Страница 8 из 15
Дежурную пытались улестить, усаживали за стол, булькали вином в чистый стакан. Но она стояла на своем. И настояла.
И вот, зябко поеживаясь и торопливо, вышли две женщины — и быстренько-быстренько исчезли. Ушла и дежурная. В номере погас свет. Тишина.
А Колышев все ходил и ходил. Он ходил взад-вперед по коридору — высокий, полный, тяжеловатый человек в пижаме. И не понимал, почему он не спит.
К одной из раскладушек суетливо подошел молодой паренек, вдруг появившийся среди ночи.
Паренек осторожно подергал за одеяло.
— Товарищ Шкапов, — будил он, — вам телеграмма, товарищ Шкапов.
Спящий приподнял голову. Это был пожилой, седой человек. Прочитал телеграмму, вглядываясь в еле различимые буквы.
— А-а ч-черт, — ругнулся он со сна, — мог бы принести ее завтра.
— Я думал — важное что-то. Я ж не вскрывал.
— Ну иди, иди.
Но паренек сразу не ушел.
— Товарищ Шкапов, вы извините, что вам пришлось здесь спать.
— А?
— Извините, говорю. Тот хороший номер оказался занят. Какая-то шишка из Москвы… Мне обещали этот номер для вас, но понимаете…
— А?.. Ну черт с ним. Дай же мне спать.
Но паренек не уходил.
— Я старался, товарищ Шкапов. Я очень старался…
Потом он ушел.
Колышев шагал в тишине, миновал одну раскладушку и вторую, миновал и этого спящего старика, у которого, как выяснилось, он забрал лучший номер. «Шкапов… Шкапов… Что-то знакомое. Где я слышал эту фамилию?» — думал Колышев.
Но так и не вспомнил.
Как-то возвращаясь из института домой, Колышев остановил машину возле аптеки — притормозил, встал, все честь честью — и вошел в аптеку, чтобы взять для жены лекарство.
— Пожалуйста. — И Колышев, когда подошла очередь, подал рецепт.
— Этого лекарства сейчас нет.
— Как так — нет?
— К нам не поступало.
Быть этого не могло. Колышев с утра специально звонил, и ему сказали — вот-вот завезут.
— Я звонил. Я этого так не оставлю!.. С утра был завоз. Я… — И тут он осекся. — Зина?!
— Что?.. Ах ты, боже мой — Толик!
Она тоже его узнала — из полуовального окошечка улыбалась и глазами, и ртом, и вообще всем лицом.
— Ну… ну а как же лекарство? — сказал Колышев, приходя в себя.
— Нет… лекарства.
Люди в очереди стали шуметь и переминаться с ноги на ногу.
Зина сказала:
— У нас обеденный перерыв. Через пятнадцать минут.
— Я подожду возле аптеки.
— В скверике, ладно? На левой стороне…
Колышев быстро двинулся к выходу, потому что очередь была накалена добела — перерыв, все хотели успеть.
И вот — встреча в скверике, с крыш течет, апрель.
Он рассказал Зине, что женился поздно, но все же женился — ребенку десять, мальчик, в школу ходит, шустрый такой пацаненок. «Поздно, а все же женился удачно. Бывает же так», — рассказывал Колышев.
— Это самое главное, — солидно заметила Зина. — Человек так устроен. Как у него в семье, так и в жизни.
Колышев согласился — что да, то да. И спросил:
— А ты как?
У Зины были две дочки. Обе уже замуж вышли. Обе уже родили по ребенку.
— Так ты уже бабушка?
— Да. И колясочки катаю в скверике…
Помолчали.
— Мне сорок восемь, — начала считать Зина, — значит, тебе…
Она не помнила. И Колышев подсказал:
— Пятьдесят два.
Они сидели на скамеечке в скверике — недалеко от аптеки. Была весна. Люди шли мимо, торопились. А у ног, у самого края лужи, гомонили воробьи.
Оба были люди полные, солидные, особенно Зина. На улице он бы ее не узнал — низенькая, и грузная, и медлительная женщина. С красноватым, кирпичного цвета, лицом.
— Знаешь, как я узнал тебя?.. Лицо в вашем аптекарском окошечке получается как в овале. Как фото…
Но Зина была настроена поговорить о более реальном. Она стала рассказывать о своих дочках — всю себя на них потратила, такая судьба, обе болеют. Что ни год — попадают в больницу. Обе плохо вышли замуж. Обе трудно живут… Вот и вся жизнь пролетела.
— А я всю жизнь цифры пересчитывал, — усмехнулся Колышев.
Они сидели рядом на скамейке — почти чужие, далекие, потратившие жизнь каждый на что-то свое.
О лекарстве они вспомнили в самом конце разговора.
— Лекарство привезли, — сказала Зина. — Я слышала, что привезли. Но мало.
— Я так и думал.
— В продажу не поступило. У нашей заведующей, у Вероники Петровны, какие-то свои планы насчет распределения.
— Какие планы?
— Не знаю. Я человек маленький.
И тогда Анатолий Анатольевич заявил:
— Она не имеет права этого делать!
Тут же выяснилось, что Зина побаивается. Конечно, поговорить с заведующей можно, но боязно…
— Что? Боязно? — Колышев не понимал. — Почему?
— Боязно…
— Но почему? — И Анатолий Анатольевич с улыбкой объяснил Зине, что бояться начальства совершенно не следует, все мы люди, все мы одинаковы. И более того — если правильно и толково объяснить, начальник всегда уступит.
— Ой, не знаю, — сказала Зина.
— А я тебе говорю — уступит.
И, улыбаясь, Анатолий Анатольевич встал со скамейки:
— Мы, Зина, сейчас же пойдем к твоей заведующей. И поговорим с ней. Спокойно и убедительно — главное, чтобы было убедительно.
— Может быть, ты один пойдешь?
— Я могу и один. Но, по-моему, тебе полезно посмотреть, как это делается.
Они пошли вдвоем. И действительно, Колышев легко и просто доказал заведующей ее неправоту. И лекарство добыл. И, разумеется, не только для себя одного — редкое лекарство тут же поступило в продажу.
— Вот видишь. Ничего хитрого тут нет, — сказал Анатолий Анатольевич, прощаясь.
Зина (Зинаида Сергеевна) не сводила с него сияющих глаз:
— Ух как ты ее!
— Понравилось?
— Очень!
Они простились. Колышев перешел на ту сторону улицы, сел в машину и уехал домой. А еще через месяц Зинаиде Сергеевне пришлось уволиться «по собственному желанию».
Зинаида Сергеевна пообивала пороги, побегала, но в итоге, чтобы работать по специальности, пришлось устроиться в другом районе — в больницу сестрой. Правда, человек она была старательный, и руки что надо, и медтехникум за плечами — так что уже через год она стала старшей медицинской сестрой.
В общем, эта работа ей даже больше нравилась, чем прежняя. Все-таки люди, все-таки не просиживанье в аптеке.
Мужу она объяснила, что история получилась из-за одного старого знакомого, которому она взялась помочь.
Муж отчитал:
— Думать надо. Тебе уже полста лет, слава богу… В такие годы с работы на работу не бегают. Не девочка.
Но зато здесь жил Колышев — в том самом районе, где теперь работала Зинаида Сергеевна. Более того: ее больница и его дом — неподалеку.
Теперь Зинаида Сергеевна знает, что Колышев — это крупный начальник и ученый, — Анатолия Анатольевича, и его жену, и даже его сына здесь знают все. И потому Зинаида Сергеевна робеет. Она испытывает некую дрожь и некий трепет, даже когда видит его из окна; что там ни говори, а ведь большой и уважаемый человек. И утром Зинаида Сергеевна старается побыстрее и пораньше проскочить некий асфальтовый пятачок.
Но бывает, случай подводит, деться уже некуда.
— Здравствуйте, Анатолий Анатольевич. С добрым утром.
— Здравствуй, Зина.
Колышев пересекает пятачок и садится в машину.
А Зинаида Сергеевна спешит в больницу. Иногда она думает о Колышеве — ей представляется, что когда-нибудь (не дай бог, конечно!) он поступит в отделение, где она работает. Большие люди частенько прихварывают, ну там сердце пошаливает, или печень, или просто нервы.
И вот она будет дежурить — следить, как сестры дают ему порошки или берут из вены кровь. Сама Зинаида Сергеевна сейчас уже старшая сестра всего отделения, порошками она не занимается, но, скажем, ответственное переливание крови или что-то иное — это она умеет сделать на высшем уровне, не нервируя врача и не мучая больного. Свое дело она знает. Ей придется посидеть у его постели — Колышев небось обрадуется. Она сядет неподалеку, и они побеседуют. Поговорят о том и о сем.