Страница 14 из 164
Почти час расхаживал он взад и вперед около больших песочных часов, стоявших на столе. В комнате было тихо, прохладно и полутемно.
Когда он переворачивал часы, появился Сарвант.
— Как рука?
Сарвант протянул ее к свету. На ней не было повязки. Отверстие было заклеено, и прозрачная пленка из какого–то вещества покрывала рану.
— Мне сказали, что я могу пользоваться ею для тяжелой работы даже сейчас, — восхищался Сарвант. — Руд, может быть эти люди и отсталые во многих отношениях, но что касается биологии, они не уступят никому. Жрица сказала, что эта тонкая пленка–псевдоплоть, которая будет расти и полностью затянет рану, будто ее и не было. Они сделали мне переливание крови, затем дали поесть, что, кажется, сразу придало мне силы. Но не даром, — закончил он, сделав гримасу, — они сказали, что пришлют мне счет.
— У меня такое впечатление, что эта культура не терпит лодырей и тунеядцев, — заметил Черчилль. — Нам нужно подыскать какую–нибудь работу и побыстрее.
Они покинули храм и на этот раз без происшествий вышли к берегу реки Потомак.
Гавань простиралась вдоль берега на добрых два километра. Некоторые суда были пришвартованы к причалам, многие стояли на якоре посреди реки.
— Перед нами панорама порта начала девятнадцатого века, — констатировал Черчилль. — Парусники любых типов и размеров.
Уверен, пароходов мы здесь не увидим, хотя неразумно полагать, что эти люди не умеют их строить.
— Запасы угля и нефти истощились задолго до того, как мы покинули Землю, — заметил Сарвант. — Они могли бы жечь дрова, но у меня сложилось впечатление, что, хотя деревья здесь нередки, их не рубят без надобности. И, очевидно, они либо забыли как производить ядерное топливо, либо сдерживают это знание.
— Сила ветра пусть и не обеспечивает большую скорость, — добавил Черчилль, — но зато всегда в избытке и доставит куда нужно вовремя. Смотрите, какой красивый корабль идет сюда!
Жестом он указал на одномачтовую яхту с белым корпусом и красными парусами. Она разворачивалась, чтобы пристать как раз к тому причалу, где они стояли.
Черчилль, таща за собой Сарванта, сбежал по длинной лестнице к берегу. Он любил поговорить с моряками, а люди на этой яхте очень напоминали тех, с кем он плавал во время летних каникул.
За рулем стоял седой плотный мужчина лет пятидесяти пяти. Двое других, по–видимому, были его сын и дочь. Сын был высоким, хорошо сложенным, статным блондином лет двадцати, дочь — невысокой, с хорошо развитой грудью и тонкой талией, Длинноногая, с необычайно красивым лицом и длинными светлыми волосами. Ей могло быть от шестнадцати до восемнадцати лет. На ней были свободные шаровары и короткая синяя куртка. Она вышла на ют и, видя, что двое мужчин стоят на пирсе, обратилась к ним, сверкнув белыми зубами:
— Держи конец, моряк!
Черчилль подхватил конец и подтянул яхту к пристани. Девушка перегнулась через борт и улыбнулась:
— Спасибо, моряк!
Юноша–блондин пошарил в кармане юбки и бросил Черчиллю монету.
— За твой труд, милейший.
Черчилль перевернул монету. Колумб. Раз эти люди дают столь щедрые чаевые за такую ничтожную услугу, с ними, должно быть, стоит познакомиться.
Он легко перекинул щелчком монету в сторону юноши. Тот, хотя и удивился, ловко поймал ее одной рукой.
— Спасибо, но я не слуга, — пояснил Черчилль.
Глаза девушки стали шире, и Черчилль увидел, что они темно–синие.
— Мы не хотим Вас обидеть, — произнесла она низким голосом.
— А я и не обиделся.
— По Вашему акценту можно судить, что Вы не из Ди–Си, — сказала она. — Вас не обидит, если я спрошу откуда Вы родом?
— Я родился в Манитовеке, городе, который больше не существует. Имя мое — Рудольф Черчилль, а товарища моего — Нефи Сарвант. Он из Мезь, в Аризоне. Нам по восемьсот лет, и мы на удивление хорошо сохранились для своего возраста.
У девушки перехватило дыхание.
— О, вы братья Героя–Солнце!
— Да, сотоварищи капитана Стэгга.
Черчиллю понравилось то, что он произвел такое сильное впечатление.
Отец протянул ему руку, и по этому жесту Черчилль понял, что он и Сарвант приняты как равные, во всяком случае, в данный момент.
— Я — Рес Витроу. Это — мой сын Боб, а это — моя дочь Робин.
— У Вас красивая яхта, — похвалил Черчилль, зная, что это лучший способ завязать непринужденный разговор.
Рес Витроу сразу же стал объяснять достоинства своего судна, его дети с воодушевлением дополняли его. Как только в разговоре бывалых яхтсменов наступила короткая пауза, Робин, едва дыша, сказала:
— Вы, должно быть, многое увидели — множество удивительных вещей, если это правда, что летали к звездам? Я бы так хотела послушать об этом.
— И я, — присоединился к ней Витроу, — также полон желания. Почему бы вам обоим не зайти вечером ко мне в гости? Конечно, если сегодняшний вечер у вас не занят.
— Мы польщены, — с достоинством ответил Черчилль. — Но, боюсь, мы не одеты надлежащим образом.
— Об этом не беспокойтесь, — сердечно возразил Витроу. — Я позабочусь, чтобы вас одели, как подобает братьям Героя — Солнце.
— А Вы можете сказать, что с ним?
— Вы не знаете? Охотно допускаю это. Мы сможем поговорить об этом вечером. Очевидно, есть многое такое, чего вы не знаете о Земле, на которой не были столь невероятно долго. Это правда? Восемьсот лет! Да хранит вас Колумбия!
Робин сняла куртку и стояла обнаженная по пояс. У нее была замечательная грудь, но, казалось, она сама не осознавала этого, так же как и других своих прелестей. Вернее, она знала, что у нее есть на что посмотреть, но не позволяла этому знанию препятствовать грации движений, либо побуждать к кокетству.
Сарвант был настолько потрясен, что не позволял себе смотреть на нее долго. Черчиллю это казалось странным. Нефи, хотя и порицал одежду и манеры девушек Ди–Си, казалось, нисколько не смущался при виде их, когда они шли по улицам. Пожалуй, из–за того, что на других девушек он смотрел отстраненно, безразлично, как на диких туземцев чуждой земли. Здесь же знакомство подразумевало возникновение другого отношения.
По ступеням они взобрались наверх, где уже ждал экипаж, запряженный парой крупных темно–коричневых оленей. На небольшой площадке позади возка стояли двое вооруженных парней. Спереди восседал возница.
Витроу с сыном пригласили Сарванта присесть здесь же. Робин, не задумываясь, расположилась рядом с Черчиллем, и притом очень близко к нему. Грудь ее почти лежала на его руке, и он чувствовал, как исходящее от девушки тепло поднимается к лицу. Ему даже стало немного не по себе от того, что он не в состоянии скрыть, насколько сильно она его волнует.
Олени быстро бежали по улице, возница не считал нужным обращать внимание на пешеходов, которые, по его убеждению, должны были сами вовремя убираться с дороги. Через пятнадцать минут они оказались в районе проживания знати и богачей, промчались по длинной мощеной аллее и остановились у большого светлого дома.
Черчилль спрыгнул и подал руку Робин. Она, улыбнувшись, поблагодарила его. Внимание его привлек громадный тотемный столб во дворе. На нем скалились стилизованные головы нескольких животных, но чаще всего попадались кошачьи.
Витроу догадался, что интересует Черчилля.
— Я из Львов. Моя жена и дочери принадлежат к Речным Кошкам.
— Мне известно, что тотем является могучей частью вашего общества. Но мне чужда сама идея.
— Я заметил, что у вас нет ничего, что свидетельствовало бы о принадлежности к какому–либо из братств, — отозвался Витроу. — Я мог бы посодействовать вам присоединиться к одному из них. Это совершенно необходимо. По сути, насколько мне известно, вы — первые, кто сам по себе.
Беседу прервали пятеро ребятишек, выскочивших из главного входа и с нежностью набросившихся на своего отца. Витроу поочередно представил гостям этих голых мальчишек и девчонок, а затем, когда подошли к крыльцу, познакомил со своей женой, полной женщиной средних лет, некогда, вероятно, очень красивой.