Страница 12 из 16
Если бы не увольнение и болезнь, Морриса, несомненно, арестовали бы. Конгресс в 1940 году принял так называемый закон Смита, согласно которому призывы к насильственному свержению правительства США считались преступлением. После начала «холодной войны» администрация Трумена принялась использовать этот закон против коммунистов, и ФБР арестовало двенадцать ведущих лидеров партии: Денниса, Фостера, Гейтса, Гэса Холла, Бена Дэвиса, Джона Уильямса, Роберта Томсона, Джека Сатчела, Ирвинга Поташа, Джила Грина, Генри Уинстона и Карла Уинтера.
Власти собирались арестовать и Морриса, но следившие за ним агенты ФБР видели, что он почти лишился сил. Пройдя каких-то полсотни шагов, он был вынужден присаживаться на бордюр, чтобы набраться сил и подняться вновь. Учитывая его состояние и тот факт, что он отошел от активной работы в партии, министерство юстиции приняло решение обвинения против него не выдвигать.
Судебное преследование Фостера также отложили, потому что тот тоже был очень серьезно болен, но остальных одиннадцать человек осудили. Верховный суд шестью голосами против двух в июне 1951 года подтвердил конституционность закона Смита и вытекающие из него обвинительные заключения. Холл, Гейтс, Томсон и Грин бежали, остальных отправили в тюрьму. Распаленное страстями военного времени ФБР при поддержке Верховного суда задержало по всей стране больше сотни партийных функционеров рангом пониже, и скорее всего всем им предстояло пойти под суд. Остальных партийных функционеров затравили со всех сторон. В значительной степени лишенные руководства, они ушли в подполье.
В надежде поймать бежавших лидеров и разгромить подполье ФБР создало программу под названием «Топлев» и сформировало в Нью-Йорке и Чикаго подразделения по борьбе с подпольем. Чтобы выяснить, с кем чаще всего контактировали Холл, Гейтс, Томсон и Грин, начали с анализа имевшихся разведданных. Потом занялись выявлением бывших членов партии, имевших с ними связи. Эта работа навела на досье Джека Чайлдса, где было указано, что тот не ведет активной работы в партии с 1947 года и поэтому может быть настроен оппозиционно к коммунистам.
Вечером 4 сентября 1951 года агенты Эдвард Бакли и Герберт Ларсон остановили Джека, когда тот прогуливался возле своего дома в Квинсе. Многие члены партии, к которым они подходили, давали грубый отпор. И когда Джек язвительно улыбнулся, они ожидали столкнуться с таким же приемом. Вместо этого он сказал:
— Парни, где вы были все эти годы? За то время, что вы крутились вокруг, я успел зачать и воспитать сына.
Джек согласился поговорить с ними на следующий вечер в одном из номеров отеля «Тюдор». В ходе этой первой беседы Джек утаил информацию о некоторых обстоятельствах своего прошлого и кое-что исказил. Но он честно ответил на главный поставленный вопрос: да, он согласен помогать ФБР.
Настоящий разговор состоялся в роскошном загородном доме на склоне холма в графстве Вестчестер. Дом принадлежал Александру С. Берлинсону, агенту ФБР с каменным лицом и проницательными серыми глазами.
Берлинсон окончил в Форхеме школу, колледж и юридический факультет и стал настоящим литератором, пианистом и лингвистом. Он писал стихи на латыни и иногда сердил начальников тем, что на латыни же срывал собственное раздражение. Грудь дорогих рубашек, которые он ежедневно менял, к вечеру оказывалась засаленной и грязной, так часто он потирал живот, чтобы успокоить мучившую его язву. Несмотря на язву и настойчивые предупреждения врача, он выкуривал в день две пачки сигарет и выпивал огромное количество шотландского виски с молоком.
Некоторые агенты ФБР наслаждались нервным напряжением, сопровождающим оперативную работу, и возбуждением от ареста врагов. Берлинсон предпочитал интеллектуальную работу детектива, поиск ключевых моментов в старых архивах или новых источниках. Он получал немалое удовольствие, тонко переигрывая коммунистов или нахально проводя бюрократов, Однажды по дороге в Вашингтон, где предстояло совещание высших сотрудников с помощниками директора ФБР, он сказал своему изумленному подчиненному:
— Не беспокойтесь. Они знают только то, что мы им сообщаем.
Он не питал больших личных амбиций, но обладал столь многими талантами, что, по мнению коллег, неизбежно должен был занять высокий пост в штаб-квартире Бюро. В результате событий, начавшихся в 1951 году, он остался в Нью-Йорке и следующие двадцать четыре года сконцентрировал все свое внимание на одном деле.
Берлинсон и Джек Чайлдс были совершенно разными людьми, но вместе они составляли отличную пару. Берлинсон был великолепным слушателем, а Джек — великим рассказчиком, и вскоре они стали партнерами и друзьями.
В самом начале беседы Джек заявил, что «никогда по-настоящему не верил во все эти коммунистические бредни». Он присоединился к партии и работал в ней только ради своего брата. Теперь он осуждал коммунистов за то, что те брата безжалостно вышвырнули. Когда тот отчаянно нуждался в помощи, ему не только не прислали ни гроша, но даже не послали почтовой открытки. Он гордился тем, что он — американец. Еще несколько лет назад он не понимал, что Советский Союз — опасный враг Соединенных Штатов, теперь же, когда он это осознал, вопрос, на чьей он стороне, просто не возникал. Вот почему он готов был работать на ФБР.
Существовала еще одна причина, на которую он намекнул позднее.
— Вообще-то по характеру я — игрок. Если я стою перед выбором — войти в дом спереди через дверь или пробраться сзади через окно, я предпочту окно, это сильнее возбуждает.
Хотя его дело процветало, торговля красками и осветительной аппаратурой его не возбуждала. А вот перспектива померяться силами с коммунистической партией — очень.
Несколько следующих недель Джек рассказывал о своем обучении в Москве, двух поездках в Берлин и шалостях с симпатичной немочкой. Он признал, что снабжал партию свидетельствами о смерти и рождении и нелегальными паспортами. Он приводил подробности о состоянии финансов партии, называл спонсоров и рассказал о секретном резервном фонде. Конечно, он знал Сэма Карра и многих других коммунистов, о которых спрашивал Берлинсон, и выразил готовность возобновить с ними отношения.
Берлинсон без особого нажима заметил, что помимо ареста беглецов ФБР нуждается в том, чтобы проникнуть в руководство подполья. Как только Джек услышал об этой задаче, он тотчас заявил:
— Послушайте, пропуском наверх для вас может стать Моррис.
Джек был исполнителем и никогда не претендовал на роль партийного лидера, тогда как Моррис был блестящим лидером. Джек знал множество людей и некоторым нравился. Моррис знал всех, кого следовало принимать в расчет, и за исключением Фостера и еще нескольких подлецов его любили все, включая Советы. Джек мог чего-то от людей добиться, к Моррису люди тянулись сами.
Будет ли Моррис сотрудничать?
— Он сможет это сделать, если будет достаточно прилично себя чувствовать, — заверил Джек. — Но вы не сможете работать с ним так, как со мной. Мы очень разные. Когда я крутил с той милашкой в Берлине, мне пришлось запустить руки в пояс с деньгами. Моррис никогда бы такого не сделал, побоялся бы потерять деньги партии. Вообще Моррис даже не стал бы с ней крутить роман. Он слишком прямолинеен, слишком порядочен. Вы не можете просто подойти к нему и предложить сотрудничать. С ним следует обращаться мягко. Нужно послать к нему подходящего человека, джентльмена, который в самом деле разбирается во всех коммунистических штучках.
Договорились, что Джек навестит Морриса и попробует уговорить его по крайней мере выслушать человека из ФБР. Перед тем как отправиться к Моррису, Джек в номере чикагского отеля долго беседовал с Карлом Фрейманом. Не знай Джек, кто тот на самом деле, он мог бы принять его за добродушно попыхивающего трубочкой профессора научного коммунизма. Его познания о партии и о Моррисе сначала изумили Джека, а потом придали ему уверенность в успехе задуманного. Так получилось, что Фрейман оказался в точности тем человеком, которого Джек описал Берлинсону.