Страница 12 из 112
Сафар удивился, услышав такие слова. Деревенские ребята частенько хвастались своими победами, но Сафар знал, что их утверждения были обычным враньем. Ему приходилось слышать шутки сестер и матери на счет молодых людей, которых созревшие девицы дурачили, кокетничая приуменьшенным приданым — пока не подходило дело к свадьбе. Иногда какой-нибудь караван завозил с собой проституток из отдаленных публичных домов. Но их интересы распространялись лишь на зажиточных людей с толстыми кошельками, а отнюдь не на нищих голоногих подростков.
Слова же Ираджа звучали совсем не как пустая похвальба.
— Неужели незамужнюю женщину так легко уговорить лечь с тобой в постель? — спросил он. — Я говорю не в оскорбительном смысле. Просто в Кирании на такие вещи смотрят сурово. У нас девушка может пойти с тобой только в одном случае — если ты богат. И если ты раздвинул ей ноги, то считай, что вскоре ее папаша побежит к Губадану обговаривать дату венчания.
— Именно это я и подозревал, — сказал Ирадж. — Вот почему я и не вытаскиваю свою саблю из ножен. Но и наших женщин не так легко совратить. Просто, когда я достиг соответствующего возраста, у меня для моих прихотей были служанки. Мать всегда следила, чтобы неподалеку находилось несколько хорошеньких рабынь. Среди моих соотечественников принято считать, что, если молодого человека лишать таких удовольствий, это плохо сказывается на здоровье.
— Хотел бы я, чтобы и моя мать так же заботилась о моем здоровье, — сказал Сафар. — Ну а если получаются дети? Как тогда?
Ирадж пожал плечами.
— Когда появляется младенец, мы обычно продаем таких рабынь, — сказал он. — Дешевле купить новых, чем выращивать.
Сафар был потрясен.
— Как же можно продать собственного ребенка? — спросил он.
Ирадж посмотрел на друга как на ненормального.
— Я никогда не считал их моими, — сказал он. — Тогда уж и покрывало, постеленное на моей кровати, можно считать моим ребенком каждый раз, когда я занимаюсь любовью в кулак. К тому же даже свободная женщина человек в том же смысле, что и верблюд или лошадь. Они ниспосланы нам богами лишь для нашего удовольствия и для увеличения народонаселения. И я обращаюсь к ним лишь постольку, поскольку так заведено.
Сафар удержался от решительного возражения. Слышать, как кто-то отзывается о его матери и сестрах как о кобылах, дающих потомство, было весьма неприятно, и его просто злило, что с чьей-то точки зрения они просто шлюхи. Но он ничего не сказал, полагая, что Ирадж просто еще не повзрослел.
Так парочка продолжала взбираться вверх и вскоре оказалась в долине, где паслись козы. Сафар сменил ребят, присматривающих за стадами, собрал коз и повел их еще выше в горы.
Холмы покрывало весеннее цветение. Цветы и трава поднимались на каждом ровном участке, так что шли не торопясь, позволяя козам и ламе пастись там, где им заблагорассудится. Лагерь разбили рано, согнали коз на лужок, а сами забрались ночевать в грот, прикрывающий их от ветров. Поджарив фазана и заполнив оставшиеся пустоты в желудках жареным миндалем, сыром и черствым хлебом, сверху все залили козьим молоком. Закат был недолгим, но впечатляющим, превратившим луг и грот в волшебный золотой пейзаж. Затем засияла луна и замерцали звезды. Сафар и Ирадж долго всматривались в них, молчаливые, как прислужники на храмовой церемонии.
Затем Ирадж сказал:
— А ты знаешь, что я родился под тем же знаком, что и Алиссарьян?
Сафар покачал головой, хотя ему вдруг показалось, что он знал об этом давным-давно. Он даже попытался пошутить:
— Не хочешь ли прямо сейчас заняться завоеваниями?
Ирадж не засмеялся. Глаза у него заблестели, словно эти слова ненароком попали в цель.
— Извини, если я обидел тебя, — сказал Сафар. — Шутка была глупой.
Ирадж кивнул, затем сказал:
— У тебя никогда не было ощущения своего предназначения?
— Только как гончара, — сказал Сафар.
Ирадж пристально посмотрел на него:
— Ты в самом деле так думаешь, Сафар?
— Кем же мне еще быть? — ответил юноша. — Я — Тимур. Тимуры делают горшки.
Ирадж пожал плечами, словно говоря: как хочешь, но только мне-то лучше знать. Затем он сказал:
— Я рассказывал тебе, что видел сон о парне по имени Сафар?
— При нашем знакомстве, — ответил Сафар.
— Удивительно, что ты так больше и не расспрашивал меня об этом сне, — сказал Ирадж. — Большинство людей спросили бы.
Сафар не ответил, вспомнив видение с королем на белом слоне.
Ирадж долго не сводил с него глаз, затем сказал:
— Если я поведаю тебе один секрет, обещаешь его никому не раскрывать?
Сафар пообещал, с облегчением переключаясь на менее рискованную для него тему.
— Если же ты нарушишь клятву, — предупредил Ирадж, — то меня скорее всего убьют.
Сафара такое заявление напугало. В своей жизни он еще ни разу не сталкивался с секретами, разоблачение которых влекло такое наказание.
— Именно по этой причине я и живу здесь, с вами, — продолжил Ирадж. — Видишь ли, мой отец был вождем нашего племени, и я должен был унаследовать власть.
— А отец недавно умер? — догадался Сафар.
— Он подхватил лихорадку примерно год назад, — сказал Ирадж. — За шесть месяцев она высосала из него жизнь. В течение этого времени в моей семье происходили раздоры, и она разделилась — часть поддерживала меня как наследника, а другая — моего дядю Фулена. Когда же отец умер, раскол оказался непреодолимым.
Ирадж рассказал, что поначалу большая часть семьи была за него. Один из его кузенов — уважаемый всеми пожилой человек, владелец обширных земель и многих табунов коней — был назначен регентом до достижения Ираджем соответствующего возраста.
— Но Фулен заключил сделку с самым ненавистным врагом моего отца, — сказал Ирадж. — С неким негодяем по имени Коралия Кан, человеком, который убил моего деда, когда отец еще был мальчиком. Но отец отомстил той семье, убив первенца Канов. Так что много крови пролито между нами.
Ирадж рассказал, что однажды темной ночью Фулен позволил Кану и его солдатам свободно войти в свои земли и даже присоединился к ним, когда те устроили ряд внезапных нападений. Подчинив себе всю семью, Фулен потребовал голову Ираджа, дабы тот не оспаривал его прав на трон клана.
— Моя мать обратилась за помощью к дяде — мужу ее сестры, — сказал Ирадж. — И я был вынужден покинуть собственный дом и спрятаться среди людей его племени — клана Бабор. Но вокруг было столько шпионов, что оставаться там долго оказалось небезопасно. Дяде было неловко отправлять меня дальше. Но он должен заботиться о своих женах и детях, и дядя отправил меня сюда, прятаться от Фулена и Кана.
Для Сафара вся эта история звучала легендой. Он ощутил себя ребенком, слушающим, как отец рассказывает истории давно минувших дней, наполненных невероятными событиями.
— И тебе уже никогда не вернуться? — спросил он.
Ирадж подбросил в костер веток, пламя взметнулось, отбрасывая глубокие тени. В этом освещении он выглядел старше. И гораздо решительнее.
— Война в моем семействе продолжается, — сказал он. — Но бесшумная война, война шпионов и ночных набегов. Когда станет безопасно, дядя пришлет за мной. И я стану главой племени.
— Ты уверен? — спросил Сафар. — А вдруг Фулен и Кан одержат победу?
Ирадж молчал, угрюмо глядя в огонь. Затем сказал:
— Я обязан верить, неужели ты не понимаешь? Иначе мне и жить незачем.
Сафар не понимал, почему Ирадж должен умереть, коли не суждено ему стать главой племени? И почему не остаться в Кирании, где ему не грозит опасность, и жить долгой мирной жизнью? Жениться на одной из наших женщин и быть счастливым среди благословенной красоты Кирании. Но юноша ничего не сказал, видя по взволнованному лицу Ираджа, что такие слова могут его огорчить, хотя Сафар и не мог понять почему. И вместо этого он стал расспрашивать Ираджа об обычаях его народа.
— У нас все по-другому, — с неосознанным пренебрежением сказал тот. — Мы не занимаемся сельским хозяйством, не рабы земли. То, что нам нужно, мы берем в бою. А чтобы сохранить добытое, надо еще больше сражаться. Отец говорил мне: человек или любит тебя, или боится. Среднего не дано.