Мой мир

Это предложение мне понравилось, но я попросил время, чтобы его обдумать. В моей жизни за последние годы было столько всяких впечатлений — например грандиозные концерты под открытым небом, «Концерты трех теноров», — что если теперь я появлюсь среди незнакомых людей, то они неизбежно начнут суетиться, и вечер будет испорчен. Нет, не для меня, а для всех остальных. Я люблю знакомиться с новыми людьми, но теперь не могу никому мешать. Поэтому я сказал Умберто, что приду к ним на вечер, но при условии, что он никому не скажет заранее о моем приходе. Ведь если для них это будет неожиданно, то они отнесутся ко мне, как к любому другому гостю. Умберто согласился, что это неплохая мысль.

В тот день Умберто заехал за мной. Он сказал:

— Уверен, что ты передумал.

Я же ответил:

— Едем.

Мы приехали в клинику, поднялись в зал, где проходил вечер. У дверей гостей встречала женщина-администратор. Дама взглянула на меня, удивилась и сказала что-то вроде: «Я счастлива, что вы пришли к нам на вечер, господин Паваротти».

Когда мы вошли в зал, то я обрадовался, что никто не обратил на меня внимания. Умберто потом рассказывал, как он наблюдал за лицами гостей. Сначала они меня не заметили, но мало-помалу стали приглядываться, затем смотрели с удивлением: что он здесь делает? Действительно, что делать оперному певцу на рождественском вечере в больнице? Наконец несколько человек подошли к нам, но они не были навязчивы, и вечер вошел в нормальную колею.

Мы побыли там немного, поговорили кое с кем из коллег Умберто, и я сказал, что хочу посмотреть его кабинет. Умберто повел меня вниз и показал свою приемную. Я посидел за его письменным столом, спросил, здесь ли он осматривает своих больных, где сидят его пациенты?

Умберто решил, что я свихнулся, проявляя такое любопытство, и на всякий случай сказал, что если мне захочется взглянуть и на истории болезни, то он не сможет мне их показать. Пришлось объяснить, что теперь, когда он будет звонить мне из кабинета или говорить, что работает допоздна, я смогу себе все это представить. Мне не нравится, когда жизнь друзей остается для меня загадкой, и не люблю, когда что-то отделяет меня от людей, живущих своей обычной жизнью.

Умберто не раз упоминал об одной гостинице в горах к северу от Нью-Йорка, куда он часто ездил отдохнуть на выходные. Он говорил, как там красиво и тихо, какая девственная природа. Старая гостиница находится на берегу озера и называется «Горный дом Мохонк». Уже давно эту гостиницу содержит одна семья. Я не только любопытен, но еще и завистлив, поэтому сказал, что тоже хочу провести там уик-энд.

Мы проверили по записной книжке даты моих выступлений. Единственный свободный уик-энд, когда мне не нужно петь или куда-то ехать, был в октябре. Но Умберто предупредил, что в октябре, в разгар золотой осени, там трудно найти свободные комнаты. Тем не менее позвонил хозяевам, чтобы сообщить, что Лучано Паваротти хотел бы у них погостить и что он никогда не останавливался у них в гостинице, так как в это время года обычно бывает в Нью-Йорке. Хозяева гостиницы оказались очень любезны и оставили за нами несколько лучших комнат с прекрасными видами из окон.

Мне понравилось все: просторные комнаты, огромная столовая, уютные холлы. Кормили тоже прекрасно. Обслуживание как в старые добрые времена. Но вот однажды я попросил нашего официанта принести лимонного сока. Юноша принес стаканчик с соком, и когда я попробовал, то сок оказался отвратительным на вкус.

— Что я просил принести?

— Лимонного сока, — ответил он.

— Но ведь это же консервированный…

Он подтвердил, что сок, действительно, из банки. Пришлось прочитать ему целую лекцию. В Америке в любом продуктовом магазине каждый день продают свежие лимоны. Они стоят от двадцати до тридцати центов за штуку. Лимоны превосходного качества. В холодильнике они могут храниться неделями. Как же можно, обслуживая гостей в прекрасной гостинице, подавать им этот отвратительный сок, пахнущий консервной банкой?

Бедняга был в полном замешательстве. Но и я считал недопустимым, чтобы в такой замечательной гостинице подавали такую дрянь. После этого официант всякий раз, подходя к нашему столику, приносил блюдце с нарезанным лимоном. К концу каждой трапезы наш стол оказывался заставленным блюдечками с лимоном. И все это предназначалось мне. Вот ведь как раньше получалось: у них на кухне всегда были лимоны, тем не менее они подавали сок из консервной банки.

Мне нравится оказывать друзьям услуги — когда могу. Но иногда, как мне кажется, они предпочли бы, чтобы я не делал этого. Однажды Брайан Миллер, пишущий для «Нью-Йорк таймс» на кулинарные темы, задумал статью обо мне и пище, которую я предпочитаю. Чтобы помочь ему, я решил привезти его в мой любимый ресторан в Нью-Йорке «Сан-Доменико», чтобы там вместе пообедать и поговорить на интересующую его тему. Это недалеко от моей квартиры на Сентрал-Парк-Саут. Хозяин ресторана — мой приятель Тони Мэй. Сам он родом из Неаполя, но уже много лет живет в Нью-Йорке.

Об обеде мы договорились за месяц вперед. Наконец в условленный день приехали в ресторан. Все шло нормально. Но когда официант разлил по бокалам вино, оно оказалось скверным. Я поинтересовался, что это за вино. Услышав в ответ «ламбруско», я решил, что он ошибся. «Ламбруско» — легкое игристое вино, его производят в той части Италии, откуда я родом. Это один из моих любимых сортов, и я знаю его вкус. Когда же я отослал это вино и попросил принести другое, то подумал, что Тони меня убьет.

Он рассердился прежде всего потому, что это произошло в присутствии критика. Я всегда знал, что в «Сан-Доменико» все превосходно, мне в голову не могло прийти, что хозяин станет потчевать меня и репортера такой влиятельной газеты чем-то, не отвечающим высоким стандартам его ресторана. Позже Тони признался, что лучше бы я с улыбкой выпил уксус, чем сказал что-то плохое в присутствии известного критика — было бы не так обидно.

Происшедшее тем более расстроило его, что ему с большим трудом удалось раздобыть столь любимое мною вино, которое так трудно достать за пределами Италии. По сути дела, это я подвигнул его на это. Чтобы доставить мне удовольствие и отблагодарить за то, что я пригласил корреспондента из «Нью-Йорк тайме» в его ресторан, Тони и раздобыл «ламбруско». Я ничего не знал обо всех этих усилиях и сожалел, что огорчил Тони. Но разве моя вина в том, что вино оказалось перебродившим?

Обычно я стараюсь быть вежливым, но когда дело касается музыки, еды и вина, то всегда говорю откровенно все, что думаю. Тони уверяет меня, что ему больше нравится, когда клиенты с ним откровенны. Хуже, когда некоторые люди, если им не понравится какое-то блюдо, расплачиваются и больше не приходят в его ресторан. Он предпочитает, чтобы ему открыто заявляли о своих претензиях. Тогда Тони заменит гостям блюдо или предложит что-либо другое. Если клиенты все равно останутся недовольны, он не позволит им оплатить счет. Тони считает, что американцы почему-то избегают высказываться в таких случаях критически, но для владельца ресторана лучше такая критика, чем потеря клиента. Тем не менее Тони был недоволен, что я критиковал его ресторан в присутствии корреспондента из «Нью-Йорк таймс».

Так как я зарабатываю хорошие деньги, то в состоянии помочь друзьям, когда у них возникают материальные трудности. В этом одно из преимуществ стабильного финансового положения. Первые годы моей самостоятельной жизни, когда нам постоянно не хватало денег, не изгладились из моей памяти, поэтому меня трогают такие проблемы друзей. Чаще всего они связаны с тем, что у нас очень дорого медицинское обслуживание. Но иногда моим друзьям требуется настолько большая материальная помощь, что я не в состоянии ее оказать.

Подобная ситуация случилась с Джуди Дракер в Майами-Бич. На несколько концертов, организованных ею, не удалось продать все билеты. Но она должна была полностью выплатить артистам гонорары. Джуди не получает помощи ни от «Государственного страхования артистов», ни от какой-либо другой правительственной организации. В результате у нее оказался огромный денежный дефицит.