Страница 6 из 48
Прижатый массивным телом Тайнэна к бронированной стенке лимузина, Коллинз инстинктивно среагировал на эти слова и вернулся мысленно к сцене в госпитале, когда священник подтвердил, что полковник Бакстер хотел сообщить ему, Коллинзу, что-то чрезвычайно важное. Имело ли это «что-то» отношение к тридцать пятой поправке? Может быть, Тайнэн, который дружил с Бакстером, сумеет найти зацепку.
— Кстати, Вернон, насчет мнений и желаний Бакстера, — сказал Коллинз. — Вы помните, мне пришлось уехать с ужина в Белом доме? Из госпиталя сообщили, что полковник Бакстер умирает и срочно хочет меня видеть. Я помчался к нему, но опоздал. Однако Ной кое-что успел сказать священнику, тому самому, который отпевал его сегодня на Арлингтонском кладбище, патеру Дубинскому. Но, когда я спросил его, тот уклонился от ответа, сославшись на тайну исповеди.
— Тайна исповеди неприкосновенна, — вставил Эдкок.
— Поэтому я хотел спросить вас, — продолжал Коллинз, — не придет ли вам на ум мысль о том, что именно хотел сказать мне Бакстер? О каком-нибудь проекте или о незаконченном деле в министерстве, которое он мог обсуждать с вами и о котором считал нужным сообщить, мне? Сколько я ни думал, мне в голову не приходит ничего конкретного.
Уставившись глазами в спину водителя, Тайнэн ответил:
— Мне тоже. Могу лишь повторить — из тысячи дел, которыми он был занят, одно вытесняло мысли обо всех остальных — ратификация тридцать пятой поправки. Может, об этом он и хотел поговорить с вами?
— Возможно. Но о чем конкретно? Ведь просто так он не требовал бы меня на смертном одре.
— Но он же не знал, что умирает. Так что, может, ничего особо важного и не было.
— Нет, он сказал, что дело чрезвычайной важности, — настаивал Коллинз. — Сказать по правде, я даже подумываю попробовать еще раз поговорить со священником.
Наклонившись через Тайнэна к Коллинзу, Эдкок сказал, придав прыщавому лицу торжественное выражение:
— Знали бы вы попов так, как я, то даже и не пытались бы. Что-нибудь из них вытянуть способен только господь бог.
— Гарри прав, — согласился Тайнэн. — Вот мы и снова дома. Подъехали к министерству.
— Да, пора возвращаться к работе, — выглянул наружу Коллинз. — Спасибо, что подвезли.
Попрощавшись, он вышел из машины. Тайнэн встретил взгляд Эдкока.
— Ты ведь все слышал, Гарри?
— Разумеется, шеф.
— Что, по-твоему, старик Ной хотел ему сказать такого чертовски важного?
— Ума не приложу, шеф, — ответил Эдкок. — Или, по правде говоря, подумал я кое о чем, да уж больно мне об этом думать не хочется.
— Вот и я о том же. Думаешь, в нем в последний момент взыграла религия и он решил все выложить?
— Возможно. Трудно сказать И никак теперь уже не выяснишь Слава богу, что хоть не успел.
— В том-то и дело, Гарри, что успел. Ты же сам слышал — он что-то наболтал попу. Не нравится мне это. Я хочу знать точно, о чем он говорил и что успел сказать. Обязательно хочу.
Вытащив носовой платок, Эдкок прокашлялся и высморкался.
— Нелегкое дело, шеф, — сказал он наконец.
— Легких у нас не бывает, Гарри. Трудности — хлеб наш насущный. Это говорил еще сам Джон Эдгар Гувер. Мы с этого живем и кормимся. Так что этот поп — как его там?..
— Патер Дубинский из церкви святой Троицы в Джорджтауне. Туда ходят все высокопоставленные католики.
— И ты туда пойдешь, Гарри. На неси доброму патеру дружеский визит. Узнай, что ему стало известно от старого Ноя. Если окажется, что ему известно то, что знать не полагается, мы изыщем возможность убедить его держать язык за зубами.
— Шеф, вы же знаете, что я сделаю все, что можно. Но у нас маловато шансов.
— У нас есть все шансы. Ты только найди правильный подход. Черт возьми, Гарри, я же не приказываю тебе идти к нему безоружным. Прежде всего тщательно проверь его. Эти божьи люди ничем не отличаются от других. Ты ведь знаешь нашу аксиому — каждому человеку есть что скрывать. И этому попу тоже не чуждо ничто человеческое. У него должны быть пороки. Или были. Может, он пьет. Или грешит в чулане с восемнадцатилетней горничной. А может, у него мать коммунистка. Что-нибудь всегда найдется. Приди ты к такому божьему человеку с чем-нибудь, в чем он не исповедался, и прижми его этим — заговорит он у тебя как миленький.
Тайнэн замер на секунду, глядя прямо перед собой.
— Дело чертовски серьезное, Гарри. Слишком мы близки к победе, чтобы все потерять. Оставь все другие дела и займись в первую очередь этим.
— Слушаюсь, шеф, считайте, что все уже в порядке.
Вернувшись после похорон полковника Бакстера в ФБР, Вернон Т. Тайнэн быстро прошел к себе в кабинет. Здесь почти два часа провел он за письменным столом, изучая свежую информацию, а затем, ровно в 12.45, вынул из сейфа для сверхсекретных документов папку с грифом «Для служебного пользования» и энергично зашагал к лифту…
Была суббота. А в этот день каждую неделю, с тех пор как он стал директором ФБР, Тайнэн неукоснительно соблюдал священный ритуал — ездил к матери в поселок для состоятельных престарелых.
Несколько лет спустя после смерти Джона Эдгара Гувера он узнал, что Старик жил вместе со своей матерью Анной-Марией вплоть до самой ее смерти. Гувер всегда относился к матери с лаской и почтением, и для Тайнэна это был пример, достойный подражания.
— …Буду ровно через час, — сказал он шоферу и вышел из машины у дома, где приобрел для матери комфортабельную четырехкомнатную квартиру.
В подъезде Тайнэн проверил, включена ли сигнализация. Нет, не включена. Придется снова сказать матери, что сигнализацию надо включать даже тогда, когда она сидит дома. В эти дни разгула хулиганов и бандитов мерами безопасности пренебрегать никак нельзя. Эта мразь не остановится перед тем, чтобы похитить мать директора ФБР и потребовать за нее немыслимый выкуп.
Отперев дверь, Вернон зашел в прихожую. Мать, как обычно, сидела в мягком кресле перед цветным телевизором.
— Здравствуй, мама, — сказал он.
Не глядя в его сторону, Роз Тайнэн помахала ему рукой и продолжала сосредоточенно смотреть на экран, не в силах оторваться от любимой передачи. Вернон подошел к ней и поцеловал напудренный лоб. Она ответила быстрой улыбкой и приложила палец к губам:
— Передача вот-вот кончится. А ланч уже готов. Снимай пиджак, — и снова приклеилась глазами к телевизору, схватив себя за бока и трясясь от смеха.
Тайнэн с гордостью подумал: «Если бы Эдгар Гувер смог увидеть эту картину!»
И уж конечно, его сыновние заботы получили бы одобрение Старика.
В свои восемьдесят четыре года Роз Тайнэн была здорова, как абхазка, — нет, нет, Абхазия нам не пример, там коммунисты! — как крестьянка из Вилькабамба — вот это лучше.
Наконец передача кончилась. Выключив телевизор, Роз Тайнэн взяла сына за руку и отвела в столовую.
— Сейчас будем обедать.
— Мама, у тебя опять была отключена сигнализация. Ты не должна ее выключать… Ради меня.
— Я иногда забываю. Постараюсь больше этого не делать.
— Очень тебя прошу.
— Как дела на службе?
— Веселее некуда. Сегодня хоронили Ноя Бакстера. Я нес гроб.
— Да, да. Бедная Ханна. Одно утешает, что у нее остались сын и внук. Надо мне ей позвонить.
Они строго следовали сложившемуся ритуалу своих субботних встреч. Сначала Роз Тайнэн сообщила сыну все сплетни о своих соседях. Потом подробно пересказала содержание фильма о мужчине, сиротке и собаке, который показывали на неделе. Затем рассказала о полученных и написанных ею письмах.
Настала очередь Вернона. Он рассказал ей о президенте Уодсворте. Затем о двух убийцах, числившихся в списке десяти наиболее опасных преступников, которых задержали в Миннеаполисе и в Канзас-Сити.
Обед закончился точно по расписанию. Через десять минут пора уезжать.
— Ну что, мама, ты готова посмотреть папку?