Охота на викинга

Обычная русская девушка, никакая не Мархи. Наверняка наркоманка и потаскуха.

Я не хочу сказать, что все русские девушки такие, вовсе нет. Наверное, количество наркоманок и потаскух среди них ничуть не больше, чем среди немок, француженок или датчанок. Просто ночью, в темном дворе, в компании с двумя парнями, грабящими одинокого прохожего, с большой долей вероятности может оказаться именно наркоманка и потаскуха.

У меня есть привычка носить пакеты с покупками на сгибе локтя. Эту привычку мне привила еще в детстве тетя Марта, та самая, что все время пекла маргариновое печенье. Сама она носила так свою кошелку, настоящую датскую кошелку, сплетенную из старых рыбачьих сетей.

— Нильс, мой мальчик, — говорила тетя Марта, — человеку лучше иметь руки свободными, чтобы он всегда мог перекреститься, подать милостыню или погрозить кому-нибудь кулаком…

Спасибо тебе, тетя Марта! В мою левую руку клещом вцепился парень с ножом, а вот правая свободна. Пакет с Зеленой феей и другими покупками висит у локтя — он мне не помешает.

Я действую быстро и четко, сам удивляясь, как это у меня получается. Бью того грабителя, что держит меня под ножом, в голову.

Раз, другой! Голова у него твердая, словно из чугуна, но на самом деле это, конечно, не так. Парень что-то кричит, ругается и отшатывается от меня, нелепо размахивая ножом.

Теперь и левая моя рука свободна. Ну, дорогие русские друзья, посмотрите, что такое датский викинг в гневе!

— Илюха, вали его! — уже не орет даже, а буквально визжит атакованный мною хозяин ножа.

Второй грабитель налетает сбоку, и я получаю несколько очень чувствительных ударов в плечо и грудь. Он бьет не кулаком, а чем-то железным. Кажется, такая штука называется кастет, она надевается на руку и похожа на большие железные перстни, скрепленные между собой.

А потом он попадет мне в голову, и там все взрывается, словно много-много петард. Из носа по верхней губе течет кровь, я чувствую ее первобытный, соленый вкус во рту. И вдруг слышу, как мой дедушка, старый дедушка Гуннар, поет на древнескандинавском языке свою любимую песню про Филлемана и Магнхилд. Эту песню пели викинги, когда гребли на драккарах против течения, входя в устья европейских рек. По ним они поднимались к богатым городам, брали их на меч, сжигали и уплывали восвояси с богатой добычей и пленниками.

Когда я был маленьким, то думал, что дедушка узнал эту песню от своего дедушки, тот от своего — и так далее, а в начале этой цепочки был тот самый викинг Филле, что любил девушку Магнхилд и освободил ее из плена у тролля. А потом выяснилось, что это известная песня и ее даже играют современные группы — In Exstremo, например.

Но это не важно. Важно другое — для меня песня про Филлемана всегда была гимном победы. И я запеваю ее, размахивая кулаками, в темном московском дворе, запеваю, как заклинание, а в пакете звенят две бутылки абсента, и это — чудесный аккомпанемент.

Я несколько раз сильно бью парня с кастетом, потом поворачиваюсь и бросаюсь на парня с ножом, который хотел напасть на меня сзади. Мы сшибаемся, и я хватаю нож прямо за лезвие и выдергиваю из его ладони. А потом я начинаю бить его, выкрикивая слова песни:

— Антоха! — кричит за спиной парень с кастетом. — Ну его на хрен, он же псих!

Я поворачиваюсь, заношу руку для удара. Парень исчезает в темноте. Возвращаюсь к Антохе.

— Су-ука… — хрипит он, шатаясь, — я попал ему кулаком в горло. Надвигаюсь на него — добить. Антоха машет на меня руками, как на пчел, и уходит куда-то в темноту.

Я умолкаю — песня кончилась. Во дворе тихо и пусто. Я, кажется, победил.

Впрочем, нет, я здесь не один. Мархи стоит в нескольких шагах от меня. Она что-то хочет сказать, но у нее не получается.

— Сгинь! — говорю я ей и смеюсь. В воздухе сильно пахнет полынью — это моя Зеленая фея не выдержала битвы с силами зла. Чары Мархи ее одолели — из пакета капает, хрустят осколки.

Вытряхиваю содержимое пакета на землю. Оказывается, что одна бутылочка уцелела. Беру ее за тонкое горлышко, сворачиваю пробку и лью в рот горький, обжигающий напиток.

Я победил! Я, как Филлеман, одолел тролля, причем этим троллем было мое собственное прошлое.

Мархи исчезает бесшумно и незаметно. Все, ее больше нет. А теперь мне нужно идти домой, ложиться в постель и спать, потому что у меня завтра день рождения. Мне исполняется тридцать три года…

Я просыпаюсь в темноте. Изумрудно светятся на музыкальном центре цифры часов: 04:57. Я абсолютно трезв, чувствую себя выспавшимся и полным сил. У меня такое ощущение, что я выздоровел после долгой болезни. Это ощущение я впервые испытал в детстве, мне тогда было лет пять. Я простудился на Хэллоуин, когда с Северного моря пришел циклон, и весь Копенгаген завалило снегом по самые крыши автомобилей. Мы с братом и сестрой отправились к дяде Ульрику, тому самому, женой которого была тетушка Марта, а перед самими их дверями нарядились привидениями — сняли куртки и закутались в простыни. Вот только открыли нам не сразу, и мы совершенно промокли и замерзли.

А на следующий день у меня поднялась температура, начался кашель, и через два дня меня увезли в больницу. Я лежал там долго-долго — всю осень, всю зиму и даже немножко весны. Мне кололи уколы, ставили капельницы, давали дышать кислородом и еще много чего всякого делали, но я все равно чувствовал себя плохо, у меня была слабость, и я почти ничего не ел.

Но, однажды вот так же в самый темный предутренний час я проснулся оттого, что понял — я здоров. И еще мне захотелось есть. И не просто какую-нибудь еду, нет, я захотел бабушкину индейку, румяную, с темной корочкой и нежным мясом, пропитанным соком можжевеловых ягод. Я лежал и захлебывался слюной, представляя, как папа отломит мне ножку, и я вопьюсь зубами в эту индейку, а пахучий сок будет брызгать в разные стороны, и все будут смеяться, глядя на то, как я ем…

Сейчас я тоже хочу, только не индейку. Я хочу женщину. Молодую, сильную, красивую, ласковую и нежную. И впервые за три года эта женщина — не Мархи.

Мархи больше нет. Я прошел через обряд изгнания ее из своей жизни, через жертвоприношение собственной кровью. Один сделал так же, когда висел на Мировом древе Иггдрасиле. Мои предки были язычниками и приносили своим богам в жертву живых людей. Я живу в двадцать первом веке, но я — достойный потомок тех, кто держал в страхе всю Европу.

«А furore Norma

Русские называют викингов-норманнов варягами. Они тоже считают, что варяги были их предками. Получается, что там, в темном дворе, столкнулись потомки великих мореплавателей и воинов. Столкнулись по злой воле креольской ведьмы с Мартиники и своей кровью смыли черное колдовство. Так это или нет, конечно же, неизвестно, но одно я знаю точно — теперь я очистился от этой скверны, от этого любовного безумия, от черной магии и злых чар. Или просто перестал быть дураком. Что более похоже на правду и логичнее.

9

«От гнева норманнов избавь нас, Господи!» (лат.) В 888 году нашей эры эта строка была включена в католическую мессу в связи с непрекращающимися набегами викингов.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.