Орел нападает

Гигант кивнул и, повернувшись, вложил свой меч в ножны, чтобы, приблизившись к знатной римлянке, не напугать ее сына. Катон, выступив из ворот, все еще держал свой клинок обнаженным, но свободную руку вскинул в салюте, приветствуя старшего командира, уже находившегося совсем рядом и улыбавшегося ему. Молодого римлянина омывала теплая волна удовлетворения. Он сдержал свое слово, и плетеному чучелу, возвышающемуся над плато, придется обойтись без предназначавшихся ему жертв. По телу юноши волной прошла дрожь, хотя что ее вызвало, волнение или изнеможение, разобрать было трудно.

Вдруг позади закричала Помпония.

— Катон! — предостерегающе заорал Празутаг.

Но прежде чем молодой римлянин успел хоть как-то отреагировать на эти вопли, страшный удар в спину сшиб его с ног и швырнул на колени, выбив весь воздух из его легких. Ему показалось, будто чей-то кулак пробил его плоть и застрял в ней. Чья-то рука с силой дернула его за волосы, запрокидывая голову, и на фоне голубого неба сверкнула торжествующая усмешка верховного друида, высоко воздевшего окровавленный серп. Катон понял, что это его кровь, и закрыл глаза, ожидая следующего удара и неминуемой смерти.

Он еще слышал яростный рев Празутага, когда рука в его волосах конвульсивно задергалась, а потом сверху вдруг полилось что-то теплое, напоминавшее дождь.

«Теплый дождь?» — удивился Катон.

И тут жрец разжал свою хватку. Катон открыл глаза, увидел, как враг оседает, обмякнув, в то время как его голова катится по земле, а затем и сам рухнул рядом. Он успел припасть щекой к чему-то твердому, ощутил, как кто-то хватает его за плечи, и различил доносившиеся словно издалека трубные безутешные стенания великана:

— Римлянин! Римлянин! Не умирай!

Потом все поглотила тьма.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Казалось, его несло по стремнине глубокого забытья, изредка перемежаемого очень краткими, но чрезвычайно болезненными моментами пробуждения. Хода времени он не ощущал вовсе, все остальное наслаивалось фрагментарно. Где-то постоянно стонали, но жалобные голоса пропадали во мгле. Мгла порой принимала смутные очертания чьей-то спины. От нее пахло мулами. Внизу дребезжали колеса. Позднее Катон почувствовал, как чьи-то руки мягко перевернули его и удалили что-то, сдавливающее ему спину и грудь. Зазвучали казавшиеся отдаленными голоса.

— Приятного мало. Однако рассечены только мышцы. Лезвие задело ребро, но оно, к счастью, осталось неповрежденным. А иначе…

— Что?

— Осколки могли пробить ему правое легкое, а тогда неминуемо заражение и… хм… смерть.

— Но теперь он выкарабкается?

— О да, командир… вероятно. Он, правда, потерял много крови, но выглядит крепким малым, а у меня немалый опыт по части заживления таких ран.

— А тебе часто случалось иметь дело с ранами, нанесенными серпом?

— Никак нет, командир. Я имел в виду резаные и длинные раны. Раны, нанесенные серпом, встречаются редко. Осмелюсь заметить, серп не тот вид оружия, который часто используется в сражениях.

— Ладно. Просто пригляди за ним и проследи, чтобы по прибытии в Каллеву его устроили в соответствии с рангом.

— Будет исполнено, командир. В точности. Подсушить рану, сменить повязку?

— Тебе давно стоило бы сменить эту повязку и подсушить ему рану.

— Я мигом, командир.

Катон ощутил, как чьи-то пальцы прощупывают его спину. Сначала это было неприятно, потом боль сделалась нестерпимой. Он попытался протестовать, но лишь застонал и провалился в беспамятство.

Следующее его пробуждение шло постепенно, со скоростью тени на солнечном циферблате. Он уже осознавал, что очнулся, но не мог поднять веки. Слух воспринимал приглушенные звуки, шум оживленной улицы, незнакомую речь. Боль в спине ослабла, но обрела нескончаемую пульсацию, как будто некий гигант с каменными кулаками грубо месил его плоть. Подумав о ране, Катон тут же вспомнил друида с серпом, в ужасе открыл глаза и попытался сесть. В тот же миг его обожгло такой дикой болью, что он с криком рухнул на место.

Послышались чьи-то шаги. Они приближались. Кто-то ступал по деревянному полу, потом Катон ощутил чужой взгляд.

— Проснулся, я вижу? И уже норовишь сорвать повязку? Ну надо же. Нет, паренек, погоди.

Умелые пальцы аккуратно прощупали зону вокруг раны, после чего человек обошел койку и, подойдя с другой стороны, опустился на оба колена. Оливково-смуглая кожа и маслянисто-черные волосы выдавали в нем уроженца восточных провинций. Незнакомец был военным лекарем, а точнее — хирургом, судя по форменной черной тунике и синей кайме.

— Ну, оптион, несмотря на твои усилия, дренаж на месте. Вне всякого сомнения, тебе будет приятно услышать, что нынче гноя в ране твоей почти нет. Превосходно. Сейчас я все снова перевяжу. Как ты себя чувствуешь?

— Пить хочу, — прохрипел Катон, облизывая пересохшие губы.

— Могу себе представить, — улыбнулся лекарь. — Ничего, до накладки швов я пришлю тебе подогретого вина с добавлением неких травок. Заснешь как мертвый.

— Надеюсь, лишь «как», — прошептал Катон.

— Уже и шутишь? Вот это правильно! Скорей встанешь.

Лекарь поднялся с колен:

— А сейчас извини: другим раненым я тоже нужен. Похоже, наш легат очень старается, чтобы я не сидел без работы.

Прежде чем Катон успел о чем-либо спросить, лекарь ушел. Его удаляющиеся шаги стихли. Не в силах повернуть голову, Катон скосил глаза, пробуя осмотреться. Он находился в маленькой комнате с чистенькими гладкими стенами. Судя по запаху, они были недавно оштукатурены. В углу стоял небольшой сундучок. Рядом на полу лежали его доспехи. Глянув на знаки отличия, Катон улыбнулся. Первую свою награду он получил еще в Германии за спасение жизни центуриона Макрона… Кстати, где он сейчас, им спасенный Макрон? Тут Катон вспомнил, что его командир тяжело ранен и, скорей всего, уже мертв. Но разве кто-то не говорил ему, что Макрон вроде бы выжил?

Катон напряг память, однако это усилие оказалось чрезмерным и погрузило его в забытье. Потом кто-то подсунул руку под его голову и бережно ее приподнял. Оптион вдохнул пряный, сладкий запах вина и раздвинул губы. Вино, если и было горячим, то в меру. Катон медленно осушил чашу, поднесенную ему санитаром. Тепло из желудка стало распространяться по всему телу, и вскоре юношу одолела сонливость, благо его голову аккуратно опустили на плотный валик. По солдатской привычке смаковать все приятное, прежде чем провалиться в дремоту, Катон успел с удовлетворением осознать тот факт, что ему выделили отдельное помещение. Сам Макрон позавидовал бы! Только вот где он?

Проснувшись в очередной раз, Катон обнаружил себя лежащим на животе. Откуда-то неслись крики, шум, гомон. Санитар, менявший постельные принадлежности и осторожно протиравший раненого каким-то раствором, увидев, что тот открыл глаза, улыбнулся.

— Доброго тебе дня, командир.

Язык у Катона ворочался плохо, и на приветствие он ответил кивком.

— Сегодня ты выглядишь гораздо лучше, — продолжил дежурный. — Когда тебя доставили к нам, мы думали, ты уж не оклемаешься, но, к счастью, рана, которую нанес тебе жрец, оказалась чистехонькой.

— Да? — пробормотал Катон озадаченно. — А где я сейчас?

Дежурный нахмурился.

— В госпитале, командир. Это новый больничный корпус в крепости, которую мы захватили близ Каллевы. Дело было сделано быстро. Теперь, надеюсь, на нашем веку она уже не падет.

— Близ Каллевы? — повторил удивленно Катон.

Каллева находилась не в одном дне пути от Мэй Дун. Он что же, все эти дни провалялся в беспамятстве?

— Слушай, а что там за суматоха?

— Размещают новых страдальцев. Видно, взята еще одна местная крепостишка. Раненых столько, что наш хирург рвет на себе остатки волос, не зная, куда всех пристроить…

Малый осекся.

— Это, — заявил сурово Катон, — может сильно облегчить мне жизнь. Возможно, здешние санитары, занявшись прямым своим делом, перестанут донимать раненых пустой болтовней.