Лорд-дикарь

Если бы только железная воля матери могла повернуть назад тяжелое колесо судьбы, выпавшей на его долю, и вернуть прежний живой блеск его глаз…

Ариэл широко улыбнулась отцу, надеясь, что в его голове блеснет лучик сознания, он узнает ее и улыбнется в ответ. Возможно, он узнает шляпку, которую сам купил ей перед тем, как они окончательно запретили ему выезжать в город. Но надежды Ариэл не оправдались: отец отсутствующим взглядом посмотрел на наемную карету за ее спиной и сказал:

— Это не наши лошади. — У него был такой вид, будто его сильно надули.

— Да, папа, не наши. Карета ждет меня, чтобы отвезти обратно в школу.

На его лице появилось выражение растерянности.

— В школу? — переспросил он.

— Да. В школу мистера Пенроуза. Я там работаю, как ты помнишь.

— Наши лошади у Каролины, — сказал он, равнодушно от нее отворачиваясь. — Она уехала на вечеринку к Бримсвеллзам. Эдвард Бримсвеллз от нее без ума. Все молодые люди влюблены в нее. Моя дочь Каролина — настоящая красавица.

— Да, красавица, — согласилась Ариэл. У нее упало сердце. С тех пор как Каролина была на вечеринке в доме Бримсвеллзов, прошли годы. Она уже давно замужем за Гарри Хаммертоном, живет в Дерби и либо не может, либо не хочет обременять себя несчастьем, свалившимся на их семью. Однако что толку говорить об этом отцу — все равно до его сознания ничего не дойдет.

— Мне нужно ехать, папа. — Ариэл встала на цыпочки и поцеловала отца в щеку. — Обещаю, что на этот раз я не оставлю вас надолго одних.

Отец дотронулся до ее щеки, и в его глазах мелькнуло что-то осмысленное.

— Ариэл? — спросил он, пытаясь сфокусировать на ней свой взгляд.

— Да, папа, это я, Ариэл.

— Ариэл, — повторил он на этот раз более уверенно. — Ариэл. Мое созвездие Ориона, самое блестящее на небосклоне.

Орион. Как давно он не называл ее так! Орион считался их созвездием, приносящим счастье. В безоблачные ночи они с отцом часто стояли на крыльце, ища в небе свою звезду, чтобы загадать желание.

— Будь осторожной в выборе желания, — говорил ей тогда отец. — Не забывай, что оно всегда сбывается.

— Я хочу… — По лицу отца было видно, что он пытается что-то вспомнить. — Я хочу…

Ариэл затаила дыхание, ожидая, что скажет отец. Но его взгляд опять стал рассеянным, лицо наморщилось, и он снова посмотрел на карету за ее спиной.

— Нет, это не наши лошади, — повторил он.

Ариэл почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Боясь, что голос может выдать ее состояние, она молча дотронулась пальцами до своих губ, затем прикоснулась к его щеке и выбежала из конюшни.

— Наших лошадей взяла Каролина, — услышала она, садясь в карету. — Она поехала на вечеринку к Бримсвеллзам…

— Не могу сказать, чтобы я заметил какие-то изменения в его поведении, — сказал Фаррел, насмешливо фыркнув. — Нам повезло, что кто-то уже научил его подтирать задницу. Он тупой, как вот этот комод, — заметил он, постучав кулаком по дубовому комоду, стоявшему в гостиной, — и такой же сообразительный.

— Я уверена, вы ошибаетесь, — твердо заявила Ариэл. — Что вы скажете о вчерашнем случае, к примеру? Помните, когда я говорила всякую абракадабру? Он же улыбался?

— Помню, помню, — ответил Фаррел с той же издевательской улыбкой, — но я помню также, прошу прощения, как он смотрит на ваш зад, лишь только вы поворачиваетесь к нему спиной. Нормальная реакция любого мужчины, каким бы тупоголовым он ни был.

Ариэл от нетерпения притопнула ножкой:

— Вы хотите сказать, что, как бы ни был глуп человек, он будет улыбаться, слушая ту чушь, которую я несла?

Фаррел пожал плечами:

— Может, он улыбался, увидев, что улыбаетесь вы. Он, как обезьяна, повторяет все ваши движения.

— Обезьяна, — повторила Ариэл, нахмурив брови. — Мне так не показалось.

Почему, черт возьми? Этот вопрос чуть не сорвался с языка Леона, стоявшего, скрестив на груди руки, в дверном проеме и слушавшего, как обсуждают его достоинства и недостатки, будто он был бычком, которого торговали на сельской ярмарке. А почему бы им не пообсуждать его? Ведь если он чему-то научится, они все вместе отпразднуют победу и разъедутся по домам.

Но он вовсе не намерен доставлять им такое удовольствие. Ему бы очень хотелось знать, почему мисс Холлидей считает, что он не просто обезьяна, когда вчера вечером улыбнулся на ее шутку. Последние несколько недель Сейдж только и делал, чтобы у нее создалось такое впечатление. Почему она считает, что в его поведении есть заметные улучшения? Видно, догадывается, что он кто-то другой, а не законченный идиот. Ясно — в дальнейшем ему надо сменить тактику и вести себя осторожнее.

Однако ему все порядком надоело. Скучно наблюдать, как настоящая английская леди опускается до его уровня. Скучно постоянно валять дурака, наблюдать, как этот олух Фаррел постоянно следит за ним. Как он от всего этого устал!

Единственная, кто ему еще не наскучил, — это сама мисс Холлидей. Наоборот, он все больше восхищался ею и поэтому временами вел себя очень неосмотрительно. Как можно не восхищаться женщиной, которая без устали пытается сделать из поросенка человека, особенно когда этот поросенок сопротивляется изо всех сил.

Другая разумная женщина давно бы махнула на него рукой и убежала куда глаза глядят, однако мисс Холлидей по причинам ему непонятным с упорством, достойным лучшего применения, продолжала учить своего тупого ученика. Откуда у нее такой оптимизм и вера в успех?

Удивительная женщина. Неугомонная, невосприимчивая к его грубостям, она не опускает рук, его поведение не обескураживает ее. Все его попытки поставить ее в тупик провалились. Каждое утро она появляется с улыбкой на лице и, уперев руки в бока, спрашивает:

— С чего мы начнем сегодня?

И голос ее звучит так ласково, что ему часто хочется начать день с того, чтобы взять ее руки в свои, снять с нее белоснежные перчатки и перецеловать ее пальчики, после чего он повернул бы ее руки ладонями вверх и, поднеся ко рту, осторожно лизнул, удовлетворив тем самым свое горячее желание попробовать их на вкус.

Леон усмехнулся: если бы мисс Холлидей могла сейчас прочитать его мысли, то она бы наверняка поверила, что имеет дело с дикарем в полном понимании смысла этого слова.

Вот и сейчас ее руки плотно облегают белые перчатки, доходящие до самых манжет более чем скромного платья, синяя накидка глухо застегнута у подбородка и там же завязан бант из ленточек ужасного сооружения у нее на голове. Он давно заметил, что она имеет три шляпки, одна ужаснее другой, и меняет их каждый день. Сегодня, на его вкус, худшая. Ее жесткие поля загнуты вверх и поддерживают целые заросли цветов и перьев таких кричащих расцветок, что у Леона чуть не закружилась голова. Он ни капли не сомневался, что шляпка эта модная, просто она не вяжется с обликом мисс Холлидей — женщиной, по его мнению, разумной и обладающей хорошим вкусом.

Поначалу ее одежда казалась ему серой и скучной, но, приглядевшись, он понял, что она предпочитает простой покрой из тканей приглушенных тонов, оттеняющих ее неброскую красоту. Так черный бархат подчеркивает красоту и блеск бриллианта.

Как правильно заметил этот болван, он украдкой поглядывал на нее и каждый день открывал для себя что-то новое, приводившее его в восхищение. Он восхищался разлетом ее бровей, нежным цветом красиво очерченных губ, пушистыми длинными ресницами, обрамляющими голубые глаза. Единственное, что раздражало в ней, — ее шляпки. Сам факт, что она носила их, убеждал его в том, что все женщины, даже самые разумные, ненадежны и им нельзя доверять.

Беседуя с Фаррелом, Ариэл случайно посмотрела в сторону Леона. Он стоял в дверях, прислонившись к косяку.

— Вы здесь, сэр, и уже в пальто и даже застегнулись на все пуговицы. Чудесно.

Она улыбнулась ему такой лучезарной улыбкой, будто он не пальто застегнул, а построил Тадж-Махал, причем один, без посторонней помощи. Как ни странно, ее одобрительный взгляд согрел его сердце.