Президент от мафии

Готовясь к эфиру, он просмотрел часть предоставленных ему материалов по Хейзу Ричардсу. Он уже видел отснятые тем утром кадры, где губернатор Род-Айленда официально объявлял о своем участии в предвыборной гонке, и отметил, что последний принадлежит к типу красавцев-мужчин, спрос на которых в Америке неуклонно возрастал. Избирательные кампании различного уровня все больше превращались в своеобразные конкурсы красоты, на которых мужчины с искусственными зубами и стрижками за двести долларов клялись, что они такие же простые парни, как и их избиратели – единственным, на взгляд Брентона, осязаемым результатом подобной практики стало то, что Америка могла похвастаться самыми фотогеничными президентами, у которых самые лучшие в мире прически. Губернатор Род-Айленда вполне подходил под стандарты. В послужном списке Хейза Ричардса не было ничего такого, что характеризовало бы его как крупного политика – хотя бы потенциально. Заседая в законодательном собрании штата, он проявил себя как совершенно беспринципный деятель; голосуя по одному вопросу с правоконсервативных позиций, он на другой день мог предстать левым радикалом. Став губернатором, он нисколько не изменился. Брентон подозревал, что этот человек всего лишь марионетка в чьих-то руках.

– Добавим немного блеска? – спросила Крис и, не дожидаясь ответа, принялась ватным тампоном напомаживать ему губы. Она уже заканчивала, когда дверь офиса приоткрылась, и из-за нее показалась совершенно лысая голова Стива Израела, вице-президента, курировавшего вечерние новости.

– Через две минуты эфир, – бросил он и исчез.

Брентон соскочил со стула, кинулся к столу и, схватив несколько таблеток аспирина, на ходу подмигнул Крис. Она улыбнулась:

– Сломай, сломай ногу.

– Только при условии, если ты согласна меня выхаживать, – проронил он. Взгляд у него был отсутствующий; кровь стучала в висках.

– А теперь политический комментарий Брентона Спенсера, – объявил диктор.

Брентон устроился перед камерой; за спиной у него висела огромная карта мира. Студию сначала брали общим планом, чтобы показать сотрудников, с озабоченным видом снующих с пустыми папками в руках. Это была идея самого Брентона. Затем камера наезжала на него – начинался политический блок новостей.

Брентон вперился в объектив:

– Отчего губернатор из Новой Англии пришел в такое негодование, и что он собирается предпринять в этой связи?

Пустили монтаж с картинками «разгневанного» Хейза Ричардса.

Затем пошли документальные кадры. «Я негодую, потому что вижу, что в правительстве заправляют дельцы, лоббирующие интересы узких групп. Я хочу вернуть Америку американцам…»

В аппаратной Стив Израел, неловко сгорбившись, сидел за спиной режиссера, впившись взглядом в экран мастер-монитора, на котором замелькали кадры пресс-конференции Хейза. Краем глаза – на мониторе подсмотра – он видел, как Брентон, готовясь появиться в эфире, нервно теребит свой галстук.

– Скажите ему, чтобы не ерзал, как вошь на гребешке, – сказал Стив, обращаясь к режиссеру.

Тот нажал кнопку интеркома и передал его распоряжение Брентону. Ведущий вечерних новостей выпрямился и быстро помассировал ладонями виски.

– Переход на первую камеру, – прозвучала команда, – пять, четыре, три, два, эфир…

В кадре снова был Брентон; оператор плавно выполнил наезд, беря его крупным планом.

– Этим поразительным заявлением Хейз Ричардс, человек практически неизвестный в Америке, ясно дал понять, что ему стало тесно в Провиденс. Таким образом он становится последним в списке кандидатов-демократов в предвыборной кампании и берет курс на Айову, где завтра открываются дебаты демократической партии. Так кто же этот человек и почему он так разгневан? О нем известно немного, кроме того, что он родился в богатой семье врача и никогда ни в чем не нуждался. Его деятельность на посту губернатора отмечена крайней непоследовательностью, он не обладает даже самым минимальным набором качеств, которые необходимы соискателю самого главного поста в мире. Как может человек без определенных заслуг присоединиться к элитной группе известных, компетентных политиков, которые оспаривают право стать официальным кандидатом от демократической партии? К несчастью, в наше время, когда имидж кандидата во многом создают средства массовой информации, отсутствие у него мандата общественного доверия вряд ли служит помехой. У него нет ни ярко выраженной политической позиции, ни собственной точки зрения. Он избегает обсуждать больные темы, даже касающиеся его собственного штата.

Брентон продолжал говорить то, что от него хотели услышать. Он никогда не позволял себе так открыто нападать на кандидата, и это было страшно. Он вышел за чисто журналистские рамки и вступил на зыбкую тропу участника схватки. На следующий день в Де-Мойне ему предстояло головокружительное пике перед многомиллионной телеаудиторией.

У него болела голова, перед глазами плавали радужные круги. Он вернулся в офис, задернул шторы и налил себе стакан виски, надеясь, что это поможет успокоить нервы и избавит от головной боли. Но прежде чем он выпил, его вырвало.

Глава 18

Ночь на ферме

За сорок минут до посадки в Де-Мойне огромный лайнер вдруг страшно затрясся, а потом ухнул вниз, как будто под ним разверзлась преисподняя. На головы ошарашенных пассажиров посыпалось содержимое багажных отсеков. Стюардессы с вымученными резиновыми улыбками ходили между рядами и цедили сквозь стиснутые зубы:

– Ничего страшного. Просто мы попали в зону небольшой турбулентности.

«Ни хрена себе, небольшая турбулентность, – отметил про себя Райан. – Болтает, как в бетономешалке».

С Хейза Ричардса вмиг слетело все его степенное спокойствие. Райан и Реллика Сунн как раз снимали губернатора, изучающего отчеты о поставках зерна из Айовы, на пленку. Он сидел сразу за ними, и Реллика, развернувшись и опустившись на колени, старалась поймать его в фокус. Когда самолет первый раз провалился в тартарары, у Ричардса глаза полезли на лоб.

– Что такое? Что происходит?

Сидевшая рядом с ним Сьюзан Уинтер попыталась его успокоить:

– Все в порядке. Простая турбулентность.

Реллика взмыла к потолку и, не схвати ее Райан за ремень, непременно разбила бы себе голову. Она не выпускала из рук камеру, а Райан продолжал держать ее, потому что в следующую секунду самолет снова попал в воздушную яму.

– Поворачивай, – глухим шепотом взмолился Хейз. – Надо поворачивать.

Самолет накренился вправо, исполнил полубочку и устремился вниз в свободном падении… ревели бесполезные двигатели, с полок сыпался град из кожаных сумок и чемоданов.

– Поворачивай назад, это приказ! – неожиданно окрепшим голосом рявкнул Хейз. – Я губернатор Род-Айленда. Немедленно назад!

В проходе появился Эй-Джей Тигарден; он медленно, цепляясь за спинки кресел, пробирался к Хейзу. Один раз, потеряв опору и досадливо крякнув, он все-таки шлепнулся. Наконец ему удалось добраться до кресла губернатора.

– Не иначе как айовские республиканцы пустили в ход зенитную артиллерию, – попробовал пошутить он.

– Я хочу, чтобы мы повернули. – Хейз лихорадочно озирался; он был бледен, как русская княгиня.

Самолет вдруг стал резко заваливаться на левое крыло. Отчаянно выли моторы, всасывая разреженный, подобный вакууму, воздух.

– Это приказ губернатора Род-Айленда. Немедленно разворачивайтесь! – в ужасе возопил Хейз.

Реллика Сунн продолжала делать свое дело. Райану приходилось держать ее двумя руками – она того гляди могла полететь кувырком. Эй-Джей Тигарден наклонился к ним.

– Остановите камеру. Сомневаюсь, что этот материал может нам пригодиться.

К этому моменту Хейз Ричардс окончательно раскис и рыдал в голос.

– Чтоб я сдох! – выругался Эй-Джей и хлопнул ошалевшего от страха губернатора по спине. – Хейз, не распускай сопли.

Тут случилось чудо – самолет нашел-таки плотный атмосферный слой. Пронесся вздох облегчения. Все сидели с безучастными лицами, делая вид, будто ничего не произошло. Точно смерч пронесся по салону: в проходе валялись газеты, документы, багаж и еще черт знает что…