Страница 221 из 255
Опускался занавес стеной, Зрители неистовствовали в зале. Я один молчал. Передо мной Горы Дагестана возникали.
Сколько было там беды своей, И мужья ревнивые, со стоном, Сжав в ладонях серебро ножей, Подходили к горским Дездемонам.
Сколько их прошло за сотни лет Там, в горах, почти на крыше мира, Гамлетов, Офелий и Джульетт! Было все, но не было Шекспира.
Как звенела музыка в горах – Рокот рек, хоры певцов пернатых, Но не появлялся горский Бах, И Бетховен не писал сонаты.
И когда трагическим концом Завершался краткий путь Джульетты, Речь о ней не песнею – свинцом Кровники вели, а не поэты.
И когда извечную печаль В песнях горцы изливали горцам, Золотом оплаченную сталь Всаживали в спины стихотворцам.
Сто столетий власть неправоты Жгла людей своим недобрым взглядом. Песнопевцам зашивали рты, Мудрецам давали чаши с ядом.
Я сегодня славлю в сотый раз Вещий гром орудия с «Авроры», Тот, что земли древние потряс, Разбудил мои родные горы.
Из-под спуда он помог извлечь Песни гор и, вопреки невзгодам, Со свободой вместе слух и речь Подарил глухонемым народам.
С той поры цветет моя земля Вместе с землями всего Союза. И звучат порой в стенах Кремля Струны гидатлинского кумуза.
И на языке отцов поэт Песнь поет, и внемлют дагестанцы, Пламенем пленяют белый свет Наши огнедышащие танцы.
И на берегах чужих морей, В Сингапуре, в Токио, повсюду Дагестанской песнею своей Был понятен я простому люду.
Где я только не был, но всегда, В устье Сены или в бухте Нила, Наша дагестанская звезда Среди тысяч с неба мне светила!
И хоть знал я, что она мала, С нею шел я, с ней стремился к свету. Та звезда, какою б ни была, Без нее мне в мире света нету.
Почему ж кой-кто у нас в горах И сегодня говорит уныло, Что для всех народов в небесах Одного достаточно светила?
Говорят, что нечего мудрить, Что, поскольку звезд на небе тыщи, Надо эти звезды упразднить И соединить в одну лунищу.
Пусть луна одна дарует свет, – Ведь народ наш мал и край наш тесен. Пусть одолжит свой язык сосед Для детей моих, и книг, и песен.
И порой ученый мой земляк Кашлянет и заведет беседу: Мол, не стоит разжигать очаг, Можно за теплом сходить к соседу.
Родина, твой сад цветет весной И плодами знаменует осень, Дерево моей земли родной Тоже и цветет и плодоносит!
Пусть еще тонки его ростки, Пусть оно плодами не богато. Но деревья, что сейчас крепки, Тоже были слабыми когда-то!
И опять мне слышатся слова Прорицателей весьма упорных, Что на нашем дереве листва Опадет и омертвеют корни.
Я скажу гадателям в ответ: – Эти корни высохнут едва ли! Для того ль их горцы сотни лет Кровью и слезами поливали?
Я готов поклясться головой: Пусть аварцев всех на свете горстка – И у нас родится Глинка свой, И умы встревожит Пушкин горский.
И пилоты звездных кораблей, Врезываясь в небо голубое, Может быть, напев страны моей В память о земле возьмут с собою.
Поплывет за тридевять земель Песнь, рожденная на горных склонах, И однажды горский Рафаэль Нарисует горскую мадонну…
Долго шел народ мой без дорог, Слишком много испытал он горя: Современник, мы нашли исток, Наши сыновья дойдут до моря.
Вам, потомки, жить и песни петь, Брать вершины, набирая силу, Мы в поэзии добыли медь, Вы найдете золотую жилу.
Снова полночь. Я гляжу в зенит, Перечеркнут мир дорогой Млечной, И звезда с звездою говорит, Переняв повадки человечьи.
Первых и не первых величин, Блещут звезды в небесах, и знаю: На снега моих родных вершин Смотрит вниз звезда моя родная.
Как всегда, горит она впотьмах, Осеняет землю добрым взглядом, Ей не тесно в звездных небесах, И другой звезде не тесно рядом.
Хватит места ей и всем другим В небесах, как на земле поэтам. О моя звезда, гори своим Слабым, но неповторимым светом.
1963
Колесо жизни
1
Луч прощальный вспыхнул, опаляя Эвереста снежное плечо. В облака оделись Гималаи, Но струна не замерла еще.
Острый пик за тучею маячит, И, хоть сумрак предвечерний хмур, Не иссякла песня. Это значит – Рано мне откладывать пандур.
Мандала – таинственное слово. Я его в Непале услыхал, В окруженье гор седоголовых, В государстве неприступных скал.
В этом слове отзвуки санскрита, Мудрость постижений вековых. Множество значений в нем сокрыто, Поразмыслим об одном из них.
Мандала – дороги воплощенье, Повороты, пестрые столбы, Непрестанное коловращенье Времени, пространства и судьбы.
Мандала – поток необоримый, На бегу в себя вобравший все. Мандала – движенья облик зримый, Неустанной жизни колесо
2
Миллионы рук его творили, Округляли, к скорости стремясь, Тщательно приращивали крылья, С будущим налаживали связь.
Миллионы рук творили, силясь К совершенству полному прийти, Чтобы миллионы лет крутилось Колесо, привычное к пути.
Мастера во все века старались, Чтоб ничто в дороге не стряслось, Все же втулки иногда ломались, То и дело барахлила ось.
Нет уж тех умельцев и в помине, Оборот свершился, век прошел. А хлопот немало и поныне: Ось цела, случается прокол.
Новые поднаторели руки, Новые рождаются умы, И, однако, новые прорухи Тоже появляются, увы.
Колесо работает, изведав Гладкий грунт, ухабы, гололед, В жизни есть и радости и беды, Горький спад и горделивый взлет.
Те, кто вместе с колесом несется, Испытали и добро и зло, Их лучами обласкало солнце, Их морозным ветром обожгло.
Вперемежку в этой круговерти – Топкие болота, склоны гор, Жалкое бесславье, свет бессмертья, Громкий подвиг и глухой позор,
Вперемежку тишина и взрывы, Век застоя, возрожденья век, Вирусы захвата и наживы Замедляют колеса разбег.
Это значит – бедности с богатством, Правде с кривдой враждовать и впредь. Полосы бесчисленных препятствий Ходкий круг спешит преодолеть.
Он, упрямец, все-таки вращаясь, На своем пути встречает вновь Радость и печаль, восторг и зависть, Страх и смелость, ярость и любовь…
3
Есть притча в Непале с далеких времен О тех, кто презрением общим клеймен, Но все ж благоденствует в мире людском И править желает земным колесом.
Их трое ничтожных по сути своей, Но чем бесталанней они, тем страшней. Их трое. Хотят они упряжь держать. А двигаться… Двигаться могут и вспять.
Три символа. Притчу начнем со свиньи. Являя все низкие свойства свои, Лежит она в луже, в помоях урчит. Коль что не по ней, без конца верещит.
Тем временем в притчу вползает змея. Она, и коварство и злобу тая, Извилистой тропкой скользить норовит, Почти не слышна, но язык ядовит.
И третья… На вид безобидна она, Но редкою глупостью наделена, Шумлив легкомысленной курицы нрав, Кудахчет она, петуха увидав.
Спросили свинью, отчего нечиста, Измазана от пятачка до хвоста. И хрюкнула чушка, в тени развалясь: – Миф издавна грязен. Я выбрала грязь…
Спросили змею, отчего она зла, Зачем по тропинке кривой приползла. На это в ответ прошипела змея: – Извилиста жизнь. Извиваюсь и я.
А курица просто клевала зерно, Да ей и вопрос-то понять не дано. Заладила, глупая: – Я хоть куда! Куд-куд-куд-кудах! Куд-куда, куд-куда…
Визжанье, шипенье, кудахтанье вдруг Слились, заглушая все звуки вокруг. Коварство и хамство и глупость опять Втроем поспешили себя оправдать: – Настал возвышения нашего час. Ведь люди порой превращаются в нас.
А нелюдям легче до цели дойти, Крутнуть колесо, оказаться в чести. О, мандала!.. Вьется дорожная пыль. Печальная сказка. Жестокая быль.
4
Мандала… На вечной той орбите Устремленья не всегда равны. Трудолюба радуют открытья, Краснобая – званья и чины.
Мастер, делом непрестанно занят, Не всегда горазд на словеса. Прохиндей хвастливо барабанит, Словно он создатель колеса.