Страница 3 из 118
“Все это очень странно”, — подумал он. И впервые почувствовал смутное искушение открыть глаза. Но оно тут же куда-то исчезло. Отныне в мозгу д’Ормана безраздельно господствовала убежденность, что кому, как не ему, дано постигнуть полное значение этой тишины — ведь он столько месяцев провел в одиночестве на борту космического корабля.
Но то была тишина другого рода. Тогда ее все время нарушали его приглушенные пришептывания на вдохе и на выдохе. Почмокивания, которые порой срывались с его губ, сжимавших трубку питания, какие-то движения его собственного тела. Сейчас же это было… А что, собственно говоря, было?
Его мозг был неспособен найти этому состоянию какое-либо определение. Д’Орман открыл глаза. Первое ощущение — какие-то едва уловимые колебания. Он лежал наполовину на боку, наполовину на спине. Недалеко от него пятном на фоне звездного неба выделялся торпедообразный силуэт размерами около девяти на три с половиной метра. Ничего, кроме этого, он больше не видел, разве что отдельные звезды да мрак Космоса.
Все казалось ему вполне нормальным. Он не испытывал чувства страха. Было такое впечатление, что разум и весь его духовный мир отдалились куда-то далеко-далеко. А память стала не более чем еще более дальним придатком. Однако через какое-то время в нем пробудилось желание изменить свое физическое положение по отношению к окружавшей его среде, и это подстегнуло его волю.
Постепенно стали возвращаться воспоминания, причем очень отчетливо. Итак, сначала появился черный звездолет. Затем он заснул. А сейчас его окружала звездная ночь с рассыпанными в ней созвездиями. Он, должно быть, все еще сидит в кресле пилота и через иллюминатор наблюдает панораму Космоса.
Но — и д’Орман мысленно поморщился — на самом-то деле не сидит, а лежит на спине и смотрит снизу вверх. Снизу вверх! И что же он видит? Набитое звездами небо и темное пятно, напоминающее формой космический корабль.
С отрешенностью совы разум отказывался верить этим ощущениям. Ведь его корабль был единственным в этом участке Вселенной. Второго звездолета просто не могло быть. Неожиданно он заменил, что стоит. Причем произошло это совершенно неосознанно. Просто в какой-то момент он лежал, вытянувшись во весь свой рост, а через мгновение уже покачивался на нетвердых ногах…
Он находился рядом с кораблем на платформе, которую прекрасно видел, хотя и в какой-то сумрачной дымке. Всюду вокруг него, рядом и вдалеке стояли, сидели и лежали обнаженные мужчины и женщины. Одни стояли, другие сидели, и никто не обращал на него ни малейшего внимания.
В следующий момент он уже вцепился одеревенелыми пальцами во входной люк корабля, пытаясь его открыть. Это сработала его неопределенно долго молчавшая реакция космонавта. Именно она продиктовала эти автоматические и исступленные действия. Постепенно он осознал, что с беспокойством рассматривает входной механизм и неуклюже теребит его, пытаясь открыть. Тогда он отступил на шаг и окинул взглядом весь свой маленький корабль.
Из каких-то скрытых в самой глубине сознания остатков спокойствия возникло желание, которое тут же преобразовалось в действие. Шаг за шагом он обошел корабль и прильнул к его иллюминатору. Его снова на время охватила какая-то шальная паника, как только он увидел, словно в темном колодце, столь знакомые ему приборы и различные металлические предметы. Однако на сей раз он справился с ней достаточно быстро и камнем застыл на месте. Пытаясь изгнать из сознания все посторонние мысли, он целиком сосредоточился только на одной из них, такой простой, но одновременно столь необъятной, что ему понадобилось мобилизовать весь свой интеллектуальный потенциал, чтобы выделить ее, удержать.
Все более и более тягостным становилось осознание того факта, что он очутился на какой-то кочующей в Космосе платформе. Против этого восставал весь его разум, чувства. Его терзали сомнения, страх и неверие. И все же в мыслях он постоянно возвращался в прошлое. Он был вынужден делать это, так как не видел впереди никакого рационального пристанища или убежища. А сам д’Орман был бессилен, обречен на бездействие и на ожидание того, что похитители своим поведением как-то проявят наконец свои намерения в отношении его. Тогда он сел и стал ждать.
Истек час. Беспрецедентный во всей истории человечества час, когда он, человек благословенного 2975 года, наблюдал за тем, что происходило на космическом корабле в году трехмиллионном!
Этот час целиком ушел на то, чтобы окончательно убедиться в том, что смотреть было не на что. Разве что на совершенно невероятную обстановку вокруг. Никто ничего не делал. Никто, кажется, даже смутно не замечал его присутствия. Время от времени кто-то в этом сумрачном мире двигался. И тогда его силуэт отчетливо выделялся на фоне низко расположенных звезд. Впрочем, хорошо просматривались и вся остальная погруженная в темень палуба и скученные на ней нечеловеческие существа.
И никто не проявлял желания хоть как-то удовлетворить его все возраставшую потребность разобраться в том, что происходит вокруг. И тогда, в каком-то потрясении, д’Орман вдруг понял, что первые шаги предстоит сделать ему самому, что именно он должен брать все это дело в свои руки.
Внезапно он осознал, что драгоценные минуты истекают бесцельно. Это потрясло его. В каком же надо было быть шоке, чтобы вот так, полусидя-полулежа, оставаться столько времени в прострации. Впрочем, чему тут удивляться!
Но с этим пора кончать. Приняв столь смелое решение, он резко вскочил на ноги, но тут же заколебался. Его била дрожь. Неужели он действительно намеревался вот так запросто обратиться к одному из членов этого корабля ночи и расспросить его обо всем, причем сделать это с помощью телепатии?
Его пугала странная природа этих существ. Они не были людьми. Три миллиона лет отделяло его от них, и связующая их нить имела не большее значение, чем та, что существовала в прошлом между крупными антропоидными обезьянами и его далекими предками.
Три миллиона лет. И каждую секунду этого трудновообразимого отрезка времени кто-то рождался, кто-то умирал, жизнь шла своим леденящим душу ходом до тех пор, пока по истечении несчетного количества эонов на шкале геологических часов не появился последний человек. Эволюция достигла таких высот, что было покорено само пространство непредсказуемым и поразительным прогрессом биологической адаптации. И этот процесс был настолько удивителен и прост, что всего за один сеанс сна д’Орман, инородное в этом мире существо, чудесным образом преобразовался и находился теперь в таком же, как и они, состоянии.
Поток его мыслей прервался. У него возникло неприятное чувство, острое понимание того, что ему совершенно неизвестно, сколько же времени он проспал. Может быть, несколько веков. Ведь для спящего человека времени не существует.
Ему внезапно подумалось, что самое важное сейчас — это узнать, что же все это значит. Примерно в тридцати метрах он заметил медленно прогуливавшегося пассажира платформы.
Д’Орман направился к нему, но в последний момент испуганно отпрянул. Однако было уже поздно: его вытянутая рука уже коснулась обнаженного незнакомца.
Человек обернулся и посмотрел на д’Ормана. Тот отдернул безвольную руку и весь сжался под взором, опалившим его подобно огненной струе, вырвавшейся из узкой бойницы.
Странно, но нахлынувшие на д’Ормана волны страха были вызваны не демоническим характером этого взгляда, действующего ему на нервы, а самой душой, выплеснувшейся из этих пылающих глаз. В них светился нечеловеческий, чуждый ему дух. Человек смотрел на него с напряженным непониманием.
Затем он повернулся и удалился.
Д’Орман дрожал как осиновый лист. Но вскоре он понял, что ему уже более невмоготу оставаться без ответа на свои вопросы. Не раздумывая, он пошел следом за таинственным незнакомцем и догнал его. Теперь они шли рядом мимо стоявших кучками людей — мужчин и женщин. Только сейчас д’Орман отметил одну деталь, которая до настоящего времени как-то ускользала от него: женщин на платформе было раза в три больше, чем мужчин. По меньшей мере.