Львица

Дэниэл разделся до пояса, точно так же, как и в тот день, когда он оперировал Маму Киту. Его кожа блестела на солнце, подчеркивая контуры тела. Рядом с ним Энджел с ее тонкими руками и ногами и светлой кожей выглядела почти бесплотным существом.

Внезапно львица бросилась сбоку на Дэниэла и повалила его на пыльную землю. Они начали бороться, а Энджел заливисто захохотала. Эмма подошла еще ближе, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. Глядя на девочку, никто бы не подумал, что несколько дней назад она собственными руками похоронила свою мать. Энджел выглядела как обычный ребенок, веселый и беспечный. Эмма обхватила себя руками, чувствуя, как холодная дрожь проходит через ее тело. Она хорошо помнила это ощущение, когда нужно смеяться — или делать хоть что-нибудь, — чтобы забыть о холодной пустоте внутри. А окружающие люди смотрят на тебя и недоумевают. Как можно улыбаться, смеяться и веселиться, когда у тебя умерла мама?

Ты просто раскалываешься надвое. Одна твоя половина ест, разговаривает, одевается и смеется, в то время как вторая затаилась в холоде и мраке. И эта часть тебя тоже хочет умереть, чтобы навсегда избавиться от воспоминаний и тяжести реальности, которая ломится во все двери. Сьюзан не вернется никогда. Человека, которого ты называла своей мамой, больше нет на свете. У Эммы Линдберг нет матери. Эта мысль пронзала ее всякий раз после пробуждения, превращая каждое утро в пытку.

Еще был ее отец. Те редкие моменты, когда Эмма выдавливала из себя улыбку, были для него как живительная влага. С того самого момента, когда в их дом пришли двое сотрудников из Североамериканского эпидемиологического центра и, поговорив с ним за закрытыми дверями в кабинете, оставили его один на один с дочерью, стало очевидно, что для него важнее всего на свете было знать, что с Эммой все в порядке. Когда она плакала, даже очень тихо, он тоже терял самообладание. И в этот миг Эмме становилось страшно. Отец всегда был сильным и спокойным человеком, и, когда он опускался рядом с ней на колени и начинал рыдать, она с трудом узнавала его. У нее возникало ощущение, что вместе с матерью она потеряла и отца.

Поэтому у нее не оставалось другого выхода, как вымученно улыбаться и заливаться громким смехом. Отец вернулся на работу, а она — в школу. Мало-помалу люди стали относиться к ней, как прежде, и они с отцом приспособились жить по-новому.

Эмма закусила губу, молча наблюдая за картиной перед ее глазами. Она почти никогда не плакала по матери. Но на протяжении всей жизни, когда выпадал повод поплакать, Эмма чувствовала, как вместе со слезами постепенно уменьшается давление и той, старой, боли. Однако же глубоко внутри она все еще чувствовала глухую тяжесть своих невыплаканных слез.

— Они веселятся, — неожиданно раздался голос Джорджа, который подошел сбоку и встал рядом с Эммой.

Она отбросила навязчивые мысли, повернулась к старику лицом и постаралась как ни в чем не бывало улыбнуться.

— Удивляюсь, как они еще не устали.

Джордж улыбнулся ей в ответ. Понаблюдав некоторое время за игрой с львицей, он указал трубкой на Дэниэла:

— Он красивый и статный мужчина. Сильный и умный, но вместе с тем не прочь поиграть. Поэтому он понравился Мойо.

Эмма почувствовала, как кровь приливает к ее щекам. Ей показалось, что Джордж угадал ее чувства к Дэниэлу, понял, что ей хочется на него смотреть, слушать его голос и быть рядом с ним. Выдержав довольно продолжительную паузу, она взяла себя в руки и непринужденно спросила:

— Вы думаете, что Мойо все это видит в Дэниэле?

— Конечно, — ответил Джордж. — Львица без колебаний отдаст предпочтение красивому мужчине с чувством юмора. Кроме того, этих животных привлекает хорошо сложенное, сильное тело, такое, как у них самих. — Он кивнул в сторону Мойо, под шкурой которой угадывались рельефные контуры ее твердых, как скала, мышц.

— Она выглядит такой гладкой и подтянутой, такой здоровой, — сказала Эмма.

— Да, она просто красавица, — с гордостью произнес Джордж. — У меня, конечно, может быть предвзятое мнение, но я считаю, что львы — это самые восхитительные животные, преданные, отважные и умные. Они обладают чувствами, которые мы, люди, уже утратили.

Эмма вопросительно подняла одну бровь.

— Они даже могут угадывать наши мысли. Я в этом уверен, — продолжил Джордж.

— Что вы имеете в виду?

— Несколько раз в год я езжу в Арушу или Найроби. Когда я возвращаюсь в питомник, что происходит обычно вечером, по меньшей мере два из моих львов приходят ко мне в гости. До этого я мог не видеть их месяцами, и они никак не могли знать, что я уезжаю. Однако они чувствуют, когда я возвращаюсь домой, и приходят, чтобы поприветствовать меня.

Эмма промолчала в ответ. Ей не хотелось показаться циничной.

— Вы можете подумать, что они видели меня на дороге или до них донесся какой-то звук, — сказал Джордж. — Но это не так. Некоторые из них приходят издалека. Они отправились к питомнику еще до того, как я выдвинулся домой.

Джордж говорил с уверенностью, но при этом вовсе не собирался убеждать Эмму в чем-либо. Ему, по всей вероятности, было не важно, верит она его словам или нет. И самое странное, что это равнодушие добавляло вес его словам.

— А что еще они умеют, в отличие от людей? — спросила Эмма.

Перед ее глазами возник образ начальника лаборатории, укоризненно качающего головой. Ведь что бы ни говорил Джордж, это нельзя было доказать научными методами.

— Когда вы только приехали, я вам сказал, что не люблю пускать сюда туристов. Это сбивает с толку животных, а у меня здесь не зоопарк. Но мне довольно часто пишут разные люди, предлагают помощь и просят разрешения посетить питомник. Большинство из них, конечно же, не приезжает. Но бывают исключения. Моим последним гостем была Элизабет — симпатичная молодая американка. Она прожила тут несколько месяцев, занималась счетами и писала отчеты спонсорам, которые поддерживают мою работу. До нее у меня был полный бардак с этим, и она привела в порядок все бумаги.

На лице у Джорджа появилось нежное выражение. С таким же точно видом он вспоминал Мойо. Эмма подумала о кудрявой девушке на фотографиях, которые она видела в столовой, и решила, что Джордж наверняка говорит о ней.

— В истории Элизабет был один грустный момент. Когда она приехала, у нее был довольно потерянный вид. А потом, уезжая, она сказала, что львы вылечили ее. И я не сомневался, что так оно и есть, ибо она выглядела совершенно другим человеком. Это лишь один пример. — Джордж перевел дыхание и посмотрел на Эмму. — Львы притягивают людей. Никто не попадает сюда случайно.

Эмма чувствовала себя так, как будто с нее содрали защитный покров. Ей казалось, что Джордж знал про нее все и догадался, что она, как и Элизабет, переживала нелегкий период в жизни.

— Ну, у нас совсем другой случай, — заявила она. — Нас привела сюда Энджел.

— А девочку привела Мойо...

Джордж пристально посмотрел на Эмму. Глядя в его выцветшие голубые глаза, она почувствовала, как что-то переворачивается в глубине ее естества. Как будто земля начала двигаться под ее ногами. Она почувствовала легкую дезориентацию, и от этого ей стало не по себе. Ей даже захотелось схватиться за ветку рядом стоящего дерева, чтобы удержаться на ногах.

Джордж улыбнулся краешком губ и пошел по своим делам. Послышался звук открывающейся жестянки, из которой распространился медово-изюмный аромат табака.

Эмма склонила голову над большой неровной картофелиной, которая была у нее в руках, и специальным ножом принялась срезать тонкие полоски фиолетовой кожуры, обнажая белую мякоть. Что-то было умиротворяющее в том, как изменялся цвет овоща под ритмичными движениями ее рук. Эмма работала не спеша — расслабленная атмосфера питомника начинала проникать в нее. Ей нравилось чувствовать тепло солнечных лучей у себя на спине и слышать мелодичное воркование птиц в кустах. Откуда-то из-за столовой раздался петушиный крик, но какой-то нерешительный, будто петух пока еще не проснулся. Мойо вместе с львятами отдыхала в тени. Джордж, Дэниэл и Ндиси возились возле старого «лендровера», на котором они ездили вчера. Из-под поднятого капота доносилось звяканье гаечных ключей, но в движениях мужчин не было спешки. Энджел сидела рядом с Эммой и занималась своим вязанием. Конец шарфа уже почти касался ее колен.