Когда боги спали

Нерисе досталось прекрасное местечко с видом на казнь. Она устроилась на крыше фургона, возвращавшегося с рынка, и отсюда ей хорошо были видны шестеро бродяг, прикованных цепями к тюремной повозке. Женщина же находилась скрытой под палаткой на повозке. Этой привилегией она пользовалась отнюдь не из сострадания тюремщиков. Просто те, еще впервые увидев ее, сразу поняли, насколько опасна ее красота, да и сами попали под это обаяние. И сейчас, как заметила Нериса, они за определенную мзду позволяли любопытствующим мельком бросить взгляд на узницу.

Впрочем, Нерису предстоящая экзекуция почти не интересовала. За свои двенадцать лет она уже успела насмотреться на подобные вещи. С младенческих лет она стала подзаборницей. Ей приходилось просыпаться в грязных переулках рядышком со свеженькими трупами, и умерщвленными отнюдь не столь искусно, как это делал Тулаз. Она знала, что есть вещи и похуже, чем казнь. Всю свою жизнь она то и дело с помощью уловок уворачивалась от подобных ситуаций, да еще с ловкостью, в которой с ней могли сравниться не многие юные обитатели Валарии. И Тулаза она боялась только потому, что в один прекрасный день какая-нибудь ее оплошность могла стоить ей руки — традиционное наказание для вора, попавшегося в первый раз. А Нериса и была воровкой, но любовно относящейся ко всем частям своего тела.

Именно профессиональные обязанности, а вовсе не развлечение, привели ее на площадь; хотя она испытывала дополнительный страх оттого, что нарушала закон под самым носом палача. Со своего потаенного местечка она поглядывала на лавочника — намеченную жертву. Она подавила смешок, увидев, как он встал на ящик, чтобы видеть получше над толпой. «Старый толстый мешок дерьма, — подумала она. — Этот ящик еще ни разу не держал на себе столь гадкого груза».

Доверившись ее оценке, ящик развалился, и лавочник полетел навзничь. Нериса зажала рот, чтобы не расхохотаться. Шутка получилась особенно удачной оттого, что толпа целиком была занята экзекуцией, и Нериса лишь одна наблюдала унизительное падение лавочника. Несмотря на свой отшельнический нрав, Нериса знала толк в шутках. Торговец же, что-то проворчав, выкатил тяжелую бочку и установил ее на прилавок. Раздвинув лотки с товарами, он неуклюже взобрался на бочку. Та стояла прочно, и он огляделся, желтозубой улыбкой отмечая свою победу, свидетелей которой, как он полагал, нет. Рыгнув, лавочник стал смотреть, как Тулаз готовится к демонстрации легендарного мастерства.

Нериса осмотрела лотки, расставленные под тентом лавки. На них грудами лежали разнообразные предметы убогой торговли: отдельные части старых ламп, сломанные игрушки, безвкусные украшения, бывшая в употреблении косметика, выдохшиеся порошки и любовные напитки сомнительного качества. Товары, типичные для торговли у старой городской стены из серого камня, сразу за воротами. Среди всего этого барахла находился предмет, представлявший громадную ценность для Нерисы. Она заметила его во время рысканий позавчера. Но лавочник оказался недоверчивым ублюдком, сразу же вскочившим со своего места, едва она только принялась рассматривать предмет. Он набросился на нее, отгоняя толстой палкой и вопя:

— Пошел прочь, пацан!

Для девочки Нериса была высокой и худой, и ее частенько принимали за мальчика. Она привыкла к этой ошибке и никогда никого не поправляла. Так на улице было безопаснее существовать. Она даже одеяние свое приблизила к мужскому, избрав потрепанные штаны и рубашку. Ей еще не приходилось переживать из-за того, что начинают округляться женские формы. Но как только начнут, ей придется стать проворнее и коварнее, дабы избежать участи девушек, не имеющих другого жилья, кроме улицы. А уж если поймают, то о судьбе ее позаботиться некому, разве что старому букинисту, позволявшему ей ночевать в своем магазине. Именно там она и повстречала юного красавца, внесшего смятение в ее мысли. И теперь она даже начала переживать, что так долго не взрослеет.

Образ юноши проплыл перед глазами, заставив сердце бешено застучать в груди. Она отогнала образ. «Не будь такой тупой коровой, — подумала Нериса. — Лучше думай об этом старом мешке дерьма под названием лавочник. А то попадешься».

Толпа взревела. Нериса повернулась посмотреть, как тюремщики отцепляют первого бродягу и ведут его на каменную платформу к Тулазу. Так было заведено из века в век, и на каменной платформе можно было даже увидеть те вытертые места, где множество бедолаг силой ставили на четвереньки. Каменная поверхность почернела от крови, проливаемой здесь веками. Нериса вдруг осознала, что ее последним видением в этой жизни может быть как раз эта окровавленная платформа. И по спине побежали мурашки. От этой мысли пришла в нерешительность даже ее закаленная уличной жизнью душа.

Толпа расхохоталась, когда первый бродяга взошел на платформу, громыхая тяжелыми цепями. Мужчина был вором, закоренелым вором, судя по уже отсутствующим ушам и носу, а также обеим рукам.

— Как же ты попадешь по нему, Тулаз, — завопил какой-то бездельник, перекрывая шум толпы. — Ты и так уже все от него отрезал!

Толпа разразилась хохотом.

— А чем же он воровал? — выкрикнул кто-то еще. — Ногами, что ли?

Тут же завопил кто-то в ответ:

— Да какими ногами, ослеп ты, что ли! Своим членом! Не видишь, как он торчит?

Нериса не удержалась и посмотрела. И достаточно ясно разглядела длинную мужскую часть тела вора, болтающуюся в прорехах сгнившей в подземелье одежды. Вор оказался покладистым придурком и подключился к игре. К огромному удовольствию толпы, он вскинул два обрубка, оставшихся от рук, и принялся двигать бедрами вперед и назад, демонстрируя процесс совокупления. Толпа восхищенно взвыла, и на платформу к Тулазу полетели монеты, как взятка за то, чтобы он по возможности не продлевал страдания бедолаги, так развеселившего толпу. Тулаз, увидев растущую горку меди, исполнил обычный ритуал, состоящий в ряде зловещих размахиваний саблей со сменой положения ног.

— На карачки его, — скомандовал он тюремщикам.

Охранники вора мгновенно повалили жертву и отскочили с дороги. Тулаз сделал решительный шаг вперед и одновременно с тем, как вор вскинул голову, опустил саблю.

Удар был настолько стремителен, что не раздалось ни вскрика, ни всхлипа. Секундное сопротивление плоти, и из внезапно оставшейся без головы шеи фонтаном хлынула кровь. Голова же вора, с застывшей ухмылкой щербатого рта, отлетела в толпу, где к ней, устроив свалку, устремились свиньи, собаки и дети.

— Прекрасная работа, Тулаз! Прекрасная! — услыхала Нериса восклицания лавочника. Он явно держал пари на первую казнь этого дня.

Нериса решила испытать судьбу в тот момент, когда повели вторую жертву. Увлеченный зрелищем лавочник привстал на носки, чтобы лучше видеть. Нериса принялась соскальзывать с фургона. Все, что ей нужно было, — лишь секундное отвлечение внимания, во время которого она ухватит вещь и исчезнет в толпе, прежде чем кто-либо что-то сообразит. Под ногами у нее покачнулась какая-то бочка, и Нерисе пришлось ухватиться за фургон, чтобы не упасть. Хотя шум она произвела небольшой, лавочник почуял неладное и рывком повернулся. Нериса выругалась про себя и в то же мгновение скользнула назад.

Девушка приготовилась к ожиданию. Придется набраться терпения, пока эта свинья вновь увлечется. Нериса гордилась своим терпением и настойчивостью. Главное, поставить перед собой задачу, а уж времени на ее решение она не пожалеет. И самый удачный момент наступит тогда, когда поведут на казнь женщину, нарушившую супружескую верность. Тюремщикам наверняка заплатили, чтобы они перед казнью раздели женщину. Лавочник, вместе с другими ротозеями, настолько увлечется созерцанием наготы, что и не заметит небольшого дельца, которое провернет Нериса.

Притаившись в ожидании момента, Нериса подумала о бедной женщине, ожидающей сейчас в палатке. Ужас, который она сейчас должна испытывать, бросил в пустоту сердце Нерисы. Какую же цену она платит за столь естественный поступок, как пребывание в объятиях любимого? Несправедливость когтями впилась в сердце Нерисы. Так что дышать стало больно.