоял Клив, держа на руках захлебывающегося слезами Таби, и тихо разговаривал с братом и сестрой. Меррик обратился к Эллеру:

– Принеси из моего шатра плошку с мазью, что прислала мне мать. Скорее!

Меррик присел на корточки, зажал ладонью подбородок Ларен и вынудил ее приподнять лицо.

– Мазь вытянет из твоей ноги жар и боль. Это та самая мазь, которой я лечил тебе спину, – ведь она помогла тогда, верно?

Ларен кивнула, слова застряли у нее в горле. Она не могла отвести глаз от огромного ожога.

– Ты молодец.

Ларен понимала: Меррик рассчитывает, что она и дальше будет вести себя молодцом, и не собиралась подводить его. Девушка опять улыбнулась, хотя и с трудом, и повторила:

– Я не успела увернуться. За эти два года я стала прыткой, словно блоха, и уворачиваюсь от ударов, точно жеребец, которого собрались холостить. – Ларен вздохнула, и краска вновь прихлынула к ее лицу – чересчур яркая краска, отметил Меррик. Щеки Ларен порозовели. Меррик знал, что она постепенно приходит в себя, и опыт страданий подсказывает ей, сколько боли предстоит пережить в следующие дни.

"За что? – подумал он. – Она и так уже много выстрадала, и вот все снова”.

Эллер протянул ему плошку с мазью:

– У меня осталась в запасе только одна пара штанов, – предупредил он.

– Тащи их сюда. Не может же она ходить голой на глазах у целого отряда викингов.

Ларен пристально глядела на плошку с мазью в руках Меррика, и викинг понял, что Ларен со страхом ждет той минуты, когда он прикоснется к обожженной коже, – она боится боли. Меррик сочувствовал Ларен, он знал, что девушка еще помнит, сколько ей пришлось вынести, когда он растирал этой мазью ее спину.

Меррик молча взял плошку с мазью в одну руку, а другой ухватил Ларен под мышки и поволок в шатер. Уложив девушку на спину, он предупредил:

– Я должен снять с тебя штаны.

Она не хотела этого, не хотела предстать перед ним совершенно обнаженной, однако нога уже горела, пульсировала, боль с каждой минутой вгрызалась все глубже и становилась нестерпимой. Да и какая разница? Меррик уже видел ее голой, он мыл ей спину, мыл всю целиком. Ларен смолчала, только отвернулась. Меррик опустился рядом с ней на колени, озабоченно хмурясь. Ларен боялась встретиться с ним взглядом, закрыла глаза, когда почувствовала на себе руки Меррика – он развязывал веревку, удерживавшую на се талии штаны Эллера. Ларен ощутила дуновение свежего воздуха на своей коже, когда Меррик снял с нее штаны. Он действовал очень осторожно, и Ларен мысленно благодарила его за это, однако ему пришлось отдирать от раны ошметки обуглившейся ткани, и тут Ларен так и взвилась, вопя от нестерпимой муки.

– Я знаю, тебе больно. Мне очень жаль, Ларен, – Меррик с силой прижал ладонь к ее животу, вынуждая Ларен вновь откинуться на подстилку.

Она лежала перед ним голая, беззащитная, ненавидя и грызущую ногу боль, и собственную беспомощность. Меррик накрыл се одеялом, оставив снаружи только раненую ногу. Ларен хотела сказать ему спасибо, но не смогла. Все ее мужество ушло на то, чтобы сдерживать стоны, не кричать, не плакать, не обнаружить перед Мерриком свою слабость.

Внезапно Ларен ощутила, что пальцы Меррика уже коснулись ее обожженной плоти, начали потихоньку втирать мазь. Теперь она могла бы перекричать ночную бурю, и все же заставила себя молчать – перетерпела и это. Прикосновение мази было одновременно и мучительным и приятным, ногу обдавало то жаром, то холодом, и наконец нога утратила чувствительность точно так же, как было прежде со спиной. Ларен не двигалась, крепко стиснув зубы, чтобы подавить любой звук.

Закончив, Меррик присел на корточки:

– Ты скоро поправишься. Ожог не слишком тяжелый. Эту мазь моя мама делает из бузины, так она мне говорила. Мама тебе понравится, она может разгневаться, словно яростный воин, но когда бывает ласковая, то похожа на тихого ребенка. Мама разбирается в разных зельях и лекарствах. В детстве я как-то подрался с Рориком, моим старшим братом, и свалился прямиком в очаг, и тогда она…

Ларен понимала, что Меррик старается отвлечь ее мысли от боли, заставить сосредоточиться на том, что он ей говорит. Ларен вслушивалась в звук его голоса, глубокого и в то же время ласкового, она изо всех сил пыталась вникнуть в смысл произносимых им слов, но он ускользал от нее. Когда Меррик смолк, она лишь сказала:

– Ты очень любишь свою мать.

– Да, она и отец – лучшие родители, каких только можно себе пожелать. Нет, конечно, у них есть свои недостатки, к примеру, они долго не принимали душой жену Рорика, ирландку, потому что считали ее ведьмой, но потом изменили свое мнение, поняли, что были не правы, и признали это.

Ларен кивнула.

– У меня немного осталось на теле мест без отметин, – произнесла она. – Благодарю тебя, Меррик. Ты очень добр.

– Постарайся сохранить в целости хотя бы эти места. Мне уже пришлось мазать этой мазью твою спину. Надеюсь, этот раз – последний, у меня и мази-то почти не осталось, а новую порцию мама приготовит только осенью.

– Больше, наверное, ничего не случится. Мы ведь уже почтя приплыли, правда?

– Правда. Но все же ты должна увертываться быстрее.

– Да, – ответила она, прислушиваясь к тупой боли в ноге, – в следующий раз я сама нанесу удар.