Страница 101 из 113
Да! Очень странное лицо! Будто нарисовано одним резким, быстрым, не отрывая пера от бумаги, росчерком. Мысленно хочется дорисовать его.
Усилием воли Грибов наконец повернул это лицо анфас, заставил Цвишена приподнять тяжелые складчатые веки. Взгляд из-под них, несомненно, властный и в то же время слегка косящий, ускользающий.
Командир «Летучего Голландца» и на снимке не смотрит в лицо своему фюреру.
Цвишен и Гитлер стоят друг против друга, склонившись в полупоклоне. Рукопожатие! Оба позируют перед фотографом. Но Гитлер позирует больше. Он позирует с упоением. Цвишен делает это явно по обязанности.
В каждом характере, по-видимому, есть свое «но». Это не обязательно ханжество, притворство, лицемерие. «Но» может быть совсем крошечным, незаметным. И оно может стать уродливым и громадным, как тень, отбрасываемая на стену, если источник света поставлен на пол у ног.
Какое же «но» в характере командира «Летучего Голландца»?..
И что это означает — Винета?
Профессор переводит взгляд на карту мира.
Всегда успокаивает его зрелище мирового океана, гамма синих прохладных оттенков — на больших глубинах очень сине, на мелях и у берега голубовато-бело.
Грибов с достоинством может сказать о себе, как говаривал знаменитый военный штурман, покойный контр-адмирал Дмитриев: «Жизнь вспоминается, когда смотришь на карту мира».
Было время, когда чуткий собеседник угадывал что-то горькое в этой фразе, улавливал печальные нотки, тщательно скрываемые. Вспоминается! Жизнь прошла и вспоминается…
Но теперь не так.
Воспоминания пригодились. Как транспортир, накладывает их Грибов на карту, восстанавливая путь «Летучего» по морям и океанам.
Одного не вспомнит до сих пор: где, в каком порту, под какими широтами слышал он это странное название «Винета»?
Мысль торопливо обежала земной шар. Венеция, Венето, Венесуэла… Не то, нет!
Долго в полной неподвижности сидит Грибов перед картой мира.
Ассоциации рождаются и пропадают. Чем свободнее, без напряжения, возникают, тем они ярче, неожиданнее.
Так вспоминают забытое слово. Не надо напрягать память, торопиться, волноваться. Надо как бы отвернуться, сделать вид, что поиски не имеют для вас значения. А подсознательный ассоциативный механизм будет тем временем делать свое дело — и вдруг сработает: подаст наверх забытое слово!
Ну конечно же: Гейне, его «Северное море»!
Поэт упоминает там сказочный средневековый город, который опустился со всеми жителями на дно. В ясные дни, согласно преданию, рыбаки даже слышат из воды приглушенный звон колоколов.
Винета в шхерах, по-видимому, сооружена одной из первых, и она — под водой.
Это, впрочем, отнюдь не откровение для Грибова, особенно после недавних происшествий на границе. Уточнен смысл условного наименования, только и всего!
Вопрос в том, дошел ли Цвишен до своего подводного убежища в шхерах.
Подобно крысе, метался он на Балтике в апреле 1945 года. Все щели заткнуты паклей и толченым стеклом. Пиллау горит. Данциг пал. Кильский канал в Бельты закрыт. Вероятно, была возможность интернироваться в нейтральной Швеции. Но это значило бы разоблачить себя.
Единственный путь — на восток, в район шхер, где советские войска.
Допустим, «Летучий» добрался до Винеты. Выбрался ли он из нее?
Этот район шхер был уже советским. Шнырять здесь, даже ночью, даже под водой, становилось труднее, опаснее с каждым днем.
И вряд ли Цвишен собирался долго отлеживаться в своем логове.
Он был человек быстрых решений. Пассивно ждать гибели? Нет, не в его характере!
Он сообщил в своей, по-видимому, последней радиограмме о том, что готов затопить подводную лодку. Из шхер выбирался бы уже посуху.
Что же он сделал, в таком случае, с секретными документами?
Наиболее важные документы захватил бы с собой. Но, вероятно, их было слишком много. Сжечь? Жаль. Да для этого, надо думать, и времени не было.
Значит, документы остались в затопленном «Летучем Голландце»?..
Но Цвишен в апреле 1945 года мог и не прорваться в шхеры.
На пути были минные заграждения, советские «морские охотники», сторожевые и торпедные катера. Цвишен мог затонуть.
А Балтийское море хотя и неглубоко, но обширно. Найти в нем подводную лодку, не зная координаты ее затопления, представляется практически невозможным.
Но если подлодка затонула, то все находившиеся в ней документы растворились в Балтийском море.
У Грибова на сей счет не было сомнений.
В начале первой мировой войны, будучи лейтенантом, он принимал участие в обеспечении секретных водолазных работ у острова Осмуссар.
Неподалеку от этого острова наскочил на камни немецкий крейсер «Магдебург». Выполняя инструкцию, командир его в последний момент выбросил за борт корабельные документы, чтобы те не достались врагу. Документы хранились в свинцовых переплетах и сразу же пошли ко дну.
Но русские водолазы подняли их. Это сыграло огромную роль в войне. На поверхность извлечены были документы скрытой связи германского военно-морского флота. Русское командование честно поделилось находкой с союзниками. В дальнейшем немцы на всех морях пользовались своими шифрами, не подозревая, что они понятны противнику.
После войны немцы узнали об этом и приняли иные меры предосторожности.
Отныне секретные данные наносились на карты и вписывались в документы особыми, легко смывающимися чернилами. Сейфы, где хранилась документация, имели отверстия в стенках. Когда корабль шел ко дну, вода проникала через эти отверстия в сейф и мгновенно смывала тайну.
Нечто подобное могло произойти и с «Летучим Голландцем»…
А у Нэйла возникла «гипотеза понтонов».
«Если бы я был на месте хозяев Цвишена, — писал он Грибову, — то приказал бы ему спрятать секретный архив в море, вблизи какой-нибудь банки. По-моему, это надежнее шхер. Представьте себе, ночью подлодка всплывает в намеченной точке, где-нибудь посреди моря. Затем за борт спускают на понтонах ящики с архивом. Понтоны будут поставлены на определенной глубине, они не видны. Ящики, прикрепленные к ним надежными тросами, спокойно лягут на дно. Да, нечто вроде минной банки. „Мины“ приберегают до поры до времени. В нужный момент они еще сработают.
Координаты этой точки впоследствии легко определить по резко выраженным глубинам.
Таким образом, Балтийское море превращено в огромный сейф или кладовую. Правда, кладовая эта отчасти сыровата, но ящики, надо думать, водонепроницаемы».
Конечно, нельзя исключить и такой вариант решения. Винета в шхерах, подобно Винете в Пиллау, всего лишь пустышка, скорлупа ореха без ядрышка.
И Шура Ластиков, который дорог Грибову, как сын, как внук, рискует своей жизнью, чтобы доказать: орех пуст внутри?
Ведь нарушители тоже могут не знать об этом.
Мучимый тревогой, Грибов подходите окну.
Ночь. Дождь.
В такую же погоду он в 1937 году проводил линкор «Марат» из Ленинграда в Лондон для участия в торжествах по случаю коронации Георга VI.
Балтийское море прошли в сплошном тумане. Идти приходилось уменьшенным ходом, по лоту, беспрерывно прощупывая глубины. За Борнхольмом поджидал танкер. В тумане линкор пополнился горючим и повернул по счислению в узкую часть Фемарнбельта.
Серая занавесь двигалась перед форштевнем, уносимая ветром. «Марат» шел как бы в кильватер тумана.
Лишь вблизи от места назначения разъяснило. Советские военные моряки увидели наконец белую глыбу на горизонте — остров Уайт, который прикрывает подходы к Спитхэдскому рейду.
Признаться, даже в той сложной навигационной обстановке штурман «Марата» не волновался так за свою прокладку курса, как волнуется сейчас…
2. Встречный поиск
Примерно милях в шестидесяти — семидесяти западнее Ленинграда дождя нет. Звездный свод медленно поворачивается над головой.
Александр придвигает ракетницу, смотрит на часы-браслет, переводит взгляд на небо.