Страница 9 из 66
— Мерники — это что? — уточнила Наталья.
— А сосуды, — пояснил Флор.
Гвэрлум слушала, губу покусывала, размышляла сразу о нескольких вещах: та мысль, что на поверхности, была об увиденном; другая, более потаенная, — о погибшей питерской жизни; имелась и третья, в глубине сердца, — о том, что пора бы на Флорушку мягонько так надавить и вынудить новгородского корабельщика сделать ей, Гвэрлум, интересное предложение.
Пока же она решила поддержать беседу о хозяйстве.
— У нас книг про это дело печатают — море, — сообщила она.
— Вот ты скажи, Наташенька, — заговорил Флор, отвращаясь от пива и поглядывая на девушку, — как у вас книги делают?
— Их на заводах делают, целыми пачками, — сообщила Гвэрлум. — Кулинарные книжки — с картинками. А давно, лет пятьдесят назад… То есть, я хочу сказать, когда еще моя бабушка была молодая, выходили замечательные толстенные тома «Беседы о домашнем хозяйстве». Там все было. И как вязать, и как готовить, и как расставить мебель, и как подбирать одежду, чтобы в тон и красиво…
— Так это «Домострой»! — обрадовался Флор.
Гвэрлум отчаянно сморщила нос. «Домострой» был очередной «роковой книгой средневековья» и следовал в системе ценностей Натальи Фирсовой сразу после «Молота ведьм».
— Как ты можешь читать такую гадость, Флор! — воскликнула она. От негодования у нее каждая жилка с поджилкой задрожали. — Это же книга о том, как угнетать женщин! Как «учить» их вожжами и все такое. Пособие для садиста. Сперва поучи, а потом приласкай. Как же, читали.
— Не знаю, что ты читала, — удивился Флор. — У меня эта книга есть. У нас в Новгороде подобные труды давно составляются, а последний писался Сильвестром… Ты слыхала о Сильвестре? — спросил он очень осторожно, боясь зацепить наташины чувства, поскольку давно уже понял: никогда нельзя предсказать заранее, что будет известно этой красивой странной девушке, что затронула его сердце, а что окажется для нее совершенно в новь и диковину.
— Только о коте, — фыркнула Гвэрлум, все еще сердясь на Флора за его попытки защищать «Домострой».
— О каком коте? — изумился в свою очередь Флор.
— Который ловил птичку Твитти… Я крошечка-птичка, я в клетке сижу, — пропела Гвэрлум, подражая писклявому голосу мультяшного персонажа. — Как-нибудь потом расскажу. Очень смешно.
Флор неопределенно пожал плечами, как бы показывая, что готов выслушать. Как-нибудь потом. И вернулся к прежней теме, очевидно считая ее важной.
— Сильвестр — наш, новгородский, а теперь — протопоп Благовещенского московского собора. Он — наставник нашего государя Иоанна Васильевича. Знаешь, Наташа, ведь он из Новгорода на Москву привез этот добрый обычай — составления книг по ведению домашнего хозяйства.
— Кто бы меня учил, а то какой-то протопоп! — вздохнула Наташа. — Еще хорошо бы почитать предисловие товарища Микояна насчет роли товарища Сталина в приготовлении советскими гражданами говяжьего студня на день празднования дня Конституции…
И, выдав эту странную фразу, Гвэрлум поперхнулась и замолчала.
К ее удивлению, Флор засмеялся, обнял ее и нежно прижал к себе. Провел ладонью по волосам, по спине.
— Лапушка ты моя! — проговорил он. — Сама-то хоть понимаешь, что говоришь?
— Не-а, — отозвалась Наталья. — Неважно. Ты рассказывай, Флорушка. Про этого Сильвестра. Я что-то слышала, правда. Только не знала, что он кроме политики еще и кулинарные книги писал.
— Сильвестр — человек мудрый.
— Как все новгородцы, — снова перебила Наталья. Она не хотела язвить и сказала это почти искрение.
Флор решил так к этой реплике и относиться и, наклонив голову, поцеловал Гвэрлум в макушку.
— Говорят, у него очень добрая семья, а супругу свою протопоп именует не иначе, как «матушкой».
— И вожжами ее не учит, — опять вмешалась Наталья.
Она зажмурилась, попыталась представить себе этого протопопа Сильвестра с его чтимой матушкой, но вместо этого увидела мультяшных кота и птичку. Кот Сильвестр с вожжами гонялся за крошечкой Твитти. «Бесовское наваждение — так это, кажется, Эльвэнильдо называет», — подумала она, открывая глаза.
— А дети у них есть? — задала она типично женский вопрос. И порадовалась сама себе. Ага, вот так-то, побуду настоящей женщиной! Коли уж о «Домострое» говорить с любимым человеком…
— Единственный сын, Анфим, почтительный отрок. Так говорят, сам-то я его не видел. И еще говорят, что верные слуги в этой семье — как родные и от хозяев получают многие милости… Знаешь, Наташенька, он ведь всех своих работных освободил и наделил имением, а иных сам выкупил из рабства и на свободу отпустил. Новгородская закваска, у нас никогда свободы не предавали, Наташенька…
Флор говорил быстро, тихо, его голос, звучащий в полумраке, завораживал. Гвэрлум хотелось плакать, и одновременно с тем удивительная радость наполняла ее сердце. Она думала теперь сразу обо всем: о любви, о свободе, о чистоте души и тела, о пиве «подкормленном», которое бродит в таинственной утробе чана…
— Это такие люди, — рассказывал Флор, — скольких сирот кормили и поили до совершеннолетия — и в Новгороде, и в Москве, обучали кто чего достоин — грамоте, петь и иконному письму, и книжному рукоделию, а кто-то по торговле пошел.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю двух человек. Один книжник, другой в лавке сидит — обоих Сильвестр на ноги поставил.
— А, — сказала Наталья. — Ну да. В Новгороде всегда уважали грамоту. Еще когда на бересте писали всякие долговые расписки. — И спохватилась: — Я ведь не знаю, что сказать на все это, Флор! Вот и получается всякая ерунда!
— А ты, Наташа, когда не знаешь, что сказать, — просто молчи, — посоветовал Флор. И тут же испугался: — Я обидеть тебя не хочу, просто так многие люди делают, и тебе не в поношение так поступать.
Гвэрлум кивнула, боясь что-нибудь лишнее брякнуть, и оба, видя ее старательность, засмеялись. Флор опять поцеловал ее, а потом сказал:
— Ты этого «Домостроя» не бойся. У меня дома список есть, только не сильвестров, а другой. Тебе Сванильдо, побратим твой, почитает, ты только попроси его. Он с радостью.
— А сколько всего этих «Домостроев»? — удивилась Наташа. — Я думала, один только есть. Про вожжи. И пиво.
— Нет, их много… Они ведь обо всем, больше о духовной жизни и о том, как продукты хранить да хозяйство вести, Христова вера, Наташа, очень много о еде рассуждает. Для нас ведь плоть — не мерзость, как для иных еретиков, а от Бога, мы о плоти заботимся всяко: на праздничный день ублажаем ее ради Бога, а на постный — притесняем, и тоже ради Бога. Это понимать надо.
Наталья кивнула, сжимая губы, дабы, следуя доброму совету, лишнего не промолвить. И снова Флор улыбнулся ей от всей души.
— Еще рассказывать? — спросил он.
Она старательно закивала, сдерживая смех.
— Лавр говорит — видел и византийские своды таковых правил, и католические вроде польского «Жизнь добропорядочного человека». Сильвестр, еще в Новгороде живя, собрал таких книг десяток и создал полный свод применительно к нашему времени… Присовокупил еще от себя обращение к сыну Анфиму, душеполезное чтение.
— У нас это называется компиляцией, — сказала Гвэрлум. — Тоже, кстати, часто применяют для составления кулинарных книг. Надергают рецептов отовсюду, поставят красивые иллюстрации — картинки, то есть, — и готова новая книжка. Я думала, это плагиат, а это, оказывается, почтенное занятие.
— В ином деле ничего нового изобретать не следует, — согласился Флор.
Они выбрались из подпола с бочками на ясное солнышко.
— Скажи, Флор, откуда у тебя в доме столько книг? — спросила Гвэрлум, щурясь на ярком свету. — Книги ведь дорого стоят, а ты не очень-то богато живешь.
— Еще от отца, — объяснил Флор.
Отцом Флора и Лавра был разбойник Опара Кубарь, почему Гвэрлум удивилась еще больше.
— А у него откуда?
И прежде чем Флор успел ответить, уже догадалась, каким будет его ответ:
— Он их воровал…