Туда и обратно

— Послушай, — перебил я его, — кто сейчас премьер-министр? Все еще Бродецки?

— Скинули! — захохотал Ариэль Бен-Шалом. — Теперь у власти Ликуд, а премьером стал Борис Финкель. И мы не далее как вчера заново аннексировали Голаны, а на территорию государства Палестина направили новых поселенцев.

— Но ведь будет война! — ужаснулся я.

— И пусть! ЦАХАЛ силен как никогда, и мы нападем превентивно.

Я хотел было схватиться за голову, но вспомнил, что голова есть пережиток материального мира. Вот вам преемственность в политике! Вот вам мирный процесс!

— Надеюсь, — сказал я, — тебя убили депутаты от оппозиции.

— Нет, — с гордостью сказал Ариэль, — меня убил палестинский террорист. Я стал очередной жертвой интифады.

И тут подал голос Ленин, который все это время внимательно изучал пространственно-временную структуру новоприбывшего.

— А вы уверены, батенька, что вас действительно убили? — вкрадчиво спросил он. — Не кажется ли вам, что ваше тело сейчас все еще лежит на столе в операционной, и что клиническая смерть, в состоянии которой вы пребываете, вот-вот завершится? Извините, господин ликудовец, но придется вам поворачивать оглобли и пожить еще какое-то время, пока до вас не доберется — с большим успехом — другой террорист.

Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть — возвращаться в тело Ариэлю вовсе не хотелось. Он наверняка воображал, что здесь покажет себя наилучшим образом и добьется того, чего не добился на том свете. Это был шанс, которым я не преминул воспользоваться.

— Послушай, Арик, — сказал я. — Давай меняться. Ты остаешься здесь вместо меня, а я отправляюсь вниз, в твое тело. Идет?

— В моем теле — представитель оппозиции? Ни за что!

— Обещаю, что буду голосовать за Ликуд.

— Когда это можно было верить твоим словам, Арон Бухмейстер? — презрительно сказал Ариэль.

— Если вы собираетесь меняться, — сказал Ленин, — то быстрее. Сердце вот-вот начнет биться.

И тогда, воспользовавшись неосведомленностью Ариэля Бен-Шалома, я бросился в туннель. Как вы понимаете, двигаться мне пришлось в полной темноте — свет остался за спиной. Я услышал возмущенный вопль Ариэля и хохот Ленина. Ничего, разберутся.

Туннель постепенно расширился, и я вывалился из него прямо на операционный стол. Тело было не мое, чувствовал я себя в нем непривычно, я даже не сразу разместился, и потому, когда сердце начало сокращаться, мне пришлось устроить небольшой приступ конвульсий, чтобы расположиться поудобнее.

— Живой! — воскликнул врач.

По капельнице в мою вену пошел какой-то раствор, и я моментально уснул.

Организм Ариэля Бен-Шалома (мой организм!) оказался очень крепким. Вернувшись к жизни, он начал так быстро набирать силы, что уже через три дня ко мне допустили жену, и я едва не назвал ее Сарой, хотя и знал, что жену Ариэля звали Нурит. А еще через неделю меня выписали и, лежа в спальне на вилле Бен-Шалома (никак не могу привыкнуть к тому, что теперь это имя — мое!), я воображал, что произойдет к кнессете, когда я займу свое место. Я им покажу, как денонсировать договоры о мире! Я им покажу, как посылать еврейских поселенцев на территорию независимого палестинского государства! Я им покажу, как проваливать законопроекты об индексации зарплаты членов кнессета! В кнессете еще со времен Рабина, а то и раньше, ни одна партийная коалиция не имела преимущества больше, чем в один голос. Теперь этот голос был мой, и я не собирался отдавать его политическим противникам. Зря я, что ли, вернулся на тот свет? Или — на этот?

Единственное, что меня смущает — как быть с законопроектом некоего Арона Бухмейстера о генетическом обследовании олим из России? Неужели раби Акива прав, и все люди, в той или иной степени, евреи? Только эта дилемма и смущает меня в моем новом теле.

Нет, есть еще одно. Приходится спать с Нурит Бен-Шалом, а эту женщину я всегда терпеть не мог. Ну да ладно, зато правое правительство я свалю.

Вот только… Когда я умру, на том конце туннеля меня наверняка будет ждать взбешенный Бен-Шалом.