Ас Третьего рейха

Подполковник Арнольд Цигевартен вежливо пропустил в дверь даму, а затем повернулся ко мне и сказал:

— Зигфрид, что это с тобой происходит? Я столько времени проторчал в этой двери, наблюдая за твоим поведением, и не могу поверить своим глазам. Прекрасная дама спокойно покинула твою палату, а ты не сказал ей ни одного комплимента и не пытался даже завалить на койку. Раньше ничего подобного с тобой не бывало.

С этими словами Арнольд Цигевартен прошел в комнату, взял один из стульев, стоявших у стены, и уселся, широко расставив ноги. Подполковник внимательно осмотрел меня критическим взглядом бывалого солдата, что-то пробурчал себе под нос, хмыкнул и поинтересовался, что я собираюсь сейчас делать. Честно говоря, я уже раздумал покидать эту уютную и тихую палату, мне было бы неплохо снова забраться под одеяло, которое не успело остыть, и понежиться под ним часика два-три, чтобы хорошенько отоспаться. Но внезапное появление в палате командира полка, даже несмотря на то что он твой старый друг, могло означать только одно: время лечения и отдыха прошло. Не скрывая перед другом своего полного нежелания делать что-либо, я начал медленно и, как можно дольше растягивая время, натягивать на себя форму капитана Люфтваффе.

В штабе полка моего появления ожидали три незнакомых офицера, которым хотелось переговорить со мной. С первых же слов этот разговор стал напоминать больше допрос, чем беседу офицеров-джентльменов. Они даже не представились мне, а тут же начали задавать вопросы касательно того, как мне с обер-лейтенантом Динго удалось так успешно блокировать аэродром с вражескими истребителями. Отвечая на вопросы этих офицеров в общевойсковой форме, я кратко рассказал, каким образом мы вместе с Динго прорвались к этому аэродрому и в течение тридцати минут блокировали его. Офицеры не были удовлетворены этим кратким рассказом и попросили меня несколько подробнее осветить интересующие их моменты этой операции. По тону задаваемых ими наводящих вопросов, а также по общей тональности беседы можно было прийти к выводу, что офицеры не верили ни одному моему слову и не верили в то, что одной парой истребителей можно было успешно блокировать работу аэродрома, на котором базировались две дивизии вражеских истребителей. Вначале я пытался убедить этих людей в военной форме, которые к тому же не были профессиональными летчиками, что такая блокада возможна при совпадении многих составляющих — времени и неожиданности нападения, профессиональной подготовки и слетанности пары, ее наглости и удачливости, поведения противника, а также многих других составляющих. Но эти офицеры ничего не поняли из моих разъяснений, да они и, в принципе, не желали понять, что конкретно я говорил в своем рассказе. Они задавали вопросы с подтекстом и очень интересовались моими взаимоотношениями с обер-лейтенантом Динго.

Я уж было собрался подниматься на ноги, чтобы навсегда покинуть заседание так называемой «комиссии по морали и наградам», члены которой в беседе со мной должны были лишь определиться по вопросу, достоин или не достоин я награды, на которую представило меня командование полка. Почувствовав, что запахло жареным, в беседу, вернее сказать, в перекрестный допрос, вмешался командир полка. Подполковник Цигевартен своим мягким баритоном сообщил членам комиссии о том, что командующий Люфтваффе фельдмаршал Герман Геринг был лично проинформирован о бое, в ходе которого противник безвозвратно потерял двадцать семь бомбардировщиков «Ланкастер» и около двадцати пяти «Спитфайеров» и «Тайфунов». Фельдмаршал попросил подготовить ему информацию о том, какими именно наградами был награжден каждый участник этого боя. Члены комиссии молча выслушали информацию подполковника, так же молча подписали какие-то бумаги, лежавшие перед ними на столе, молча поднялись на ноги и молча покинули помещение штаба. А я стал понимать, что такое недоброжелатели и как с ними трудно бороться.

5

Я уже начал забывать Лизу, девушку, с которой познакомился на ужине в родном доме, когда заезжал туда по пути на новое место службы. Но она не забыла этой встречи и решила сама напомнить мне о ней и о начавшихся между нами взаимоотношениях. В этот день полк не планировал вылетов на боевые задания, и наши инженеры и техники занимались мелким ремонтом истребителей, устранением всякой мелочевки, а пилоты, с удобством расположившись под крыльями своих BF109E, сладко подремывали подальше от командирских глаз.

После сытного обеда в полковой столовой дремать стало вдвое приятнее. Правда, меня несколько насторожил звонок майора Киммеля и его странные слова. Мне, как командиру эскадрильи, на стоянке истребителя установили выносной телефонный аппарат для передачи и получения важных сообщений. Вот по этому аппарату и позвонил Киммель, который вначале произнес несколько ничего не значащих слов, а потом с хитрецой поинтересовался, почему это я все еще дремлю под крылом истребителя, а не несусь на крыльях любви в общежитие. На что, особо не задумываясь, я отшутился, что у меня нормальная ориентация, а с любовью в офицерское общежитие можно стремиться только к мужику. Тут майор Киммель как-то странно захихикал, потом сказал, что что-то не в порядке с телефонным аппаратом и повесил трубку. Знал бы я, что, разговаривая со мной, майор в бинокль рассматривал и одновременно наслаждался женскими формами атлетической фигурки Лизы, которая, не сгибаясь, тащила на себе два громадных чемодана. Тащить эти чемоданы ей пытался помочь штабной вестовой, выделенный, чтобы проводить девушку до моей комнаты в общежитии, но не смог оторвать их от земли.

Когда Лиза появилась в штабе, то она, разумеется, нос к носу столкнулась с подполковником Цигевартеном, которому и заявила, что приехала навестить Зигфрида, который наверняка соскучился по ней, и что пора ее ребенку обрести настоящего отца. Все штабные офицеры внимательно выслушали это заявление дамочки и тут же демонстративно начали затыкать уши пальцами, мол, ничего не слышу, ничего не знаю. Но через пять минут весь полк знал, что у капитана Ругге имеется внебрачный ребенок и что горе-папаша не хочет платить алименты. Но от подобных заявлений Лизы больше всего пострадала голова Арнольда Цигевартена, чтобы окончательно ее не потерять, он срочно и самолично разыскал дубликат ключа от моей комнаты в общежитии, выделил вестового, чтобы он проводил Лизу до комнаты, где и назначил ей проживание, от греха подальше.

После этого весь офицерский состав полка прилип к окнам и через бинокли наблюдал, как слабая женщина тащила свои чемоданы ко мне в комнату в офицерское общежитие. К этому времени во всем полку только один-единственный офицер не знал, что к нему на побывку приехала гражданская жена с еще не рожденным сыном. Разумеется, этим офицером был я, капитан Зигфрид Ругге.

Прибыв на место, Лиза первым делом выставила на улицу мою солдатскую койку с ее убогим постельным бельишком. К койке тут же подкрался каптер полка и осторожненько, хотя и у всех на виду, поволок ее в свою каморку, ведь когда-нибудь кому-нибудь пригодится и эта койка. А Лиза решила устроить демонстрацию военного дефицита: на базу стали прибывать гражданские грузовики, доставляя множество вещей непонятного назначения. Один из грузовиков доставил нечто громадное и неразборное, которое специальными талями протаскивали через окно в мою комнату на втором этаже. Пока я спокойно дремал под крылом своего истребителя, офицерский состав полка с напряжением через бинокли наблюдал за работой грузчиков, которые перетаскивали доставленные вещи на второй этаж. Некоторые офицеры даже спорили между собой, смогут или не смогут они перетащить на второй этаж все эти вещи. Смогли, но повредили подъездные стены. Лиза вызвала бригаду строителей-ремонтников, которая провела косметический блиц-ремонт комнаты капитана, а также быстро и культурно заделала все прорехи в подъезде.

Первая эскадрилья в жилом секторе авиабазы появилась под самый вечер, они шли спаянной ватагой — молодые, полные здоровья и физической силы парни. Всем им было чуть больше двадцати лет, но каждый из них уже провел немало времени в небе и не раз смотрел в глаза смерти, а сейчас эти парни шли по пешеходным дорожкам, и им казалось, что весь мир лежит у их ног. Они шли плечом к плечу, громко шутили, смеялись и чуть свысока посматривали на встречающийся им народ — офицеров и рядовых авиабазы, которые уступали им дорогу, прижимаясь к бордюру дорожки. Я, как командир эскадрильи, протягивал нити товарищества и братства, которые объединяли всех летчиков-истребителей.