Сиверсия

– Что я сделал не так?

– Ничего не попишешь. Шнырь есть шнырь. За одним столом с Аполлошей ему не место.

– Что теперь?

– Молчать, коль не хочешь следом.

– Молчать?!

Тот кивнул.

– Аполлоша тебя и на тюрьме достанет. Как два пальца обоссать.

– Дурак… – выдохнул Хабаров и, закрыв лицо руками, издал вопль досады. – Ну, дурак! – он запустил пальцы в волосы, сжал кулаки, потом заставил себя вновь посмотреть на распластанное тело шныря. – Он бы выжил, не ввяжись я.

Сосед сжал его плечо.– Мой тебе совет, Саня: поскорей превращайся в зверя…

Краешек красного солнца трепещет у горизонта. То ли раннее утро, то ли поздний вечер. Нет. И то, и другое – ложь. Так зарождается полярный день после черной, в полгода длиною, ночи. Осколок диска прилип к горизонту и висит, цепляясь за край неба все двадцать четыре часа. Ледяная вьюга бросает в него пригоршни сухой колючей поземки, словно стараясь погасить. Вьюга воет, подражая волчьей стае, беснуется, гонит прочь все живое. Кажется, кроме снега и ветра здесь нет ничего. Это заблуждение – к лучшему.

Заваленный по крышу снегом барак. Еще один. И еще… Будки часовых. Колючая проволока. Хриплый, недобрый лай собак. Окрики матерком. Голодные, землистого цвета лица. Серые, куцые телогрейки с белыми, нанесенными краской квадратами: на груди, где сердце, и в центре на спине. Ходячие мишени. Зеки…

Потертая засаленная ушанка. В ней смятые клочки бумаги. Руки тянутся одна за другой. Только бы не вытащить с меткой-крестом!

Сегодня жребий выбрал его…

Потрескивал, метался костер. Вокруг него полутораметровые сугробы. Снег плотный, смерзшийся пластами. Чтобы выкопать могилу, нужно сначала отогреть землю. Иначе кайлом не взять. Мерзлота.

Угрюмый, с осунувшимся серым лицом, заиндевевшими бровями и ресницами Хабаров неподвижно сидел спиной к костру. Нужно было ждать, и он ждал. Он замерз. Нельзя согреться у погребального костра.

Время от времени он поднимался, утопая по колено в снегу, сквозь метель шел к санкам и волоком тащил в ямку, к костру, обрубки полусгнивших шпал, потом бросал их в костер и снова возвращался на прежнее место.

В полумраке рождающегося полярного дня, сквозь метель, полудрему он скорее не увидел, почувствовал этот взгляд.

«Пришел. Все же пришел. Значит, не сказка ты. Быль…»

Занесенный метелью волк был пепельного цвета. Держась от человека на расстоянии прыжка, он пристально и упрямо смотрел прямо в глаза.

Об этом волке на зоне ходила легенда. Говорили, будто вот так приходит он, смотрит жалостливо, в самую душу, а потом за собой уводит. Куда, зачем, не знает никто. Тысячи километров заснеженной тундры – его владения. Несколько зеков так сгинуло.

– Чего глядишь? Не узнаешь? – Хабаров кивнул зверю. – В зеркало смотришь. У нас с тобой только одно отличие: ты свободен, а я…Тебе повезло больше.

Зверь наклонил лобастую морду, словно чтобы лучше слышать.

– А кто из нас зверь – это еще вопрос. Я стал много дичее тебя, дружок. Поверь.

Он бросил зверю краюху хлеба, ногой расшвырял головни и принялся киркой долбить землю, откалывая кусочек за кусочком.

Волк не ушел. Съев хлеб, он лег на брюхо и внимательно стал наблюдать за тем, что делает человек.

Выкопав достаточно глубокую ямку и встретив сопротивление вечной мерзлоты, так что искры летели при ударе киркой, Хабаров отер пот со лба и потянулся к брезенту, в который была завернута коробка из-под сапог и лежавшая в ней собака.

– Похорони поглубже, – напутствовал его начальник зоны, – чтобы звери не выкопали, – и добавил, чем удивил: – Пожалуйста.

Он догадывался, что собака тут не при чем, скорее, это новорожденный ребенок какой-нибудь заблудшей поварихи, но не давал себе об этом думать. Так бы и дальше шло, но судьба, издеваясь, показала ему правду: коробка выпала из брезента и окоченевшее крохотное тельце покатилось к хабаровским ногам. На шее новорожденного синела стронгуляционная борозда – след удушения.

Волк осторожно, на брюхе подполз к самому краю ямы, вырытой Хабаровым, и уже сверху смотрел и на человека, и на мертвого человеческого детеныша.

– Прочь! – Хабаров замахнулся на волка тлевшей головней.

Зверь резво отпрыгнул, побежал.

– Хрен ты его достанешь! – процедил Хабаров. – Сказок про тебя насочиняли, а тебе только и надо – мертвечину жрать!

Он кинул головню волку вслед.

Старательно утрамбовав землю, Хабаров засыпал могильный холмик полутораметровым слоем снега. Теперь определить на глаз, где могила, было нельзя. Окончив работу Хабаров сел на санки передохнуть.

Волк вернулся.

– Я не дам тебе его выкопать. Сдохну, а не дам! Ты должен понять своей серой башкой, что не все двуногие подонки. Слышишь?!

Волк лег на снег и стал ждать.

Так и сидели они друг против друга: зверь и человек.

И душным звоном дребезжали в ушах колокольчики… И уставшие веки наливались свинцом… И убаюкивал теплый ленивый туман… На мягких кошачьих лапах сон крался все ближе, ближе… Хабаров замерзал.Внезапно, с размаху ножом, сон пронзил резкий отчаянный вой.

Хабаров открыл глаза. Сидя все там же, серый выл, задрав морду к небу.

– Рано радуешься… – или сказал, или подумал Хабаров.

Он, покачиваясь, поднялся. Страшно хотелось есть. Голод прогнал сон. Сколько же он так сидел, глядя в умные волчьи глаза, и зачем? Ком голодной тошноты подкатил к горлу. Вот бы кусок хлеба! Он сделал шаг и упал без памяти на увязшие в снегу санки…

Когда Хабаров вернулся на зону, его закидали вопросами: «Ну, чего? Как? Волка видел?»

– Не было волка, – коротко отвечал он. – Сказки это.

Кто бы поверил, что он не замерз, упав в голодный обморок, только потому, что волк, здоровенный волк, растянулся поверх него, укрыв собою от вьюги и холода.

В том противостоянии «зверь – человек» не было побежденного.

Много позже, уже перед концом срока, легенду о загадочном волке развенчал вновь прибывший сибиряк-охотник. Оказалось, что не волк это вовсе, а собака. И приходит она, как выяснилось, из деревни, что за горкой, дальше за зону. Одним мифом на земле стало меньше.

Был только один человек, не желавший этому верить.

Став свободным, Хабаров нашел ту деревню. А ведь лгут охотники! И самые надежные источники – тоже лгут!

В скрипучем кузове старого бортового газика Хабаров ехал в райцентр. Он не сразу заметил, что за машиной, едва пробиравшейся по ухабистой разбитой дороге, бежит волк.

– Вернулся, бродяга! – крикнул ему Хабаров и помахал рукой. – Теперь я просто не имею права сгинуть. Жить мне долго и счастливо. Встретил я тебя на удачу!

На вершине холма волк отстал. Он картинно сел на дороге и долго, неотрывно смотрел машине вслед. Когда зверь скрылся из виду, над тундрой застыл его протяжный одинокий вой…

На рассвете Хабаров проводил Митрича до Сухой Балки. Возвращаясь, он еще издали увидел Алину. Бледная, заплаканная, в обнимку с ружьем она сидела на крыльце.

– Ты чего?

– Я думала, вы меня бросили.

Он снисходительно улыбнулся, попытался дотронуться до нее, но Алина ударила его по руке.

– Мог бы предупредить! У вас, у мужиков, просто нет сердца!

Хабаров равнодушно пожал плечами, взял чайник с костра и ушел в избу. Спустя какое-то время вошла Алина.

– Там собака ворчит. Почему?

– Зверь рядом.

– Какой зверь? – в ее глазах блеснул испуг.

– Не знаю. Рысь, лисица…

– Куда ушел старик?

– В Китай.

– В Китай? Зачем?

– Тебе же надо вернуться в Москву?

– Не улавливаю связи.

– Те люди, о которых ты говорила, добывали черную икру на чужой территории. Территории китайцев. Он передаст твою пленку, и тебе больше нечего будет бояться.

– Их убьют?

Хабаров недовольно отодвинул жестяную кружку с пахучим коричневым отваром.

– Хватит об этом!

– Я поражаюсь, как ты мог так поступить?! Ты стал другим, Саша. Таким я тебя не знала.

– Ты думаешь, улетишь в Москву, и этим все кончится? Ты что, полная дура? Пойду-ка я за дровами.