Мазепа

Мазепа 10 июля пригласил Палея в свой обоз и сообщил ему о жалобах, возникших на него. Палей отвечал: «Я своим полчанам запретил обижать поляков; но не все меня слушают; иной самовольно своим путем идет. Что же мне делать! На то они люди войсковые. Они смотрят на то, как ведут себя ляхи с их королем. Вот как я услышу о добром поведении короля и ляхов, то и смирю гультаев; полны будут виселицы!» Гетман сказал Палею, чтобы он, по желанию царскому, ехал в Москву. «Незачем мне туда ездить!» — отвечал Палей. Тогда Мазепа не отпустил Палея в его обоз, а задержал в своем обозе, однако не открывал ему об умысле отправить его насильно в Москву. «Вот уже шестой день сидит Палей у меня в обозе, — писал Мазепа Головину, — он беспросыпно пьян, кажется, уже пропил последний ум, какой у него оставался! Это человек без совести, и гультайство у себя держит такое же, каков сам: не знают они над собою ни царской, ни королевской власти и всегда только к грабежам и разбоям рвутся. Сам Палей даже не помнит, что говорит: я предложил ему ехать в Москву, — он отказался; я через несколько дней стал упрекать его за это, а он мне сказал, что ничего не помнит, потому что был тогда пьян». Но, сидя в гетманском обозе, если только верить донесению Мазепы, Палеи внушал мятежнические замыслы четырем сотникам Полтавского полка, говоря: «Добра не буде, поки вы не збудете ваших панив и орандарив». Сотники сами передали это гетману.

В конце июля Мазепа передвинул свой обоз к Бердичеву, а 1 августа приказал взять Палея под караул и тотчас отправил в Белую Церковь извещение, что, отдаливши по известным ему причинам (для певных причин) Палея от полковничества, вручает этот уряд Михаилу Омельченку, обязывая послушанием к нему всех подчиненных Палею полчан.

Большая часть полчан палеевых не находилась тогда с ним близ козацкого стака, следовательно, не могла противодействовать гетманским распоряжениям, а те, которые были с Палеем, не могли, по свому малолюдству в сравнении с козацким войском Мазепы, защищать своего полковника. В Белой Церкви находился палеев гарнизон в несколько сот человек. Эти «гультаи», получивши приказание гетмана сдать Белую Церковь, заупрямились и кричали: «Поки батька нашого Палия не уздрим, поты не пиддамося гетманови». Но белоцерковские мещане закричали на них: «Коли вы добром не уступите, то мы вас отсюда выбьем вон, никому иному кланяться не будем, только пану гетману». Это произошло оттого, что метане боялись присылки военной силы, если добровольно не сдадут Белой Церкви.

Гетман послал в Белую Церковь 200 человек самусевцев (т. е. бывшего самусева полка) и прибавил к ним еще 100 человек Переяславского полка, которым также велел называться самусевцами. Он между козаками распустил такой слух, будто все это сделалось с Палеем по наущению Самуся, который, досадуя, что Палей брал с Любомирских деньги, а с ним, Самусем, не поделился, заявил гетману об измене Палея с тем, чтобы в Белой Церкви были поставлены в гарнизон козаки самусевой ватаги.

Чтобы показать Палея еще более виновным перед царским правительством, Мазепа послал Головину сказку, отобранную будто бы у еврея, хвастовского орандаря[120], через посредство которого Палей вел сношения с Любомирскими. В этой сказке сообщалось, что коронный подкоморий Любомирский говорил еврею так: «Пусть Палей набирает побольше войска и переманивает к себе от гетмана Мазепы сердюков и компанейцев, а когда мне пришлет шведский король деньги, я Палею дам из них часть. Саксонский пес посадил Собеских в тюрьму. Будем ему мстить, пока сил наших станет. Белая Церковь будет Палею отдана в вечное владение. Только пусть Палей будет всегда желателен дому Любомирских».

24 августа того же года гетман писал Головину, что он «божевильного» (безумного) пьяницу Палея отослал за караулом в Батурин вместе с его пасынком Симашком и велел держать их обоих в батуринском замке до царского указа. «Если бы, — замечал гетман, — не предостерег меня уманский сотник, то Палей в ту ночь, которая последовала за вечером, когда он был взят под караул, убежал бы в Запорожье через Межигорский монастырь, где. для него уже были приготовлены челны на Днепре».

Мазепа еще из Паволочи отправил к королю Августу канцеляриста Дмитрия Максимовича с вопросом, что ему дальше делать и куда идти. 10 августа под Бердичев Максимович прибыл с ответом. Король писал, чтобы гетман послал к нему 30 000 Козаков, а сам бы с остальным войском расположился близ Попонного в маетностях Любомирских в наказание владельцам за недоброжелательство к королю Августу. Но Мазепа доносил в приказ, что исполнить в точности королевской воли он не может, потому что тогда бы сам остался без военной силы. Вместо требуемых 30 000 Мазепа отправил королю только 10 000 под наказным гетманством переяславского полковника Мировича. Тогда всего козацкого войска при короле Августе, вместе с усланными прежде с миргородским полковником, было 10000. «Мне докучает, — писал Мазепа Головину, — король Август письмами, требуя, чтоб я ради его королевских прибылей укрощал своевольство, начавшееся от Палея и его гультайства, да и шляхта Брацлавского и Подольского воеводств то и дело что приезжает ко мне с докучливыми просьбами помочь им отобрать в свое владение маетности, из которых выгнал их Палей. А ко мне между тем приезжают панские подданные и просят дозволения прогнать лядских губернаторов».

Стоянка Козаков под Бердичевом сопровождалась большими лишениями и неудобствами. Привезенные с собою запасы истощились. В покупке все было дорого, да и многим козакам не за что было купить: в то время всю Малороссию одолевало безденежье, так как вывозная торговля остановилась но случаю неустройств в Польше, и малороссияне перестали гонять волов на продажу в Гданск и Силезию. Скудость продовольствия была тем ощутительнее, что в обозе было многолюдство. С гетманом было тысяч двадцать Козаков, а кроме них были еще и великороссийские ратные люди под гетманским начальством: последние были плохо одеты, плохо вооружены и плохо содержимы. Многое побуждало гетмана желать скорейшего окончания этого похода и возвращения в Украину. Молдавский господарь писал Мазепе, что, пользуясь войною, возникшею между царем и шведским королем, турки думают вступить в союз с последними, и не сегодня-завтра татары ворвутся в Украину. Получались, кроме того, вести о новых замыслах запорожцев производить смуту в народе. Опять носились обычные воззвания против «орендарей» и панов, и по донесению гетмана дан был указ киевскому воеводе в случае надобности посылать ратных людей для усмирения запорожцев, если они явятся в Украину бить богатых людей и торговцев.

24 августа гетман получил известие, что король польский ушел из королевства, а малороссийскому гетману поручал опустошать нещадно маетности Любомирских на Волыни. Гетман не приступал к исполнению королевского желания до получения о том же указа от своего государя, а только подвинулся далее на Волынь и в сентябре стал табором за Любаром. Тогда между козаками началось волнение. Стали составлять купы (кружки) и порывались домой. В день Воздвижения произошел большой шум в козацком таборе. Его подняли самусевцы и палеевцы, а к ним приставали и городовые козаки разных полков. Подходили с палками к шатрам начальных людей. Требовали вести их домой. Носились слухи, что шведский король с приставшими к нему поляками замышляет переходить на левую сторону Днепра и занять там зимние становища. Между тем почти перед глазами гетмана Мазепы волынская шляхта после успехов Карла XII в Червоной Руси объявила себя на стороне шведского короля, а потом вскоре услышавши. что дело короля Августа начинает поправляться, опять заявила охоту стоять за Августа. То же произошло и с Любомирскими: Мазепа по приказанию короля расположил Козаков в маетностях Любомирских в наказание за то, что они отпали от Августа, но потом скоро получил известие, что Любомирские опять поддались королю Августу, я приказал козакам выйти из их маетностей. Все это показывало, что польское шляхетство начало колебаться то в ту, то, в противную сторону, и становилось невозможным уследить: кто друг, а кто враг царскому союзнику.

120

Арендатор.