Львица

Но этому скоро наступит конец. Как раз сегодня Эмме исполняется тридцать два года. Столько же лет было ее матери, когда она умерла. Следы, по которым она шла все эти годы, сегодня оборвались. Они дошли до края известной им карты, и сейчас Эмме предстоит самостоятельно прокладывать себе дорогу.

От этой мысли ей стало не по себе. Эмма просто не представляла, каким образом она будет жить дальше без постоянного ощущения, что Сьюзан где-то рядом. Но в то же время Эмма смутно надеялась на то, что, если ей удастся каким-то образом подвести черту под своим прошлым, она наконец сможет стать счастливой. Она понимала, что должна быть благодарна судьбе. Глядя на свое отражение в зеркале, она мысленно перечисляла все хорошие вещи в собственной жизни. Успешная карьера, любимая работа в главном институте медицинских исследований Австралии. Мужчина, который разделяет ее страсть к науке и поддерживает ее в работе. Их новая квартира со стильным шведским интерьером. Гардероб, полный дизайнерской одежды. Свежие цветы, которые ставит на стол домработница, приходящая к ним два раза в неделю. Ужины в самых престижных ресторанах Мельбурна, даже без какого бы то ни было особого повода. Такой жизни позавидовал бы всякий. Но при всем этом Эмма чувствовала, что ей чего-то не хватает — как будто с потерей матери она утратила некую важную часть самой себя.

Эмма вглядывалась в отражение своих глаз. Теперь, когда настал этот день и она приехала сюда, Эмма ожидала какого-то ощущения завершенности — понимания того, что закончился какой-то долгий цикл. Но вместо этого она чувствовала, что все еще находится в состоянии некой прострации. Точно такое же чувство она испытывала тогда, много лет назад, когда отец позвал ее в свой кабинет и сообщил ужасное известие. Долгое время она не могла поверить в смерть матери. Она представляла, что Сьюзан осталась тайно жить в Африке и когда-нибудь вернется домой. Ведь им не представили ни единого доказательства того, что она умерла. Они с отцом не видели даже гроба с ее останками. Так как Сьюзан заразилась неизлечимым вирусом, ее тело нельзя было перевозить в другую страну. Ее предали огню прямо здесь, на станции, вместе со всей одеждой и даже матрацем, на котором она лежала в последние дни своей жизни. Все было сожжено и обращено в прах.

Эмма повернулась лицом к окну, представляя, как ветер рассеивает пепел от костра, смешивая его с серой пылью...

Однако зрелище, которое она неожиданно увидела в окне, заставило ее отпрянуть. Почти весь оконный проем занимала верблюжья морда, покрытая мохнатой коричневой шерстью.

Эмма в недоумении смотрела на животное. Из-за решеток на окне казалось, будто животное находится в клетке зоопарка, только с той разницей, что сейчас оно пребывало снаружи и с любопытством разглядывало Эмму. Большие темные глаза верблюдицы были обрамлены длинными изогнутыми ресницами, а ее бледно-коричневый нос просунулся между прутьями решетки, уткнувшись в оконное стекло.

Наклонившись ближе к окну, Эмма выгнулась, чтобы увидеть животное целиком. На спине у верблюдицы была пристегнута деревянная рама с одеялами, свернутыми наподобие седла. По обе стороны от рамы висели набитые вещами сумки, сшитые из грубого полотна и украшенные ярким полосатым узором. Но хозяина верблюдицы нигде не было видно.

Эмма открыла входную дверь и увидела, что верблюдица была не одна — рядом с ней стоял верблюжонок. Сойдя вниз по ступенькам, Эмма заметила, что верблюдица держит одну ногу слегка приподнятой. Шерсть возле копыта была покрыта запекшейся кровью, а на веревке, привязанной к поводьям, болталась сломанная ветка.

Загораживаясь от солнца, Эмма подняла руку к лицу и еще раз окинула взглядом окрестности, но перед ней, как и прежде, были лишь редкие деревья, муравейники и груды камней. И больше ничего. Эмма вновь внимательно осмотрела песчаную тропинку, ведущую от дороги к дому, но единственные следы, которые она обнаружила, были ее собственные.

Прихрамывая на раненую ногу, верблюдица направилась в сторону Эммы, но та, слегка оробев, попятилась. Верблюдица была гораздо выше рослой лошади, а самым большим животным, с которым Эмма привыкла иметь дело, был золотистый ретривер, принадлежавший одному из ее друзей. Однако верблюдица все-таки подошла к ней вплотную и после недолгого колебания опустила голову, чтобы понюхать ее волосы. Эмма вздрогнула, но подумала, что лучше сохранять спокойствие. Тем временем на ее плечо приземлился твердый подбородок, а щеки защекотала мохнатая морда.

Эмма стояла не шевелясь. Ей хотелось куда-нибудь убежать, но она не решалась это сделать, поскольку боялась потревожить животное. Интересно, как долго верблюдица будет держать голову на ее плече и что у нее вообще на уме? Краем глаза Эмма увидела, что верблюжонок побрел по направлению к кусту, в тени которого сидели две курицы. К ее большому облегчению, верблюдица подняла наконец голову и поковыляла к своему отпрыску. Эмма вытерла слюну со своего плеча. Распугав куриц, верблюжонок забрался под брюхо матери и приложился к ее вымени. Верблюдица терпеливо стояла на одном месте. Тут Эмма вспомнила про бак с водой на заднем дворе. Кажется, там же, под краном, стояло и ведро.

Она поспешила за угол дома и тут же увидела, что верблюды пошли за ней следом. Эмма побежала вперед, чтобы открыть для них ворота. Возле бака с водой она присела на корточки и, осторожно поглядывая в сторону приближающихся животных, наполнила ведро. У крыльца стояло второе ведро, и Эмма наполнила его тоже. Затем она поставила оба ведра на достаточном расстоянии друг от друга и отступила в сторону. Верблюдица настороженно фыркнула, но все же подошла к одному из ведер, опустила в него голову и с шумом начала пить. Верблюжонок последовал примеру матери, а Эмма тем временем тихонько прошла позади них и закрыла ворота.

Оставаясь на расстоянии, Эмма наблюдала за животными. Когда верблюдица повернулась к ней боком, она заметила, что одна из переметных сумок порвалась и из нее выглядывает содержимое. Чуть приблизившись, Эмма увидела краешек москитной сетки, какую-то узорчатую ткань, а также круглую черную баночку с красной крышкой и этикеткой, которую она не могла не узнать. Эмма подошла еще на несколько шагов и убедилась, что не ошиблась. Мармайт[1]. Один из ее коллег по институту был родом из Англии. Он всегда держал у себя баночку этой пасты, утверждая, что «Веджемайт» — австралийский аналог этого же самого продукта — слишком густой и несоленый. Эмма нахмурилась. Трудно представить, что африканский погонщик верблюдов возьмет с собой в дорогу банку «Мармайта».

Напившись, верблюдица отшвырнула ведро в сторону. Эмма надеялась, что она сядет на землю, как это обычно показывают в кино, но та продолжала стоять, высоко подняв голову и прикрыв глаза от солнца.

Вытерев предплечьем пот с лица, Эмма прошла внутрь дома и принесла оттуда стул. Затем она поставила его с одной стороны от верблюдицы и аккуратно встала на него ногами. Медленными и осторожными движениями она дотянулась до сумки и расстегнула ее. Стоя на кончиках пальцев, она вытащила оттуда все, что получилось нащупать. Там была женская блузка из легкой, окрашенной вручную ткани, шелковая подкладка от спального мешка. Затем ее рука коснулась чего-то, что ей не удалось определить на ощупь. Оказалось, это был моток толстой пряжи с воткнутыми в него спицами: кто-то вязал красный шарф простой чулочной вязкой.

Эмма стояла на стуле и изучала содержимое сумки, когда в воротах появился Дэниэл. Увидев эту сцену, он замер с открытым от удивления ртом. Затем он поспешил к ней.

— Они только что здесь появились, — сообщила Эмма. — С ними никого нет.

Она слезла со стула и показала ему извлеченные из сумки вещи.

— Это могло принадлежать только европейцу, — заявил Дэниэл. — А точнее, женщине, — прибавил он, дотронувшись до блузки.

Эмма нервно закусила губу.

— С ней что-то случилось. Мы должны сообщить в полицию. Я принесу из машины мобильный телефон.

— Здесь нет связи. Мы находимся слишком далеко.