Закат империи. От порядка к хаосу

Художники-мирискусники без особого сожаления рас­стались с обветшалыми художественными традициями, но вместе с водой выплеснули и ребенка. Им так и не удалось создать полноценный творческий союз. Строго говоря, «Мир искусства» был художественным объединением, издававшим одноименный журнал, но не был творческим союзом с официально принятыми всеми членами уставом и программой. Для мирискусников свобода творческого самовыражения всегда была самодостаточной ценностью, оправданной самим фактом своего существования. Они в высшей степени настороженно относились к любой регла­ментации художественной деятельности. Именно эта насто­роженность и помешала им создать полноценный творческий союз. Для Александра Николаевича Бенуа история русской живописи была историей осознания художником идеи твор­ческой свободы. В опубликованной в 1902 году «Истории русской живописи в XIX веке» Бенуа писал: «Художники нашего времени боятся "общества", боятся общей работы, за которой могло бы пострадать отдельное творчество каждо­го из них, утратиться свежесть и непосредственность. Вот почему, несмотря на то, что движение это уже имеет свою историю, уже существует второй десяток лет - всё еще ниче­го не устроилось из него цельного, прочного, объединенного на многие годы. <...> "Мир искусства" - преимущественно журнал личной свободы творчества, безусловно лишенный какой-либо определенной тенденции. <...> Заслуга "Мира искусства" огромна. "Мир искусства" не создал программы для течения, которое по самой своей сути отвергает всякую программу, но он объединил усилия всех этих отдельных людей и тем самым воодушевил, утешил этих художников, помог тому, чтобы отвлеченный, всем им общий идеал по­лучил решительную силу и ясность»362. Однако подобное художественное объединение «кучки лиц», связанных лишь общностью деятельности, «которую иначе как довольно-таки туманным термином служения красоте, искусству не назовешь»363, это аморфное объединение не могло быть долговечным. Издание журнала «Мир искусства» окончилось №12 за 1904 год. В начале следующего 1905 года стало очевидно, что журнал прекратил свое существование и не будет возобновлен. Смерть журнала означала фактическую смерть художественного объединения. Если Товарищество передвижников имело полувековую историю, то деятель­ность мирискусников продолжалась несколько лет. Если передвижники благодаря ежегодным выставкам знакомили со своим творчеством города и веси необъятной России и в течение двух десятилетий имели огромное влияние на всё русское образованное общество, то мирискусники были известны лишь в кругу рафинированной и хорошо обеспе­ченной петербургской и московской интеллигенции. Однако именно внутренняя свобода мирискусников позволила им произвести решительный переворот как в литературных, так и в художественных вкусах своего времени. «Мир ис­кусства» открыл глаза современникам на классическую красоту Петербурга и окружающих его императорских дворцов, на изящество художественной жизни предше­ствующих царствований - от времен Елизаветы Петровны до Александра I — и на дотоле мало кем оцененную красоту средневековой архитектуры и русской иконописи. Соб­ственно мирискусники заставили русского интеллигента Серебряного века задуматься как о современном значении древних цивилизаций и верований, так и о необходимости серьезно переоценить отечественное литературное и худо­жественное наследие. В 1904 году Дягилев, размышляя об осени Товарищества передвижников, сформулировал очень важную для истории искусства проблему: «Хотя это и не­избежный закон истории, но неужели же всякий конец есть тление и нельзя быть живым "взятым на небо" - в искусстве это, казалось бы, возможнее, чем где-либо»364. И если пере­движники всецело принадлежат исключительно истории искусства, то мирискусники глубоко современны: наши визуальные образы - от событий Петербургского периода русской истории до представлений о том, как должен вы­глядеть элитный художественный журнал, эксклюзивная книга, изысканные театральные декорации и костюмы, — во многом сформированы именно мирискусниками.

Подобно тому как поэты Серебряного века позицио­нировали себя прямыми потомками и продолжателями поэтов века золотого, полностью игнорируя поэтическую традицию предшествующих десятилетий, отказывая ей в праве на существование, так и мирискусники осознавали себя преемниками художественной культуры «семнадца­того столетия» и наследниками русского искусства начала XIX века. И поэты Серебряного века, и мирискусники воспринимали историю отечественной культуры как цепь событий, из которой можно безболезненно устранить те или иные несимпатичные им звенья. В этом заключалось их принципиальное отличие от деятелей революционного движения. Идейные революционеры дорожили всем, что могло быть представлено как протест против существующе­го строя или как попытка, пусть даже неудачная, этот строй ниспровергнуть. Вот почему Николай Николаевич Гусев, недолгое время пребывавший на периферии революцион­ного движения, осознавал самого себя ни много ни мало как наследника русской революционной традиции и про­должателя дела декабристов и народовольцев. И сознание этого сообщало всем его поступкам уверенность и чувство собственной правоты. Он был преисполнен энтузиазма, которого был лишен «мягкотелый интеллигент».

Начавшаяся первая русская революция поставила ин­теллигентного человека перед необходимостью сделать выбор: нравственно поддержать власть перед лицом над­вигающейся смуты или радоваться крушению этой власти. Сергей Павлович Дягилев, лично обязанный Николаю II за неоднократные субсидии, встретил весть о начале револю­ции с бокалом шампанского в руках. Даже если интеллигент не был связан с революционным подпольем и мало интере­совался политикой, то и в этом случае он не был склонен поддерживать власть, предпочитая от нее дистанцироваться и не понимая того, что крушение этой ненавистной власти будет означать неизбежный крах привычного жизненного уклада. В дни Всероссийской октябрьской стачки Дягилев, ранее неоднократно заявлявший о своей политической индифферентности, оказался в Петербурге и стал свиде­телем революционных событий, воспринятых им, прежде всего, эстетически — как яркое и запоминающееся зрелище: «Вчера вечером я гулял по Невскому в бесчисленной черной массе самого разнообразного народа. Полная тьма, и лишь с высоты Адмиралтейства вдоль всего Невского пущен элек­трический сноп света из огромного морского прожектора. Впечатления и эффекты изумительные. Тротуары черны, середина улицы ярко-белая, люди как тени, дома как кар­тонная декорация»365. Когда образованный человек смотрит на охваченный революционным брожением город исклю­чительно сквозь призму эстетики, наслаждаясь небывалой зрелищностью происходящего, власть оказывается один на один с революционным подпольем. Власть, не получившая никакой моральной поддержки со стороны образованного общества и давно уже лишенная энтузиазма, еще может противопоставить своим будущим ниспровергателям гру­бую материальную силу, но уже не в состоянии одержать моральную победу. На стороне самодержавия были все атрибуты государственной власти и вся мощь машины по­давления, на стороне революционеров — энтузиазм, чувство сопричастности революционной традиции нескольких поколений и сила революционной организации, спаянной единым уставом, единой программой и жесткой партийной дисциплиной.

За день до того, как 24 марта 1905 года московские ин­теллигенты собрались в «Метрополе», чтобы чествовать Дягилева, живущий в Женеве Ленин тщательно изучал во­прос о подготовке вооруженного восстания: он обдумывал все высказывания Карла Маркса и Фридриха Энгельса о революции и восстании, читал труды военных специалистов, всесторонне обдумывал технику вооруженного восстания и его организацию366. Уже была написана знаменитая ленин­ская фраза: «...дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию!»367

У Владимира Ильича и Сергея Павловича было много общего. И тот и другой были провинциалами. Ульянов ро­дился в 1870 году, Дягилев - в 1872-м. Ульянов окончил Симбирскую гимназию, Дягилев - Пермскую. В момент окончания гимназии Ульянов, незадолго перед этим по­терявший отца, узнал о казни старшего брата Александра, приговорённого к повешению за участие в подготовке покушения на Александра III. Вскоре Ульяновы были вы­нуждены навсегда покинуть Симбирск. Через несколько месяцев после окончания гимназии Дягилевым его отец по решению суда был объявлен несостоятельным должником, следствием чего стала продажа имения Бикбарда и дома в Перми. В 1891 году Ульянов сдал экстерном экзамены на юридический факультет при Петербургском университете, летом 1896 года Дягилев окончил тот же факультет того же университета, однако практически ни тот ни другой не работали по специальности. Зато оба они довольно быстро заняли лидирующие позиции: Дягилев - в среде столичной художественной интеллигенции, Ульянов - в революцион­ной среде. В июле 1900 года Ульянов выехал за границу, где наладил издание газеты «Искра», ставшей центром объеди­нения партийных сил, воспитания партийных кадров и спло­чения их в централизованную партию. Накануне отъезда за границу Ульянов, за плечами которого уже были тюрьма и ссылка, объехал ряд городов империи и создал в них опорные пункты для будущей газеты. В первой половине 1900-го он посетил Уфу, Москву, Петербург, Нижний Новгород, Са­мару, Сызрань, Подольск, Ригу, Смоленск. Его путешествие по России вполне сопоставимо с путешествием Дягилева по дворянским гнездам, состоявшимся четырьмя годами позже. Однако на этом сходство заканчивается.