Мы не расстанемся

— Фултон, Гаррисон и Фимли.

— Надеюсь, им удалось поспать. Похоже, они нам понадобятся.

— Обзвонить их?

Ален задумался. Вся троица жила в городе, в пяти минутах езды от больницы даже в плохую погоду. Он один предпочел уединиться бог знает где, в хижине на недостроенной дороге.

— Пока не надо, сначала посмотрим, как себя чувствует наша знаменитая пациентка. — Уж он-то прекрасно знал женщин типа этой Адам. Когда-то, в другой жизни, он даже любил подобную женщину. И бесконечно верил ей.

И вот, когда Ален больше всего нуждался в ней, она предала его, как почти все остальные, кто был дорог ему в то время.

— Посмотрим, как миссис редактор поведет себя при пальпировании живота, — пробормотал доктор.

— Первая палата, — напомнила ему Элен.

Ален откинул портьеру и вошел в крошечное помещение. Миниатюрная женщина, свернувшаяся в клубочек под простыней, открыла глаза и ухитрилась изобразить улыбку.

Несмотря на взъерошенные каштановые волосы и припухшее лицо, она была достаточно хороша, чтобы он пожалел, что не соизволил соскрести утреннюю щетину.

— Вы, наверное, доктор Смит? — прошептала женщина, пытаясь улыбнуться.

— Да, мадам.

У нее были подернутые влагой карие глаза и настолько густые ресницы, что казались слишком тяжелыми для век.

Так вот какова эта искушенная газетчица, о которой он был уже немало наслышан. Но он представлял ее другой. Вместо лакированной блондинки перед ним была женщина с роскошными волосами и умным лицом.

Светлая кожа, глаза окружены темными тенями, что и неудивительно. И, похоже, никакой косметики.

— Надя Адам, — кратко представилась она.

— Вы не моя пациентка, но коль скоро доктор Стикс сражен нынешней эпидемией…

— Я уже слышала. Бедняга. Он слишком много работает.

— Как и все мы.

Малое пространство палаты должно было вызвать дискомфорт у такого крупного мужчины, как Ален, но никогда еще не наводило на мысль об интиме.

— Мы не знакомы? — прошептала женщина, явно испытывая острую боль. — Я… Мы не встречались? Может быть, в Лос-Анджелесе?

— Никогда там не был.

Миссис Адам не спускала с него глаз. Умных и, несмотря на боль, оценивающих. Ален Смит ощутил некое смущение.

— Паршивое начало дня, доктор. — Она сделала еще одну отважную попытку улыбнуться. — Для нас обоих.

— Да уж.

Доктор снова пробежал глазами историю ее болезни, опасаясь возможных осложнений при считавшейся простой операции.

— В последний раз вы были госпитализированы, когда рожали дочку?

— Да.

Осложнения при родах, отметил он, если она захочет иметь еще детей, ей не обойтись без помощи хирурга.

— Как я понял, сейчас вас беспокоит аппендицит?

— Не беспокоит, а сводит с ума!

— Очень больно?

— Как будто во мне кто-то постоянно бегает в шиповках. Прошлой ночью я пыталась не обращать внимания на это чудовище, пока готовила газету в печать, но вынуждена была сдаться, когда у меня появилось сильное желание самой забраться под пресс…

Ален взял ее кисть и попытался посчитать пульс, хаотически бившийся под подушечками его пальцев. Кожа миссис Адам была слишком горячей на ощупь, а кости казались такими тоненькими, что он боялся сделать ей больно.

— Постарайтесь расслабиться, миссис Адам, так вам будет легче.

— Называйте меня Надей, пожалуйста, — еле слышно прошептала она. — Я знаю, что вела себя как идиотка, целый месяц не обращала внимания на эту дикую боль.

— Расскажите мне о своих ощущениях, — попросил он, заметив, что, несмотря на состояние, она внимательно рассматривает его лицо.

— Я говорю о болях. Поначалу что-то вроде приступов. Ничего страшного, решила я, но позже стало труднее не замечать их.

Надя облизала сухие губы, и он увидел, что ее язык похож на язык девчушки, пытающейся слизнуть последние остатки мороженого. У нее был чудесный рот, чувственный, словно созданный для поцелуев, не нуждающийся в помаде, чтобы привлечь внимание.

— Посмотрим, где вас беспокоит больше всего. — Уверенным движением он опустил простыню до ее бедер. Как он и ожидал, Элен облачила пациентку в открывающийся спереди бумажный халат, аккуратно закрытый в данную минуту.

Уточняя диагноз, он положил два пальца на нижнюю правую четверть ее живота и чуть нажал. У нее перехватило дыхание, закрылись глаза.

— Точно в цель, — еле слышно выдохнула она.

— Извините. — Доктор продолжил пальпировать, пока не нащупал окончание уплотнения, — Тошнота, рвота?

— Было немного.

— Что именно?

— И то и другое. — Надя судорожно вдохнула, потом сморщилась. — Так я права? Аппендицит?

— Да, похоже на то. — Он натянул простыню на ее плечи, стараясь касаться совершенно бесстрастно, помня, что прежде всего он врач, а не мужчина.

— Придется оперировать?

Ален Смит помедлил. Некоторым пациентам приходится подслащивать горькую пилюлю. Но по его понятиям, Надя Адам не нуждалась в этом.

— По моему мнению, да. Я мог бы провести дополнительные исследования для большей уверенности, но, судя по вашему рассказу, затягивать опасно.

— Проклятье! Этого я и боялась. — Надя попыталась сесть, но тут же отказалась от своей затеи, когда острая боль резанула ее в правом боку. — Насколько опасно? — прошептала она, немного переведя дух.

— Исключительно опасно. Ваш аппендикс может прорваться, и тогда неминуем перитонит.

— Это как с Дудини и Валентино. — Надя была потрясена. — Они ведь умерли?

— Совершенно верно. Однако времена меняются, — ответил доктор, доставая из кармана куртки стетоскоп. — Впрочем, не я был их врачом…

— Как долго я пробуду в больнице?

— Два дня, если все будет хорошо.

— Так оно и должно быть.

— Так я планирую. — Он надел фонендоскоп и снова откинул простыню.

— Однажды я писала о воздействии мозга на тело. Удивительно, какой силой обладает мысль, вы не находите? Она способна даже изменить всю жизнь человека.

— Вероятно. Сделайте глубокий вдох, пожалуйста, — велел Ален, просунув руку между отворотами ее халата. У нее была кремовая, не тронутая загаром кожа, а слева от груди он заметил полянку веснушек.

Сердце у нее билось чуть ускоренно, но ровно.

— Покашляйте, пожалуйста.

Это оказалось больно, глаза Нади округлились и потемнели, а рот сжался.

— Извините, — пробормотал доктор. — Вот почти и все.

— Прекрасно, — прошептала Надя, закрывая глаза. Ее кожа, казалось, побледнела еще больше, а глаза, полуприкрытые веками, стали прозрачнее.

Ален Смит убрал фонендоскоп и накрыл ее простыней.

— Позвонить кому-нибудь от вашего имени?

Надя нахмурилась в задумчивости.

— Лучше всего заведующему типографией, Джону Хубену. Кто-то должен сказать моей дочери Эльвире, а он ей как дядюшка.

— Сколько вашей дочке?

— Скоро десять, но она довольно взрослая для своего возраста — она мне постоянно напоминает об этом.

— Где она сейчас?

— Дома, в постели. — Надя сморщилась от внезапного приступа боли, потом медленно продолжила: — Мы живем в квартире над редакцией. Один из работников остался с нею, когда Джон повез меня сюда, он обещал заглядывать к ней время от времени. — Между ее бровями прорезались две морщинки, а глаза чуть затуманились. — Обычно я прошу посидеть с ней Эдду Карпентер. Элли начала брать у нее уроки музыки. Надеюсь, вы знаете ее?

Доктор кивнул:

— Я позабочусь об этом.

Она вздохнула с облегчением:

— Буду вам очень признательна, доктор.

Эдда была библиотекарем на пенсии и городским философом, известным своими добрыми делами и хорошим отношением к душам заблудшим. Она же была самым близким другом, какого только мог позволить себе Ален.

— Кое-кто считает ее чересчур мягкой.

— Только не я. Должен же присутствовать какой-то раздражитель в обществе. Так интереснее.

Доктор подавил улыбку. Надя — газетчица, и об этом не следует забывать.

— А у вас есть дети, доктор Смит?