Страница 6 из 81
— Это гораздо ближе, чем тебе кажется, — криво усмехнулся Ланье, стараясь унять бьющую его дрожь. Тяга стала почти непереносимой, тупая боль с буханьем пульсировала в висках. Кислый запах вина, казалось, усилился и раздражающе щекотал ему ноздри… Он выпил бы сейчас даже винного уксуса, окажись бутылка под рукой. — Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке.
Она убрала за ухо прядь, упавшую на глаза, восстановила колоду и ловко пустила ее веером по липкому от жирной грязи столу. Поводив рукой над картами, выбрала одну и перевернула: Рыцарь Кубков.
— Это ты, — довольно кивнув, сказала она.
— Продолжай.
Девушка снова собрала карты в одну стопку, промедлила на один удар сердца и перевернула верхнюю.
— Это тебе препятствует, — сказала она и положила вторую карту на первую поперек. Ланье увидел мертвого человека, подвешенного на толстой веревке вниз головой: страдальчески искаженное лицо, узкие щелки опухших полуоткрытых глаз. Повешенный… Взглянув на карту, девушка мгновенно побледнела.
— Думаю, тебе следует уйти, — быстро проговорила она.
— Почему? — тупо спросил он, ощущая тяжкую дурноту.
— Ты просто должен уйти, вот и все! — Теперь Мария действительно была перепуганным ребенком, а не уверенной в себе юной женщиной. Трясущимися руками она поспешно собрала колоду, оставив две открытых карты лежать на столе. — Прочь! Прочь! Тебе не место в этом мире!
— И тебе тоже, — резко парировал он и схватил ее за руку: холодная, почти ледяная кожа и тонкие хрупкие косточки под ней. — Разве я не прав? Отвечай!
— Я… я… — Слова застряли у нее в горле. Дернувшись, она освободила руку и бросилась к выходу. — Уходи! Сейчас же! Чужих у нас не любят!
Откинув занавеску и распахнув дверцу настежь, она выпрыгнула из фургона и скрылась в темноте. Ланье хотел последовать за ней, но споткнулся о какой-то хлам, валявшийся на полу, и неуклюже рухнул. Где-то неподалеку сердито загалдели мужские голоса: слов он разобрать не мог, но общий смысл суматохи был предельно ясен. Тяжелые шаги вразнобой зачавкали по влажному снегу, приближаясь.
Ему пришлось смириться с неизбежным. Схватив верхнюю из оставшихся двух карт, Ланье потянул за шпенек перемещателя. Тонкий визгливый вой прорезал воздух, заглушив угрожающие вопли мужчин. У Ланье засвербило в ушах. Он еще успел увидеть острое сверкание ножей перед лезущими в фургон бородатыми лицами, прежде чем мгновенная вспышка ослепительной боли унесла его оттуда.
Когда Ланье нашел ее во второй раз, он едва не отмахнулся от своего вещего чувства, причислив его к разнообразным неаппетитным симптомам тяжелейшего похмелья. Это случилось в Нантакете[5]. Накатившая дурнота бросила его к ближайшему столбу, за который Ланье с благодарностью ухватился. Сверху на столбе была набита поперечина, с поперечины на двух заржавевших цепочках свисала большая деревянная вывеска. Дрожа всем телом в тщетной борьбе с мерзким вкусом дешевого виски, подступающим к горлу, он обнимал этот столб, как лучшего друга, бездумно таращась на противоположную сторону улицы. На той стороне располагался нантакетский бордель. И там, за грязными стеклами окна на нижнем этаже, промелькнула женская фигурка, и он узнал эту фигуру и лицо.
— Да будь я проклят!..
Ланье выпрямился, почувствовав неожиданный прилив сил, отпустил столб и фланирующей походкой пересек грязную улицу. Резкий ветер дул со стороны доков. Пахло свежераспиленными бревнами и смолой, мокрой парусиной и китовой плотью, тронутой тлением, а над всем этим царил запах темного, холодного моря. После той пражской неудачи он шел за Марией по пятам, через дюжину столетий, переносясь то вперед, то назад во времени; он всегда был вблизи от нее, но всегда недостаточно близко. Пару раз они разделяли одну и ту же временную линию, в этом Ланье никак не мог ошибиться, испытав мягкий внутренний толчок, однако ощущение оказывалось мимолетным и слишком расплывчатым. Теперь болезненная тяга вела его сильно и уверенно, она была почти такой же материальной, как кованая железная щеколда на парадной двери борделя. Он отворил дверь и вошел.
В большом холле было тепло, заправленная ворванью люстра бросала слабые пятна света на посыпанный опилками пол. Ланье шагнул к бару, и с дальнего конца узкой стойки навстречу ему неспешно двинулся долговязый и худой, как скелет, бармен. Неровный грубый шрам под левым глазом верзилы удачно завершал его внешность.
— Чем услужить тебе, незнакомец?
— Я только что видел здесь одну девушку.
— Неужто?
Тощий верзила отступил на шаг и заметно насторожился. Ланье с раскаянием сообразил, что даже не позаботился настроить свои импланты на здешний диалект. Он попытался, как мог, изобразить говорок, который уловил на улицах Нантакета.
— Такая худышка-коротышка с синими глазами. А волосы у нее черные, длинные и прямые, что твой кобылий хвост. Язычок вострый, как бритва, и ядовитый, как у гадюки. — Он сделал паузу, наблюдая за реакцией бармена. — Знаешь ее? Видел ее сегодня?
— Может быть, — неохотно пробормотал тот.
Ланье швырнул на стойку полдоллара. Серебряная монета зазвенела на полированном дереве, словно колокольчик, и губы бармена сложились в сухую, безрадостную усмешку. Он взял один из мутных, плохо помытых стаканов, плеснул в него на палец подозрительной беловатой жидкости и молча поставил перед Ланье.
— Мария! — громко сказал он куда-то в пространство. — Тебя хотят видеть.
Она появилась из-за угла, соблазнительно покачивая бедрами; подол пышного темно-зеленого платья заметал опилки на полу. Фигура еше тоньше, чем он запомнил, бледное лицо лишилось детской округлости. Щеки впалые, усталые глаза. Сладкие, удушающе-приторные духи не заглушают въедливого запаха обеззараживающего лавандового мыла, каким обычно пользуются в мертвецкой. Девушка остановилась на расстоянии вытянутой руки от стойки и молча уставилась на Ланье.
— Доброе утречко, — поздоровался он на местный лад, надеясь, что Мария его не узнает. Он давно отпустил волосы и бороду, убедившись, что в таком виде можно ассимилироваться практически в любом столетии. Теперь в шевелюре и бровях Ланье уже сквозила седина, и это придало ему обличье сумасшедшего пророка, которое особенно бросалось в глаза, когда Ланье был как стеклышко трезв. — Ты не против, если мы перекинемся парой словечек?
— Не против, коли таково твое желание.
Ее манера речи очень походила на его собственную. Пряный коктейль отзвуков прошедших времен и забытых миров, некий утонченный налет цивилизованности, странный и неуместный в борделе для китобоев или таверне для докеров. Она улыбнулась Ланье фальшивой улыбкой, видя в нем всего лишь очередного загулявшего моряка.
— Где мы можем поговорить?
Девушка глянула на бармена, тот пожал плечами и буркнул: «Идите». Тогда она указала на лестницу в дальнем конце таверны: «Наверх, третья дверь по коридору. Я скоро». Потом Мария куда-то исчезла, а Ланье, залпом проглотив свое ужасное виски (маслянистая жидкость прожгла его от горла до желудка), направился к лестнице. Старые деревянные ступеньки застонали, как живые, под его тяжелыми башмаками. Наверху было очень тихо, затхлый воздух отдавал табачным дымом и дешевыми духами. Ланье отворил узкую дверь третьей комнаты и сел на кровать.
Она прибежала через несколько минут, с бутылкой виски и парой стаканов. Поставила их на единственный крошечный столик в комнате и стала привычно распускать шнуровку корсажа.
— Налей себе и выпей, — посоветовала она Ланье. — По утрам здесь довольно зябко.
Он встал с кровати и закрыл дверь. Потом подошел к девушке и мягко отвел ее пальцы от шнуровки.
— Не надо. Я здесь не для этого.
— Тогда для чего? — резко спросила она, и синие глаза, полыхнув огнем, сузились почти до щелок.
— Хочу вернуть тебе кое-что.
Он вынул из жилетного кармана затрепанную старинную карту.
Повешенный за прошедшие годы изрядно выцвел, съежился и выглядел еще ужаснее, чем прежде.
5
Остров в Новой Англии, Штат Массачусетс, негласная «столица» китобойного промысла.