Шелепин

Дорастил его до ста килограммов – получил еще одну квитанцию и деньги еще за пятьдесят килограммов. Я хотел его дорастить, скажем, до трехсот килограммов, а он дотянул до ста пятидесяти – и сдох! В результате деньги у меня есть, квитанции о сдаче мяса тоже есть, нет пустяка – мяса.»

В августе 1959 года Рязанская область сдала пятьдесят с лишним тысяч тонн. Это и была реальная цифра. Где же взять остальное? Возникали разные идеи. Рязанским школьникам поручили разводить кроликов. Но кроликами план не выполнишь.

Хрущев помог Ларионову.

Никита Сергеевич считал, что общественное хозяйство в состоянии накормить всю страну, а личное подсобное хозяйство только отвлекает людей от полноценного труда. Специалисты предостерегали Хрущева от поспешных решений. Личное подсобное хозяйство давало крестьянам половину их дохода, больше половины овощей, мяса и молока (см.: Отечественная история. 2000. № 1).

Но Хрущев ничего не желал слышать. Ему не нравилось даже то, что колхозник имеет свое хозяйство, а когда этим занимались рабочие в совхозе или тем более горожане, то он считал это недопустимым отставанием, перечеркиванием марксистских идей. Зачем людям держать скот, если молоко и мясо есть в магазине?

20 августа 1958 года бюро ЦК КПСС по России приняло постановление «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках».

На декабрьском пленуме Хрущев потребовал сократить размеры приусадебных участков и количества скота в личном владении работников совхозов:

– Наличие больших приусадебных участков и скота в личной собственности стало серьезным препятствием на пути развития производства.

Многолетний помощник Хрущева по сельскому хозяйству Андрей Степанович Шевченко (он был членом-корреспондентом ВАСХНИЛ) отговаривал Никиту Сергеевича от этой идеи, но безуспешно. Приняли решение: совхозам в ближайшее время выкупить скот у своих рабочих и служащих.

Ларионов воспользовался хрущевской идеей. На пленуме Рязанского обкома решили закупить у населения не менее десяти-пятнадцати тысяч голов скота и сдать его государству.

А тут Никиту Сергеевича охватила новая идея. Мало того что люди занимаются своей коровой, вместо того чтобы работать на государство, они еще кормят скотину дешевым хлебом! Поднять цену на хлеб нельзя по политическим соображениям. Тогда летом 1959 года приняли закон, запрещающий тем, кто живет в городах и рабочих поселках, держать в личной собственности скот – коров, коз, свиней.

«В 1959 году, – рассказывал партийный работник из Новосибирска Александр Филатов, – в обкомы направляется „для обсуждения“ проект указа о ликвидации скота у горожан. В то время его держали даже в Новосибирске. У нас тоже была корова. А как кормить семью с двумя малыми детьми, когда моя зарплата была девятьсот рублей?»

Тем самым Хрущев загубил подсобное хозяйство, которое кормило многие семьи, особенно в маленьких городах. Люди поначалу охотно продавали скот. Отдали корову – легче стало, не надо было спозаранку вставать ее доить. А потом из магазинов все исчезло – и мясо, и молоко. Пожалели, что без коровы остались. Но уже назад не вернешь. Большие города худо-бедно снабжали, а маленькие города попали в беду – остались без продовольствия.

Ларионов сразу понял, что новое хрущевское постановление открывает возможность сдать под видом государственных поставок скот, который фактически отбирали у населения. Зиновий Романов, который был в те годы заместителем управляющего Рязанской конторой Госбанка, вспоминал:

– Ларионов позвонил и спросил, нельзя ли выделить деньги на закупку этого скота у населения, чтобы он пошел не на рынок и не под нож, а на пополнение ферм района.

Скот у людей скупали по низким ценам и сразу же сдавали государству. Потом выяснилось: на мясокомбинаты отправили значительную часть основного стада и молочных коров, под фиктивные расписки забирали скот у частных владельцев. Но всего мяса, собранного в области, оказалось недостаточно, чтобы рапортовать Москве. Тогда за деньги колхозов, взятые в банках в кредит, стали покупать скот в соседних областях.

К 10 октября сдали государству сто две тысячи тонн мяса, это уже было два плана. А хотели сдать три.

– Не выполнить план, – говорил на пленуме обкома Ларионов, – это престиж потерять, честь запятнать.

Тогда уже пошли на приписки. Скажем, область получила право часть заготовленного мяса продавать в магазинах. Но на прилавки оно не поступало. Его «продавали» колхозам и совхозам, а те вновь сдавали это мясо государству… Конечно же областные чиновники делали это с ведома первого секретаря, уверенные, что в случае чего он их и прикроет.

12 октября 1959 года Хрущев принял в своем кремлевском кабинете Ларионова, поздравил его с успехом. 15 октября Ларионов вновь был у Хрущева. Так часто первый секретарь ЦК КПСС ни одного другого местного партийного руководителя не принимал.

16 октября Никита Сергеевич устроил в Кремле прием в честь тружениц Рязанской области, награжденных различными орденами. Хрущев поздравил их с тем, что они сдали два плана. После такого приема – как было не оправдать надежд первого секретаря ЦК КПСС!

17 декабря комиссия доложила Рязанскому обкому, что область выполнила обязательства по производству мяса – сдали более ста пятьдесяти тысяч тонн – в три раза больше, чем в предыдущем году.

Через десять дней Хрущев присвоил Ларионову звание Героя Социалистического Труда и пригласил в Москву министром сельского хозяйства. Ларионов обещал в следующем, 1960 году сдать четыре плана – двести тысяч тонн мяса.

На пленуме ЦК КПСС, проходившем с 22 по 25 декабря, Хрущев восхищался успехами рязанцев. В написанный для него доклад помощники включили отдельный раздел – «Чему учит пример тружеников Рязанской области».

Алексей Николаевич Ларионов, получив «Золотую Звезду» героя, писал сыну Валерию, который решил стать моряком:

«До сих пор я хожу, как в угаре. Первым в стране (секретарь обкома) я получил Героя, первым за сорок два года Советской власти. Не знаю, хватит сил или нет, но все отдам Родине, народу, Ленинской партии, до последней капли крови, до последнего вздоха.

Еще раз крепко обнимаю и целую тебя, Валерик.

Папа».

Старший брат Ларионова, Степан Николаевич, был в Архангельске видным большевиком. В семье рассказывали, что в ноябре 1918 года англичане и белогвардейцы расстреляли Степана во дворе тюрьмы.

Старшего Ларионова в семье никогда не забывали.

Алексей Николаевич писал сыну:

«Ты знаешь, что тринадцати лет я вступил в комсомол. Толчок – подвиг дяди Степы. Я дал клятву идти его путем и шел этим путем всю жизнь».

В июле шестидесятого в письме сыну вновь звучит напоминание о дяде-революционере:

«Валерий, милый, дорогой!

Прими от меня этот подарок – портрет дяди Степы как выражение самых лучших, дорогих чувств к тебе. Дядя Степа – для меня – призыв, знамя, идея – все, во имя чего я прожил жизнь. Я очень хочу и думаю, что это будет так: ты, сынок, с честью будешь идти по тому пути, по которому шли мы с дядей Степой.

Обнимаю, крепко целую.

Папа».

Госполитиздат в серии «Вопросы партийного строительства» уже выпустил брошюру Ларионова «Успех решает организаторская работа». Если бы не выяснилось, что мнимые три плана – это обман, Ларионов с почетом переместился бы в Москву и сделал большую карьеру.

Алексею Николаевичу не повезло. Он перестарался, в Москву потоком пошли возмущенные письма. В другой ситуации закрыли бы глаза. Но, видимо, нашлись люди, которые обо всем доложили Хрущеву, чтобы утопить опасного конкурента. Началось разбирательство, и быстро выяснилось, что план выполнен с помощью махинаций и приписок.

Слава оказалась мимолетной. В газетах еще славили подвиг рязанцев, ставили Ларионова в пример другим секретарям, а он отправил Хрущеву шифровку: просил освободить от должности и дать ему пенсию по инвалидности. Хрущев даже не ответил. Крушение рязанского эксперимента Никита Сергеевич переживал, наверное, еще сильнее, чем сам Ларионов. Хрущев понял, что его надежда разом поднять животноводство и накормить людей неосуществима.