Шелепин

Зал принял его слова за чистую монету и зааплодировал.

– Всем взяла наша дорогая Екатерина Алексеевна: и дело свое отлично поставила, потому что знает и любит его, и внешностью обаятельна, и в обхождении с деятелями культуры то же самое обаятельна… – продолжал он. – А тут еще все новые таланты у нее открываются, ну, мы и диву даемся и руками разводим от удовольствия и изумления.

И писатель напустился на министра культуры – начал критиковать ее за низкое качество пьес, поставленных театрами. Испытав публичное унижение, Фурцева, можно сказать, была раздавлена тем, что ее не включили в состав президиума ЦК, и пыталась покончить с собой…

Хрущев был вне себя и созвал президиум ЦК, чтобы «обсудить поступок, совершенный товарищами Фурцевой, Мухитдиновым и Фирюбиным». Фурцева просила товарищей поверить, что она была тяжело больна. Мухитдинов каялся, говорил, что совершил ошибку. Фирюбин тоже каялся, но просил понять:

– Иначе я не мог поступить.

Фрол Козлов подготовил проект решения о выводе всех троих из состава ЦК КПСС. Отходчивый Никита Сергеевич остыл и проявил снисходительность.

– Поступок сложный, – говорил Хрущев о Фурцевой. – Я понимаю ее огорчение, когда на съезде не избрали в президиум. Но люди оценили ее поступок как протест против партии. По работе – ничего плохого не скажу. Характер, правда, неважный. Я говорил ей: «…то вы с Жуковым, то с Булганиным, то с Молотовым». Но в острых вопросах держалась принципиально… А тут такой нехороший поступок.

Хрущев тем не менее учел раскаяние Фурцевой и предложил в решение записать: отсутствовала вследствие заболевания. Относительно Фирюбина – за неправильное поведение указать. Все остались в составе ЦК. Фурцева продолжала работать министром культуры, Фирюбин – заместителем министра иностранных дел.

Поступок всех троих разбирался на заседании пленума ЦК 9 марта. Заседание не стенографировалось. Вообще не найдены никакие материалы относительно того, что говорилось на пленуме. По воспоминаниям Мухитдинова, Хрущев выступал очень эмоционально.

Досталось и недавнему секретарю ЦК Нуритдину Мухитдинову, который был личным выдвиженцем Никиты Сергеевича. Мухитдинов пострадал больше всех. Его отправили в Центроюз заместителем председателя правления.

– Ошиблись в нем, – с огорчением сказал Хрущев, – он плохо воспитан как член партии. Никчемное руководство оставил в республике. Пережитки байские есть у него. И есть к нему политические претензии – поддерживал узбекскую групповщину. Были нехорошие поступки бытового характера – бьет жену. Хвастливо докладывал о своих беседах с Неру и с Насером. Но потеря – молодой и способный человек.

Секретарем ЦК был избран новый хрущевский фаворит Фрол Романович Козлов, который до этого был первым заместителем Хрущева в правительстве. Такую же роль он намеревался играть в ЦК. Козлов сразу занял позицию второго секретаря. Президиум, забыв о примере Кириченко, безропотно принял решение:

«Возложить на т. Козлова председательствование на заседаниях Секретариата ЦК КПСС, а также рассмотрение материалов и подготовку вопросов к заседаниям Секретариата ЦК».

Козлова вполне устраивали частые поездки Хрущева по стране и миру. В отсутствие Никиты Сергеевича он был хозяином на Старой площади и, возможно, со временем стал бы претендовать на роль преемника. Фрол Романович, высокий, статный, красивый, хорошо смотрелся на трибуне. Александр Твардовский записал в дневнике: «Есть такой человек в руководстве – Козлов, который, когда разговаривает, слушает только себя и сам пьянеет от своего голоса».

Обновление кадров оказалось в пользу Семичастного. Шелепин сумел правильно поговорить с Хрущевым, напомнить о хорошем работнике, чьи таланты пропадают в далеком Баку.

Никита Сергеевич решил, что Семичастный достаточно наказан за свои промахи и набрался политического опыта.

Через две недели после ухода Шелепина с поста председателя КГБ на освободившееся место был назначен его друг и товарищ Владимир Ефимович Семичастный, который был вторым секретарем ЦК компартии Азербайджана.

Никита Сергеевич напутствовал его на свой лад:

– У нас на этом посту чекистов было предостаточно. Дров столько наломали… Хватит. Нам нужен человек, который понимает, зачем эти органы существуют, и проводит политику партии. Шелепин начал расчищать, а вы продолжайте…

– Как вам Шелепин передавал дела? – спросил я Семичастного.

– Ключи от сейфа и от стола отдал, показал, как что открывается, только код сменил: «Сам себе придумай». А что ему еще передавать? Список личного состава? Шелепин пришел на коллегию комитета, представил меня и ушел.

– Неужели ничего не посоветовал?

– Мы с ним настолько близки были и так тесно общались, что я всегда у него мог что-то спросить и посоветоваться. Нравоучений он мне не читал. Охарактеризовал немножечко людей – кого поближе держать, кого подальше, кого поскорее убрать, на кого опираться. Ну, как обычно бывает, когда один уходит, другой приходит…

Новому председателю КГБ Семичастному было всего тридцать семь лет. Никита Сергеевич хотел работать с людьми такого возраста, не отягощенными прошлым, энергичными, не потерявшими интереса к работе и жизни.

СРОЧНАЯ КОМАНДИРОВКА В НОВОЧЕРКАССК

Александр Николаевич Шелепин в кадровых расчетах Хрущева занимал особое место. После ХХII съезда Никита Сергеевич поручил ему как секретарю ЦК курировать партийные кадры.

– Хрущев опирался на новых людей и начал нас, молодых, выдвигать, – рассказывал Николай Егорычев. – Александр Николаевич, как негласно считалось, среди нас, партийной молодежи, занимал самое высокое положение и в какой-то мере влиял на наше поведение, взгляды.

Хрущев желал обновления кадров. 14 декабря 1959 года на расширенном заседании президиума ЦК Хрущев, говоря о проекте программы КПСС, завел речь о том, что его волновало:

– В программе надо было бы подумать и насчет демократизации нашего общественного строя. Без этого нельзя. Взять, к примеру, наше руководство – президиум. Мы не ограничены ни властью, ни временем. Правильно ли это?.. Пусть нас выбирают, но на следующем съезде одна треть выбывает обязательно.

А то, говорил Хрущев, молодежь растет, но должности для нее не освобождаются. Они должны ждать, когда кто-нибудь из старшего поколения умрет.

– Буржуазные конституции, – произнес Хрущев крамольную мысль, – пожалуй, более демократично построены, чем наша: больше двух созывов президент не может быть. Если буржуа и капиталисты не боятся, что эти их устои будут подорваны, когда после двух сроков выбранный президент меняется, так почему мы должны бояться? Что же, мы не уверены в своей системе или меньше уверены, чем эти буржуа и капиталисты, помещики? Нас выбрали, и мы самые гениальные? А за нами люди совершенно незаслуженные? Поэтому я считаю, что нужно так сделать, чтобы таким образом все время было обновление.

Кому из тех, кто сидел в зале заседаний президиума и слушал первого секретаря, могли понравиться эти слова? Хрущев-то пенсионного возраста, ему все равно вскоре уходить, а каково более молодым? Неужели им придется расставаться с должностями просто потому, что больше двух сроков нельзя занимать высокий пост?

– Если каждый будет знать, что его могут выбрать только на один срок, максимум на два, – продолжал фантазировать Хрущев, – тогда у нас не будет бюрократического аппарата, у нас не будет кастовости. А это значит, что смелее люди будут выдвигаться, демократизация будет в партии, в народе, в стране.

Наверное, Никита Сергеевич рассчитывал на поддержку молодых кадров, которым омоложение аппарата открыло бы дорогу наверх. Но логика молодых аппаратчиков была иной: они, как и старшие товарищи, больше дорожили стабильностью. Только занял кресло – и уже освобождать?

17 июня 1961 года Хрущев на заседании президиума вновь вернулся к этому вопросу. Он немного смягчил свою позицию относительно того, сколько времени можно занимать высшие руководящие посты, сделал послабление для товарищей: