Черная роза

— Значит, у твоей Ингейн плохой вкус, раз она желает выйти за него замуж.

— Это брак по расчету, чтобы собрать воедино все их поместья.

Махмуд вошел в юрту, чтобы поесть. Стрижка еще не закончилась, и он смотрел круглыми глазами на падающие пряди, продолжая громко чавкать.

— У нас с тобой схожее положение, — внезапно сказал Уолтер. — Я — незаконнорожденный сын без всяких средств к существованию, и именно поэтому я отправился на Восток. А ты…

— А я никогда точно не знала собственного отца, и меня это радует, потому что в моих венах не течет кровь семейства Антемуса.

Уолтер отдал ей ножницы:

— Все. Мне кажется, что я неплохо справился. Взгляни в зеркало и оцени результат. — Потом он добавил: — Мы с тобой товарищи по несчастью, мы должны стать добрыми друзьями.

Мариам медленно поднялась и пошла за занавес. Вернувшись, она сказала:

— Хорошо. Ты меня прекрасно подстриг. Спасибо, Уолтер.

— Наш бедный Трис мерзнет на улице. Сейчас моя очередь нести караул.

— Не стоит. Я сейчас переоденусь. Я вообще надевала эту одежду в последний раз: вы считаете, что это опасно… Уолтер?

— Да.

Девушка жалобно посмотрела на него:

— Пожалуйста, мне хочется, чтобы ты вспоминал меня именно такой, а не тем парнишкой, в которого я сейчас превращусь.

Караван двигался по Великому пути шелковых караванов, который поворачивал к Маньчжу. Уолтер впоследствии называл это время кратким царствованием королевы Мариам.

Уолтер и Мариам все больше сближались, и они все вместе приятно проводили вечером время, если только Уолтера не звали сыграть в шахматы с Баяном. Правда, Уолтер иногда чувствовал себя очень неловко, замечая грусть в глазах Триса, который, конечно же, видел, как тянутся друг к другу Уолтер и Мариам.

Уолтер немного расслабился и не возражал, когда Мариам каждый вечер смывала краску с лица. Правда, кто-то из мужчин постоянно караулил у палатки. Мариам была на седьмом небе и каждый раз старалась приукрасить себя к ужину. Порой молодые люди посмеивались над варварской роскошью побрякушек, которые она надевала.

— В ней играет чужая кровь, — как-то заметил Уолтер. Он не имел в виду ничего обидного, но девушка расстроилась.

— Но во мне есть английская кровь! — воскликнула она. — Я тоже англичанка!

Уолтера очень беспокоили ее украшения, но он пытался себя убедить, что она взяла их с собой еще до побега. Но однажды вечером она появилась в ярко-красном шелковом наряде, и он больше не мог успокаивать себя таким образом. Платье так красиво смотрелось в сочетании с темными волосами, что Уолтеру не хотелось допытываться, откуда оно у нее, но нужно было покончить с кражами раз и навсегда.

— Откуда у тебя этот наряд?

— Махмуд видит, Махмуд берет, — улыбнулась она. Уолтер вспомнил, что сказал Трис еще при первой краже.

Нельзя рисковать и заставлять ловкого Махмуда возвратить украденную вещь ее законному хозяину. Уолтер подвинулся ближе к огню и печально покачал головой.

— Я понимаю, что на Востоке довольно легко относятся к воровству, — сказал он. — Поэтому мы не станем тебя отчитывать за этот грех, Таффи, ведь ты мне дала обещание, но постоянно его нарушаешь.

Девушка попыталась исправить положение:

— Это правда, Уолтер. Но ты в тот раз был очень зол, когда заставлял меня пообещать это. Но потом мне показалось, что я тебе начала нравиться, поэтому решила, что ты изменил мнение. Что тут такого? Это мои вещи. Все, что принес Махмуд, принадлежало мне. И даже это алое платье.

— Если кому-либо придет в голову, что все украденные вещи были твоими, — заметил Уолтер, — то сразу станет понятно, что ты продолжаешь следовать вместе с караваном.

Девушка кивнула в знак того, что все поняла.

— Теперь я твердо обещаю, что не стану ни о чем просить Махмуда!

— А тем временем мы должны что-то предпринять. Махмуд соберет все украденные вещи и закопает их где-нибудь подальше. Мариам, мне неприятно это говорить, но иного выхода нет.

— Наверно, ты прав, — сказала девушка, помолчав. — Но мне их очень жаль.

В этот вечер он играл в шахматы с Баяном, а когда вернулся, в юрте было темно. Тристрам глубоко дышал, а Махмуд, как всегда, храпел. Уолтер понимал, что они оба спят. Но из-за занавески раздавались какие-то шорохи. Мариам тихонько выбралась на середину юрты и шепнула:

— Уолтер?

Он придвинулся к ней. Девушка протянула руку и коснулась его, чтобы быть уверенной, что он ее хорошо слышит.

— Я должна тебе все рассказать. Махмуд выбросил все вещи, кроме ножниц. Мне хочется их оставить. Ты знаешь почему? — Наступила тишина, а потом девушка прошептала: — Ты мне никогда ничего не рассказывал об Англии, а я желаю знать о ней как можно больше. Ты меня возьмешь с собой, правда?

— Жизнь в Англии совсем не такая, как здесь. Она сложнее, чем на Востоке, а климат холодный и влажный. Ты уверена, что готова изменить всю жизнь?

— Это все не важно. Теперь, когда мне известно, что во мне течет английская кровы я хочу стать настоящей англичанкой. Я хочу жить в стране моего отца, даже если мне там придется нелегко. — Девушка прошептала эти слова так страстно, что Уолтер испугался. — Неужели ты думаешь, что я здесь останусь? — Она вновь дотронулась до его руки.

Мариам продолжала его расспрашивать о жизни дома. Уолтер начал ей рассказывать о своем странном детстве в Герни, об учебе в Оксфорде и обо всех событиях, вынудивших его покинуть родину. Девушка горела желанием знать все, но Уолтер понимал, что больше всего ее интересовала Ингейн и существовавшие между ними отношения.

— Ты не считаешь, что Ингейн поступает очень эгоистично? — спросила она.

— Потому что собиралась выйти замуж за моего брата? Но это не только ее решение. Оба отца договорились заключить этот союз, и она была не в силах сопротивляться.

— Но ей хотелось отказаться от этого брака? Уолтеру пришлось ответить, что он в этом не уверен. Когда Мариам заговорила снова, Уолтер понял, что она твердо решила ехать в Англию. Она перестала задавать глубоко личные вопросы.

— Я ничего не знаю, — грустно заметила Мариам. — На Востоке считают, что женщинам незачем учиться. Я никогда не видела книги. Что я стану делать в вашей стране? Там все будет по-иному.

— Английские женщины тоже мало учатся, и, наверное, немногие из них видели книги.

— Мы считаемся христианами, — продолжала Мариам. — Но я никогда не была в церкви. В Антиохии опасно быть христианином, и Антемус был в этом отношении очень строг. Вы с Трисом такие набожные, что мне становится за себя стыдно. Мне нужно побольше узнать о христианской вере, за которую мужчины готовы сражаться и даже умереть. Ты мне об этом расскажешь?

— Да, Мариам, мы будем очень рады. Наша вина, что мы раньше об этом не подумали.

Девушка страстно выдохнула:

— Я хочу быть похожей на вас во всем! Мне будет неприятно, если тебе придется стыдиться меня!

— Ты хочешь выйти замуж за англичанина? Она напряглась.

— Да. Да, я хочу выйти замуж за англичанина, — шепнула Мариам.

Уолтер не понял, как это получилось, но они уже лежали в объятиях друг друга и он обхватил ее за шею. Он теснее прижал ее к себе и почувствовал, как сердце Мариам бешено бьется рядом с его сердцем.

— Какая я слабая, — проговорила Мариам. — Я говорю о том, что хочу быть похожей на ваших дам, а сама позволяю обнимать себя, хотя… мне известно о твоей любви к леди Ингейн. Но мне кажется, что я тебе тоже нравлюсь.

— Я все время пытался бороться с этим чувством, потому что понимал, что нарушаю клятву.

— Клятву? Неужели слова так важны? Разве все не решает твое сердце?

Он крепко прижал к себе девушку, так что она тесно касалась его всем телом. Она не сопротивлялась, и Уолтер чувствовал, как голая ножка касалась его сапога.

— Может, она уже вышла замуж, — задыхаясь, прошептала Мариам. — Ты этого не узнаешь, пока не вернешься, а до этого пройдет несколько лет. Может, ты… будешь о ней все меньше и меньше думать… — У нее вдруг поменялось настроение, и она выскользнула из его объятий. — Ты обо мне плохо подумаешь, — громко сказала она. — Ты будешь меня считать бесстыдной и легкомысленной. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь меня стыдился, но мне самой сейчас стыдно за себя.