Будда из Бенареса

— Если ты — заговорщик и пришел убить меня, ты просчитался, — сказал он. — Стрелы моих лучников пронзят тебя раньше, чем ты сойдешь с места.

— Я не заговорщик, — усмехнулся отшельник. — Я пришел, чтобы спасти тебя.

Искусство поединка на мечах состоит в том, чтобы взорваться в самом начале схватки каскадом молниеносных ударов, и победа достанется тому, чей натиск яростнее и продолжительнее. Защитным действиям наставник Девадатты отводил меньшую роль — кшатрий либо сокрушает врага, либо гибнет. Словесному бою юношу не обучали, но он полагал, что главное не меняется и здесь. Даже не взглянув в сторону воинов с поднятыми луками, он заговорил о том, что знамения неблагоприятны, а положение созвездий на спине небосвода внушает тревогу. В лесах Кошалы воют шакалы и раздаются трубные звуки слонов, а в ночном небе взошла звезда Пушья, предвещающая засуху. Скоро листья побуреют, ручьи и водотоки исчезнут, земля потрескается; кукушки, горлинки, воробьи и прочие птицы, что вьют гнезда на деревьях, бездыханными попадают у корней. Клинки станут плавиться в ножнах, в войсках начнется брожение, а полководца постигнет острое страдание, повреждение тела или тяжкая болезнь, безумие.

— Твой поход, о раджа, погубит Кошалу… Ты похож на человека, который, желая пересечь реку, зовет к себе другой берег. На севере — шакьи, на юге — Бенарес, а ведь есть еще и Магадха! Я бывал в Раджагрихе и знаю, как укрепился Бимбисара. Недавно он смирил ангов, и Ганга в его руках — от устья до деревни Паталигамы, где он возводит крепость против личчхавов. Если ты обескровишь себя в войне с Бенаресом и шакьями, правитель магадхов внезапным ударом сокрушит твою силу…

Видудабха угрюмо слушал отшельника. Да, старцы-советники предупреждали его о такой возможности. Раджа понимал, что все нижнее течение великой реки оказалось под властью магадхов. Среднее течение было за Кошалой, но вопрос о том, кто станет хозяином всего торгового пути, стоял весьма остро. В Раджагрихе об этом знали не хуже него.

— Если ты пришел устрашать меня, ты умрешь.

— Я пришел, чтобы предложить тебе трон Арьяварты.

«Он сумасшедший», — пронеслось в голове Видудабхи.

Отшельник усмехнулся.

— Не думай, что я безумен. С моей помощью ты возьмешь власть в долине Ганги. Возьмешь без войны, голыми руками.

Раджа вздрогнул, словно на его тень наступила нога неприкасаемого. Ему снова показалось, что отшельник проник в его мысли.

— Клянусь палицей… Разве такое возможно?

— И это слова того, кто хочет уподобиться Индре?!

Шраман заговорил о том, что долину ждут перемены. Старая вера уже расползается, как ветхое дхоти, и скоро сосуд брахманского учения будет разбит, как чашка из необожженной глины. Учение жрецов служило только варне жрецов; брахманы были подобны строителям, которые возводили лестницу, но не знали, где будет дворец. Они горделиво утверждали, будто произошли из головы первого человека Пуруши, но собственные головы подвели их. Ныне по всей Арьяварте оскудевают жертвы. Алтари, священные веды, выжимание сомы — все это будет прочно забыто…

— Ты спрашивал, кто я такой? Год назад я был учеником отшельника, а теперь возглавляю сангху — могущественный союз шраманов. Наша сангха не признает варн и племенных различий. Среди нас бывшие кшатрии, брахманы, вайшьи и шудры. Мы вхожи повсюду; люди почитают нас, как святых, и краем одежд вытирают нам ноги. Каждый из нас прячет в складках плаща острую бритву, но наше главное оружие — слово. Мы действуем, как умное растение малува, которое оплетает дерево сал и губит его. Когда мой двоюродный брат проповедовал в Раджагрихе, там перестали вывозить мусор, потому что мусорщики-шудры стали его учениками!

«О, шудры… Это худшие из двуногих», — подумал Видудабха и сказал:

— Продолжай, отшельник.

— Мы утверждаем, что все в этом мире приносит страдание. Рождение и старость, болезнь, неутоленная страсть, соединение с немилым, разлука с милым — все приносит страдание. Источник страдания — стремление к бытию, ибо именно оно заставляет перерождаться. Однако освобождение возможно, и мы учим юношей побеждать тягу к женщинам, купцов — к накопительству, брахманов — к ведам, воинов — к воинским упражнениям, поскольку все это желания, приводящие к новым страданиям. Некоторые из нас обладают магической силой, и люди охотно слушают наши проповеди…

Кажется, Видудабха начинал понимать. Перед ним был один из этих святых людей, садху, опасных всезнаек, которых почитают в народе, потому что у них хорошо подвешен язык и всегда наготове несколько фокусов. Когда-то, еще мальчиком, он видел знаменитого садху. Это был кривоногий человечек в повязке из слоновьей кожи, рыжий, с торчащими зубами. В месяц вайсакха он каждый день давал представление на рыночной площади Шравасти. Бросив в небо веревку, садху приказывал своему помощнику, миловидному мальчику в тюрбане, взбираться по ней. С ножом в руках колдун лез за ним и сбрасывал вниз тело, рассеченное на куски. Затем садху спускался на землю, собирал окровавленные куски плоти, и вот уже мальчик вскакивал, раскланивался, а потом обходил толпу с глиняной миской, собирая щедрый урожай подношений. Кто-то из старших объяснил тогда Видудабхе, что мальчик с начала представления лежит на земле, прикрытый платком, а люди видят то, что внушает им чародей. Другого садху Видудабха наблюдал однажды у Южных ворот. Это был долговязый старик, ехавший на осле, подобрав ноги, чтобы они не волочились по земле. Под ноги ослу с лаем кинулся пес; садху взмахнул рукой, и пес перевернулся в воздухе. Упав на спину, он заскулил и тут же бросился прочь, поджав хвост. Видудабха знал цену показному смирению честолюбцев-садху, но стоящий перед ним аскет — и это было странно — не строил из себя святошу.

— Люди, которым мы внушим нашу дхарму, станут послушными орудиями в наших руках, — продолжал отшельник. — Эта власть крепче любой другой, построенной на страхе, казнях и кшатрийских мечах. Мы объясним, во что верить и над чем смеяться, кого считать мудрым, а кого сумасшедшим, что любить и что ненавидеть… Даже кувшин наполняется от падения капель; еще несколько лет, и мы обратим в свою веру не только шудр, но крестьян и ремесленников, кшатриев, брахманов, женщин. Да, и женщин тоже, ибо от них зависят поступки мужчин! Для женщин мы создадим свои общины. Наконец мы убедим всех, что желать ничего не нужно, что любая страсть — губительна и мешает освобождению, что жизнь — лишь пузыри на поверхности Ганги. Тогда ты воцаришься легко.

— Почему я должен верить тебе?

— Как и ты, я заинтересован в победе. Ты хочешь кшатрийской власти, я же хочу другой власти — шраманской. Прежде чем напасть на деревню, враг старается погубить священное дерево, растущее у ворот. Полководцу нужны сильные духом люди, которые погубят священное дерево. Ты полководец, я же готов взяться за дерево раджи Бимбисары.

— Не высоко ли ты хочешь взлететь, отшельник?

— Пчела может родиться в дупле, но она любит мед, собираемый с лотоса. Я — отшельник, но в моих жилах течет кровь древнего раджи Махасамматы.

Видудабха задумался. В словах этого человека, без сомнения, было зерно истины, и это зерно было побольше горчичного. Раджа знал, что крысы погубили запасы рисовой муки в амбарах Кушинара — это произошло после того, как в земле маллов побывал садху по имени Вардамана. Воодушевленные его проповедью, служители перестали уничтожать грызунов. Другое примечательное событие случилось в Айодхье, втором по значению городе Кошалы. Там появился некий молодой садху по имени Пурана, известный тем, что разрешал убийство людей, но запрещал есть слоновье мясо. Пурана собрал толпу юношей-кшатриев на священной площадке, где лежали камни, считавшиеся сиденьями Пушана, Дакши и Сомы. Встав на камень Дакши, садху произнес речь о том, что в любом добродетельном поступке нет заслуги, а в самом серьезном преступлении нет вины. В ту ночь в Айодхье, не считая квартала танцовщиц, пострадали четыре лавки, в которых продавалось пальмовое вино.