Эта русская

– Ну разумеется, доктор Вейси. Мне это сразу показалось подозрительным, зачем вам вдруг так срочно понадобились все бумаги, и почему вы не можете сами за ними приехать, я вам позвонила, но вас не было дома, зато ваша жена, как я поняла, обо всем знала и сказала, что все правильно. Господи, ну куда ж я засунула эту записку?

– Моя жена? Что она вам сказала? Расскажите по порядку.

– Ну, я сказала этим двоим, чтобы ничего не трогали, пока я с вами не созвонюсь, а они сказали, ну конечно, тогда я позвонила вам домой, ваша жена сразу же взяла трубку и сказала, что если я насчет бумаг, то они нужны вам как можно скорее, потому что вам надо срочно уезжать на конференцию, и вы разберете их прямо в поезде, и вы так заняты, что она не может вас беспокоить. А, ну вот, – я же знала, что она где-то здесь.

Ричард взял записку – листок его писчей бумаги ну все как у него, один в один, даже торопливый росчерк внизу.

– Понятно, – проговорил он.

– Я до этого почти никогда не говорила с вашей женой по телефону. Выходит, это была вовсе не ваша жена, да?

– Нет. – Он умудрился выжать из себя сокрушенную улыбку. – Я, кажется, догадываюсь, кто это мог быть.

– А, так, значит… значит, это просто шутка?

– Ну, чтобы понять, чего в ней смешного, надо обладать довольно ущербным чувством юмора, но в целом, да, можно сказать, это шутка. С ума сойти, – добавил он по некотором размышлении.

– Сколько я понимаю, из-за всех этих неприятностей вы и пропустили вчерашнюю лекцию. Мы ведь, как вы знаете, уже вернулись к нормальной работе.

– Пропустил вчерашнюю… ах да. Никак не мог вам позвонить – когда смог, было уже поздно.

– Но ваша завтрашняя лекция для второго курса ведь состоится?

– Ну, разумеется. Впрочем, знаете, пожалуй, что нет. Скажите им, что я заболел.

– Не беспокойтесь, доктор Вейси. Я все сделаю.

Тут миссис Пирсон, которая совсем было успокоилась на предмет похищенных бумаг, решила разволноваться снова. За этим занятием Ричард ее и оставил, под аккомпанемент всяких Господи помилуй и на что только способны некоторые люди.

Окинув быстрым взглядом свой кабинет, он понял, что пропали в основном заметки к лекциям, которые в принципе можно восстановить, убив несколько месяцев кропотливого труда. Все книги и брошюры вроде бы стоят на своих местах. Правда, среди них нет ни одной важной или редкой. Такие он держал дома.

Несколько позднее они с Анной в очередной раз двинулись в путь; «ТБД» Ричард накануне оставил на оживленной улице, метрах в ста от гостиницы, про которую Корделия ну никак не могла узнать, что они остановились именно в ней.

– Ну, что ж, пожалуй, это конец, – проговорил он. – Сработано на совесть. Все, что могла, она сделала.

Прошла минута после того, как он произнес эти слова, и машину вдруг отчаянно затрясло. Ричард подрулил к обочине и остановился. Правое переднее колесо, однако, не остановилось, а на приличной скорости покатилось дальше, заехало на полосу встречного движения и на полном ходу подсекло мотоциклиста, который, слава Богу, отделался переломом ключицы, синяками и царапинами.

Глава двадцатая

– Да наверняка это просто совпадение, – проговорила Анна. – Не везет так уж не везет. Сколько, ты сказал, в Лондоне машин?

– А я разве сказал? Впрочем, если подумать, несколько миллионов. Видимо, кто-то из ее приспешников засек нас, ну, скажем, когда мы проезжали мимо дома профессора Леона, проследил за нами и заметил, куда я поставил машину.

– Но ты ведь, по-моему, почти сразу перегнал машину от гостиницы в самый конец этой длинной улицы.

– Ну, выходит, приспешник ошивался где-то поблизости.

– А остальных приспешников расставил в стратегических местах для наблюдения. Чушь!

– И все же кто-то открутил гайки.

– Сама Корделия, из своего кабинета, с помощью дистанционного управления.

– Я все не могу отделаться от ощущения, что это был ее…

– Ну, договаривай. Что, не хочешь, да? Боишься сказать «ее последний удар», чтобы не накликать новой беды, ведь только ты сказал: все, что могла, она уже сделала, – тут-то колесо и отвалилось. Экий вы суеверный, доктор Вейси.

– Да, вам смешно, товарищ, – не без сарказма парировал Ричард. Он снова подумал о кратком, но мучительном разбирательстве по поводу отвалившегося колеса, – хотя обвинение в том, что он довел машину до непотребного технического состояния, с него в результате сняли, он все равно счел своим долгом выплатить мотоциклисту некоторую компенсацию, весьма внушительную, по его понятиям. Кроме того, они, разумеется, в очередной раз оказались в центре внимания.

– Ты ведь не думаешь, что она действительно наделена сверхъестественными способностями? – не унималась Анна.

– Нет, скорее тут…

– Я, в общем, понимаю, почему тебе хочется так думать. Чем большей сволочью ты ее выставляешь, тем меньшей подлостью выглядит то, что ты бросил ее и сбежал со мной.

– А это уже и вовсе не смешно, товарищ.

– Ну, прости. – Анна погладила его по руке. – Только ведь все равно я права, а?

– Все равно? Разумеется, ты права. Только разговор у нас беспредметный. Да и вообще, какая разница, верить или не верить во всю эту чушь?

– Никакой, главное понять, веришь ты все-таки или нет. Но мне казалось, что нам обоим станет легче, если ты договоришь эту мысль до конца.

– Ну ладно. Слушай. Все, мы от нее избавились.

Собственно, за последние несколько дней они уже несколько раз касались этой темы, но до таких решительных заявлений дело не доходило. И вот теперь за столом, где они завтракали, повисло недолгое, но исполненное смысла молчание, словно оба пытались убедить себя, что не может же откуда ни возьмись прилететь заплутавший артиллерийский снаряд и шмякнуться прямо на их снятый внаем коттедж. Молчание разрядилось звонким шлепком в смежном помещении – прихожей.

– Почта, – пояснил Ричард и добавил язвительно: – Что же еще?

Перехваченный резинкой пакет содержал несколько писем, предназначавшихся получателям с похожими, но не совсем такими же адресами, а кроме того, два послания Ричарду – от Корделии и от Тристрама Халлета. Ричард не справился с собой и невольно обратился мыслями к ювелирно сработанным, тонким, как папиросная бумага, осколочным гранатам и шашкам с нервнопаралитическим газом. Мысли эти он довольно скоро отогнал прочь, и все равно вскрывал конверт от Корделии с небывалой осторожностью.

Внутри лежал чек на его имя из некоего литературного журнала, на сумму двадцать три фунта семнадцать пенсов, и одинокий листок бумаги. В переводе на удобоваримый английский на нем было написано следующее:

Путик,

я подумала, тебе, наверное, приятно будет узнать, что я знаю, где ты находишься. Я хочу сказать, вся твоя корреспонденция будет тебе пересылаться. Поручено это будет милочке Пэт, только, похоже, ее сейчас нет в городе. Наверное, уехала на съемки.

Ну что, ловко я оставила тебя без денег? Собственно, это мероприятие мне и самой обошлось очень недешево – ты и представить себе не можешь, сколько в наши дни дерут за то, чтобы подыскать парочку сговорчивых актеров. Ну ничего, оно того стоило. Да, кстати, с этим покончено. С мероприятиями, я хочу сказать. Да, вот еще, пока не забыла, бедняжку Пэт и ее муженька вчера обворовали. По счастью, унесли немного, только какую-то старую картину, которая, впрочем, по ее словам, стоила довольно дорого. И несколько колечек. Но они ведь наверняка застрахованы, как ты думаешь?

Прости, что так присылаю чек, я просто по ошибке распечатала конверт, в котором он лежал. Разумеется, ты и в дальнейшем будешь получать все свои деньги тем же путем. Но только свои, никаких больше.

О Господи, что я все про деньги да про деньги.

Лучше бы она опустила эти три слова над своим именем, подумал Ричард, какой бы там смысл она в них ни вкладывала.