Будда из Бенареса

— А теперь расскажи об отряде мальчиков-кшатриев.

— Зачем?

— Ты не хочешь рассказывать? Ты с кем-то не ладил? — заинтересовался Кашьяпа.

Девадатта и в самом деле не ладил с Бхимом, сыном обедневшего бенаресского кшатрия. Под руководством старца-наставника Девадатта, Бхим и еще два десятка мальчиков играли в «слонов и охотников», в плетеный мяч, бегали наперегонки, метали бамбуковые копья в глиняную кучу, учились обращению с конями. Каждый из них должен был подобно кошке взлетать на неоседланного жеребца и соскакивать с него на полном скаку, уцепившись за ветку дерева. Девадатта и Бхим были лучшими в этом опасном упражнении, но только один мальчик мог быть старшим в отряде, и они враждовали. Девадатта был выше ростом, сильнее, у него был лучше подвешен язык, а его отец как-никак управлял слоновником. Но маленький и настырный Бхим не сдавался. Однажды Бхим вышел победителем, и вспоминать об этом юноша не любил.

— Ты устал? — спросил Кашьяпа. — Если так, хлопни в ладоши, потри мочки ушей и разомни пальцы.

— Все равно я не буду рассказывать.

— Придется, мой милый.

Девадатта застонал.

— Оставь меня в покое, старик…

Блеклые зрачки мага впились в его лицо, и у Девадатты потемнело в глазах. Ему почудилось, что он видит черный зев птицы, и вдруг он услышал свой голос. Это было наваждение. Прекрасно все сознавая, Девадатта не мог противиться воле старика. Так случалось и прежде: его язык становился послушным Кашьяпе и выбалтывал тайны одну за другой. Постыдные тайны, которые он прятал глубоко внутри.

— Как-то Бхим поймал двух рогатых жуков и решил научить их драться, а я наступил на жуков ногой. Бхим молча смотрел на меня — первым он в драку не лез. И тут сзади раздался голос: «Кто терпелив и безгневен, тот не мужчина». Обернувшись, я увидел нашего наставника. Старик любил, когда мы дрались: считалось, так пробуждается «кшатрийский дух». Бхим бросился на меня. Он вцепился мне в горло и повалил, но я был сильнее и скоро подмял его под себя… После той драки наставник назначил старшим меня. Я был рад, но мне казалось, Бхим что-то замышляет за моей спиной. Тогда нас учили владению копьем, хотя настоящего оружия еще не дали, только тупые древки без наконечников. Каждый по очереди становился в круг и учился отражать удары. Когда в круг становился Бхим, я старался больнее достать его палкой… Потом мы получили луки, стрелы и кожаные нарукавники, защищавшие левую руку от удара тетивы, но только мне достался колчан, украшенный бархатом…

Девадатта чувствовал, что приближается к самой мучительной из своих детских тайн, но ему некуда было деваться от глаз Кашьяпы. Эти глаза прожигали насквозь. И он рассказал, как однажды мальчики во главе с наставником отправились в лес охотиться на птиц, чтобы потом, освежевав добычу бамбуковыми ножами, зажарить ее на углях. В тот день Девадатта подстрелил двух голубей, сойку и попугая, а Бхим — только сойку и попугая. Пока разводили костер, наставник говорил о правилах войны и о священном коне, которого отпускает на волю могучий раджа: если конь убежит в земли соседних царств, их правители должны покориться радже либо с оружием в руках защищать свои владения. Костер разгорелся, Девадатта пересел на мшистую кочку и тут же с криком вскочил, а на кочке остался лежать раздавленный скорпион. Стоял месяц чайтра, самое начало весны, когда укус скорпиона бывает смертелен.

— Я еле справился с повязкой, так дрожали у меня руки. «Нужно высосать яд, — сказал наставник и велел мне повернуться спиной. — Кто из вас сделает это?» Я не видел лиц, но кожей чувствовал враждебное молчание. Потом кто-то пробурчал, что я сам виноват и надо было смотреть, куда садишься, а один мальчик объяснил, что помог бы, да только у него ранка во рту. А потом… потом ко мне подошел Бхим и, ни слова не говоря, избавил мои чресла от яда. С тех пор мы опять стали разговаривать, но я возненавидел Бхима еще сильнее…

Взгляд колдуна потух. Девадатта несколько раз судорожно вздохнул и обмяк.

— Когда это случилось, ты уже был мужчиной? — спросил Кашьяпа.

— Что?

— Ты уже занимался рукоблудием?

Лицо Девадатты стало похожим на лепешку, которую только что испекли на огне.

— Как ты сказал? Нет? Значит, ты начал заниматься этим позже?

— Что ты хочешь от меня? — выдавил из себя Девадатта.

Кашьяпа почесал под ребром.

— Я хочу, чтобы ты рассказал, как начал заниматься рукоблудием.

— Замолчи, старик. Замолчи, или я… — Юноша сжал кулаки.

— Мне снова прибегнуть к магии? — В улыбке Кашьяпы обнажились зубы, черные, как ягодки джамбу. — Не вынуждай меня, мой милый. Наш учитель Сиддхарта Львиноголосый не слишком-то одобряет такие меры. Правда, даже он признает, что в некоторых случаях это необходимо.

Юноша облизнул языком пересохшие губы.

— Я… я расскажу тебе. Дай мне передохнуть.

— Только не пытайся хитрить со мной.

Хлопнув несколько раз в ладоши, Девадатта потер мочки ушей и размял пальцы. Если со всего маху ударить колдуна в лицо, тот отлетит локтей на пять, думал он. Или даже на десять. Стараясь не попасть под магию взгляда, он начал подниматься, делая вид, что хочет размять затекшие ноги. И, резко развернувшись, ударил. Когда-то давно этот хитрый удар принес ему победу в игре «слоны и охотники». Увы, теперь у Девадатты был другой, куда более серьезный противник. С колдовской ловкостью Кашьяпа нырнул под рукой и оказался за стволом пальмы.

— Шиншапа, — прошипел он из-за пальмы. — Дерево шиншапа и то умнее тебя. Чего ты этим добьешься?

— Я добьюсь твоей смерти, гнусный убийца рыб.

Издав горлом пронзительный звук, Кашьяпа бросился бежать, но сил у него было мало. Девадатта легко догнал его, ухватил за голень, и старый отшельник шлепнулся оземь. Оказавшись на траве, маг из Урувеллы обхватил руками затылок, вытянулся и замер.

Девадатта легонько пнул его ногой.

— Эй, — позвал он. — О чем ты хотел спросить? О рукоблудии?

— Холощеный осел! — взвизгнул старик. — Похотливая шудрянка!

Извернувшись, он с неожиданным проворством откатился в сторону. Девадатта почувствовал, как в его голове закипает кровь. По законам кошальского раджи Прасенаджита все шудры (а Кашьяпа был шудрой) приравнивались к животным, и за смерть представителя этой касты выплачивался выкуп, равноценный штрафу за убийство чужого козла или барана. Монет, припрятанных под корнем дерева, хватило бы на штраф за четверых шудр. Испустив боевой клич, Девадатта одним прыжком оказался рядом с мучителем. И тут Кашьяпа сказал:

— Рыба.

Гнев помешал Девадатте — он забыл зажмуриться и увидел, как сверкнули глаза старика. Ноги стали медленно наливаться тяжестью.

— В прошлой жизни ты был рыбой, — еще тише сказал Кашьяпа.

Мысли лихорадочно прыгали в голове Девадатты, но среди них не было ни одной спасительной.

— Вспомни, как ты был рыбой, — почти шепотом приказал старик.

В то же мгновение мир покачнулся, и в грудь Девадатты ударила земля. Удар разбил вселенную на тысячу мелких частиц и осколков. Частицы кружились, как пылинки в солнечном свете, и медленно оседал и. Осколки падали с хлюпающим звуком. Когда вселенная собралась заново, Девадатта уже не был человеком. Перед его глазами колыхались зеленые водоросли. Это было ужасное, колдовское превращение! Юноша извивался, лежа на земле, бил «хвостом», махал «плавниками» и «плавал» в «воде».

Кашьяпа, кряхтя, встал и отряхнулся.

— Вспомни, как ты был ракшасом.

Девадатта вскочил, свирепо вращая зрачками.

Из его груди вырвался рев темного демона. Рев был ужасен, и можно было подумать, что это ревет бык навстречу вожделеющей корове. Девадатта подбежал к финиковой пальме, широко расставил ноги и обхватил ствол. Теперь он пытался вырвать дерево из земли, и от натуги из-под его ногтей едва не потекла кровь.

Старик заставил его «вспомнить» воплощения в виде гадюки, обезьяны, собаки, осла и копьеносого демона канвы. Когда пытка закончилась, Девадатта лежал на земле и хватал воздух ртом. Ребенком он ловил мотыльков и подбрасывал их в паутину, где сидел паук Убив мотылька внезапным наскоком, паук пил его кровь. Теперь Девадатта знал, что чувствовал тогда мотылек.