Будда из Бенареса

Сиддхарта не ответил — он думал о другом. О том, что теперь для него все потеряно.

— Говорили, что нужно послать в Раджагриху, но я-то прекрасно знал, куда он ушел! Я был в отчаянии и всю ночь просидел у очага, раскачиваясь взад и вперед. Я вспоминал, как он, совсем маленький, впервые появился в моем доме… Его матушка полагала, что во время беременности хорошо смотреть на красивых детей, и красивые дети кишели в их дворе, словно муравьи на медовых сотах. Правда, это не помогло ей пережить роды… Но мальчик и вправду родился красивый, как Индра, с золотистой кожей, с такими изящными и точеными чертами лица! Я сидел у очага и вспоминал, как у него пучило живот от незрелых манго… Знаешь, он никогда не скучал и все увиденное старался изобразить в игре, а получив в подарок безделушку — какого-нибудь глупого глиняного павлина, — светился так, словно ехал на слоне… Однажды он утащил два веера, влез на сливовое дерево и захлопал ими, изображая крик петуха… А когда я ругал его, он молча чесал одной босой ногой о другую… Понимаешь, я вдовец, Сиддхарта, мои сыновья давно выросли и живут в Раджагрихе, и я одинок. Но этот мальчик… Глядя на него, я радовался, как лесная кукушка, завидевшая цветущее манго. О, Сома! Я не знал, как буду жить дальше… — Шарипутра задрожал и прикрыл ладонью глаза. — Прости меня, — сказал он немного погодя, взяв себя в руки. — Я снова готов слушать тебя. Ты говорил о той проклятой поляне.

— О поляне… — с горечью повторил Сиддхарта. — На той проклятой поляне я лишился всего — всего, что накопил за долгие годы аскезы и созерцания… А я был так близок к освобождению! Я уже чувствовал себя богом, я был на пороге нирваны! Мой третий крик разметал бхайравов, словно ветер — прошлогодние листья, но он сделал меня слабее, он снова сделал меня человеком… Грязного старика отбросило от жертвенника, и он повалился спиной в костер. Он умер не сразу, какое-то время еще визжал и хрипел — я помню, как горела его длинная коса… Рыбоглазый выронил чашу и покатился по земле, словно лиана, сорванная ветром, а потом его остановил воткнутый в землю кол. Ухватившись за него, он вскочил на ноги и нырнул в джунгли, как в темную воду. Я не стал преследовать его, и он убежал…

— Его нашли на рассвете. Молния убила его.

— Это неважно… Я понимал в то мгновенье, что Пути уже не будет! Мне уже никогда не достичь освобождения от страданий! Я стоял у последней черты, но так и не переступил ее! Меня погубил мальчик-мерия, меня погубило желание! Я вмешался в чужую судьбу, в чужую карму, отнял чужую жизнь, убил человека! Если бы ты знал, старик, что это такое — своей рукой зарезать человека, словно барана… Когда я закричал в третий раз, Ангулимала бросил свою жатку, упал на колени и вцепился обеими руками в жертвенник. О, он не хотел умирать. Я поднял секиру, схватил его за руку, и…

Шарипутра сжал четки так, что рука его побелела.

— Это был не человек, — сказал он. — Ты убил упыря, ракшаса!

— Нет, брахман, нет! — Сиддхарта дрожал, как в лихорадке. — Я убил человека! Если бы не убийство, я еще мог бы вернуть свою силу иддхи, свое сознание, самое ясное сознание в мире, свою глубину постижения Истины! Я почти окунулся в нирвану, я смотрел на больное печалью человечество, как стоящий на горе смотрит настоящего на равнине, как мудрый — на глупого… И тут мое восхождение к Истине пресеклось, оборвалось! Когда Ангулимала корчился на земле, захлебываясь кровью и пытаясь затолкать внутренности обратно в живот, драгоценное чувство близости к Истине стало пропадать, уходить, как вода в песок Моя энергия иддхи уходила в землю через ноги, я больше не мог обжигать взглядом, парить над землей, и даже мои пальцы перестали светиться… Я зашатался, я понял, что проиграл! Это было наваждение, обман! На самом деле не было никакого Рахулы, мой Рахула оставался в Капилавасту, это было последнее искушение, и я поддался ему, я проиграл!

Брахман с ужасом смотрел на него.

— О, Сома, но ты же спас его! Мои крестьяне увидели вас на дороге…

— Я спас его лишь потому, что не хотел еще одной смерти, старик Моя карма и так уже была тяжела, как мешок, набитый камнями. Но сначала я даже не вспомнил о нем. Я прошел несколько десятков шагов и вдруг подумал, что он остался на жертвеннике. Я вернулся. Мальчик лежал на алтаре ничком, и от него пахло страхом. Вот-вот должна была начаться гроза, молнии Индры резали небо. Потом наверху громыхнуло, косой ураган ударил в землю, как в бубен… По лесу катились ручьи, руки у меня были заняты, а ноги скользили. Не знаю, сколько я продирался сквозь джунгли. Уже светало, когда я выбрался на какую-то дорогу и рухнул на нее, как подсеченный ствол банана…

— Может быть, ты хочешь увидеть его? — с надеждой спросил брахман. — Он слаб, но ему уже лучше.

Сиддхарта покачал головой.

— Нет, старик Я ничего не хочу.

Он любил это озеро в бамбуковой роще. Озерцо было самое обычное. Мелководье заросло красным рисом, а по кромке воды тянулся мелкий кустарник, усеянный желтыми и синими цветами. У берега напротив рассыпались по воде белые кувшинки.

— И в несчетном ряду круговремен все будет так, — прошептал он. — Я вижу Истину в каждой росинке, в каждом трепещущем листике…

Солнце медленно поднималось над краем леса, нежно просвечивая листву. В голосах птиц была не страсть, как на закате, а только беззаботная радость. Он слышал воркование лесных голубей и сосредоточенное жужжание пчел, привлеченных цветочным ароматом. Пчелы словно бы говорили: вы можете развлекаться, но мы занимаемся делом.

— О, великий свет любви, мощь богов, молоко растений! — выдохнул он. И, сделав шаг к воде, запел:

— Пусть коровы, белые и пестрые, пьют из реки чистую воду… Пусть мужчины, не зная горя, надевают хомуты на пахотных быков… Пусть женщины в золотых украшениях с радостью поднимаются на супружеское ложе… Пусть зародыш-мальчик входит в их лоно легко, как стрела в колчан… Пусть люди будут непричастны злу, как масло, очищенное цедилкой!..

По небу разливался розовый цвет, и озеро тоже было розовым. Позади хрустнула ветка, и Шарипутра опустил руки. Он постоял немного, ожидая, что человек, стоящий за его спиной, заговорит сам. Но тот молчал, и тогда брахман мягко сказал:

— Мне кажется, тебе не стоило вставать так рано.

— А ты опять сочинял стихи?

Шарипутра вздохнул.

— Кому сейчас нужны новые гимны? У нас совсем забыли о брахманах. Правитель Бенареса был последним, кто не скупился на жертвы и щедрые дары. А теперь, говорят, раджой у них стал какой-то грубый мужлан — не то смотритель конюшен, не то начальник слоновника… О, Сома! Все меняется в Арьяварте, и только мое озеро остается на прежнем месте. Я прихожу сюда каждое утро — разумеется, кроме поры дождей. Тогда сюда приходят дикие слоны. Капли стучат по плотным листам, над озером шипят вихри вод, все застлано водяным туманом, и только пестрорукие лягушки переговариваются над лужами. А одна из них, самая отчаянная, плавает посреди озера, растопырив лапки. Слоны стоят, перекинув хоботы на могучие бивни, и слушают дождь, как музыку.

Сиддхарта подошел к воде. Вода в озере была мутной после недавней грозы, и все-таки можно было разглядеть уходящие ко дну стебли кувшинок.

— Что ж, тебе можно позавидовать, — сказал он.

— Ты тоже понял? Много лет назад я впервые ощутил это здесь. Я читал мантру Савитри и вдруг почувствовал, что страна богов, где свет никогда не гаснет, существует… Этой страны не найдешь ни на небе, ни среди океана, ни в горной долине, но она существует! А недавно мне приснился очень странный сон… Будто Ананда нес огонь в светильнике, и ветер задул его. Я спросил: «Где ты взял этот огонь, мой мальчик?» Он ответил: «Скажи, куда ушел этот огонь, и я скажу, откуда принес его». Я проснулся и долго думал: куда же уходит сияющий Агни, когда гаснет лампада или костер?

— Тебе лучше знать, старик Мне приходилось слышать, что сияющий Агни забавлялся с чужими женами, да и другие боги не лучше его.