Чья-то любимая

Небо над нашими головами стало темно-багровым. Наконец мы оказались на территории Мексики. Асфальт на улице, по которой мы шли, был весь изрыт выбоинами, как будто кто-то обстрелял его из огромного бумажного дырокола.

Мы нашли какой-то ресторан. Я старалась не пить, потому что было очевидно, что вести машину придется мне. А друзья мои заглатывали крепчайшие мексиканские коктейли, будто содовую с сиропом. Эльмо заявил, что надо обязательно отведать куропаток. И не успела я и слова сказать, как нам подали огромное деревянное блюдо с куропатками. Эльмо заказал аж две дюжины, словно это были крошечные устрицы. Куропатки оказались необычайно вкусными. Но у меня перед глазами все время стояли маленькие птички, весело кружащие по пустыне.

За обедом я твердо решила, что возвращаться в Голливуд не буду. В любом случае мне там больше доверять не станут. Может быть, займусь рисованием, как того хочет Джо. А может быть, уеду в Европу. Если меня туда что-то и влекло, то только одно. Мой второй муж, которого звали Карл, теперь стал продюсером. У него ко мне, по крайней мере, не было никакой ненависти. Он снова женился, и его новая жена была даже моложе меня. И если у него теперь все в полном порядке, он может проявить ко мне щедрость в память о нашей давней дружбе, и дать мне работу в каком-нибудь своем фильме, не важно какую, просто, чтобы я могла прожить. Мне захотелось услышать итальянские голоса – испанская речь официантов пробудила во мне ностальгию по Италии. А может быть, мне удастся поселиться в каком-нибудь доме, окрашенном темной умброй, и я смогу сидеть у себя в комнате и делать наброски с разной одежды, висящей на бельевых веревках, и с серых базарных площадей, и с облаченных в черное старух со сложенными руками.

Конечно, эта наша кража фильма была просто идиотской затеей. И фильм этот можно спокойно вернуть назад, даже если я сама возвращаться не хочу. Уничтожить его до конца Шерри не удалось, так же как и мне не удалось сделать из него шедевр. Если этот фильм выйдет на экраны, то отличную работу Анны и Зека, да и некоторых других, смогут оценить зрители, а их восхищение поможет актерам получить другие роли. И в этом-то и было самое главное. Анне было просто необходимо играть, не останавливаясь, иначе она непременно растолстеет или выйдет замуж за какого-нибудь ужасного идиота. И Зеку тоже было очень важно все время работать, а то он будет болтаться без дела и глотать наркотики.

Мы съели все двадцать четыре куропатки. Эльмо и Винфильд отчалили в поисках ближайшего борделя, а мы с Джо остались в ресторане и начали пререкаться. Почему мы с ним все время пререкаемся, я и сама не знала. Похоже, ничем другим мы теперь заниматься не могли. Возможно, мы слишком уж долго друг друга идеализировали, не знаю. А теперь идеалы разрушены, и потому-то мы и пререкаемся. Джо пил бренди и становился все пьянее. Наконец вернулись Эльмо с Винфильдом. Вид у них был виноватый, хотя я сомневаюсь, чтобы они и впрямь провели время у проституток. Я пошла вперед на мост, а они втроем поплелись за мной.

Эльмо довольно долго не хотел спать и поводил меня по Эль-Пасо. А потом я села за руль машины, в которой спали трое сильно выпивших мужчин, а впереди лежала длинная дорога. Меня позабавила мысль о том, что можно было бы вылезти возле какого-нибудь аэропорта и улететь куда глаза глядят. Но как только мои спутники заснули и перестали подогревать мое раздражение, мне останавливаться расхотелось. Ни разу в жизни я не правила такой мощной машиной, и ощущение скорости и силы просто кружило голову. Вся дорога освещалась красными огоньками от задних фонарей машин, по большей части грузовых. А на небе сверкали миллионы белых звезд. Шоссе было четырехрядным, так что не было никаких проблем с транспортом.

До того места, где, по словам Эльмо, мне надо было повернуть на Остин, было сто двадцать миль. И потому я выбрала быстрый ряд и пустила огромную машину в полет. По сравнению со мной проезжавшие мимо грузовики казались медлительными динозаврами. Один за одним они все оставались позади. К тому времени, как я полностью ощутила наслаждение от скорости и перестала волноваться из-за возможных столкновений и из-за полицейских, я уже проехала сто двадцать миль до того поворота, о котором говорил Эльмо. За поворотом неясно вырисовывалась какая-то гора, а над ее хребтом светила белая луна. Расстилавшаяся передо мной новая дорога показалась мне гораздо еще более длинной и одинокой, чем та, по которой я пронеслась только что. Грузовики на ней даже не фыркали, они лишь тяжело двигались, как слоны на параде в цирке.

Звезды оставались белыми всю ночь. Мне пришлось остановиться всего два раза, чтобы заправиться на круглосуточных стояках в маленьких городках. И оба раза Винфильд ворчал, вываливался из машины пописать и возвращался в машину, так и не открыв глаза. Эльмо и Джо спали беспробудно. У меня устали плечи и шея, но не очень сильно. Я на какое-то время влюбилась в эту ночь и в эту сумасшедшую скорость. По-настоящему темной была только земля рядом с дорогой. Небо же, освещенное лунным светом, было светлым, и далеко впереди можно было разглядеть темные хребты. Несколько раз мимо меня промелькнули олени. Время от времени где-то вдали светился огонек одинокого дома. Как удивительно – жить в такой дали от всего мира! Что делали эти люди в своих домиках, свет в которых горел даже в полночь? Я не имела ни малейшего представления о том, какие именно люди могли жить в таком полном уединении. Может быть, они еще более странные, чем Эльмо и Винфильд, чем Джо, да и сама я.

Я ехала всю ночь. Мотор работал тихо и без сбоев. Мне казалось, что сознание у меня словно выключилось. Я вся сосредоточилась на извивающейся дороге, на бледном свете ночи, и на скорости управляемой мною машины. Иногда кто-нибудь из моих спутников вдруг начинал во сне ворчать, сопеть или слегка похрапывать. Когда начало светать, я огорчилась, потому что самый первый утренний свет был далеко не так прекрасен, как лунный. И земля и небо теперь приобрели цвет серой фланели. Вдруг Эльмо, сидевший рядом со мной на переднем сиденье, стал как-то ерзать. А потом неожиданно попытался открыть окно. И как только это ему удалось, он вывесился наружу, и у него началась рвота. Я мягко притормозила. Но не успела я остановить машину, как рвота у Эльмо кончилась.

– Не сумел переварить этих куропаток, – мрачно сказал он и уставился на разрастающийся рассвет.

Первые лучи солнца как раз начали окрашивать горизонт впереди нас и сгущать синеву на верхних слоях неба. Теперь проснулись все. Мочевые пузыри у всех трех были переполнены, и они начали страдать. Поэтому где-то у небольшого городка, который, согласно дорожному знаку, назывался Рузвельт, я остановилась и пошла прогуляться вдоль речушки, а мужчин оставила одних. Когда через полчаса я медленным шагом вернулась к машине, вид у всех троих был весьма озабоченный.

– Мы подумали, вы нас здесь оставили на милость полиции, – сказал Винфильд, когда я подошла к ним.

– Мы совсем рядом с колыбелью моей молодости, – изрек Эльмо. – Давайте чем-нибудь позавтракаем, чтобы восстановить вес. Меня вроде и ноги не держат после всех этих куропаток.

Мы позавтракали в небольшом кафе. Нас во все глаза разглядывали ковбои, да и все те, кто зашел в кафе в этот час.

– Если это и есть колыбель твоей молодости, то ты, наверняка, незаконнорожденный, – сказал Джо. – На мой взгляд, такие как мы, им не очень-то по душе.

– Меня им лучше не задирать, – сказал Винфильд. – Когда мне во сне снится моя первая жена, я всегда делаюсь злым. И чтобы эту злость из меня выбить, может потребоваться большая потасовка.

После завтрака мы безо всякой цели побродили вокруг и посидели на берегу холодной речки в ожидании, пока откроется почта. Было единодушно решено отослать фильм обратно в Голливуд.

Хозяйка почты была похожа на скелет. Она посмотрела на коробки с пленкой и не проявила ни малейшего к ним интереса.

– У нас здесь никогда никаких фильмов не показывают, – сказала она, листая книжку с инструкциями.