Нюрнбергский дневник

В перерыве Геринг сказал Гессу:

— Мы хоть одно доброе дело сделали — спихнули этого подстрекателя с его поста!

Гесс счел эти слова верными и высказал мнение, что было нелегко заручиться поддержкой остальных гауляйтеров.

— Тяжелее всего пришлось с фюрером, — сказал Геринг. — И за это вы меня должны благодарить!

(При этом Геринг не упомянул истинной причины своей неприязни к Штрейхеру, которая носила сугубо личный характер — Геринг обвинял Штрейхера в распространении слухов о том, что ребенок Геринга — дитя из пробирки, поскольку толстяк оказался никудышным производителем. Начальник полиции Нюрнберга Бенно Мартин и генерал Боденшатц рассказали мне о том, как все произошло на самом деле, а Штрейхер сам подтвердил это.)

Камера Папена. (Кокетливый белый платочек в нагрудном кармане как-то не вязался с темно-оливковой рубашкой и брюками, которые Папен надевал по выходным.) Папен стал расспрашивать меня о конференции ООН, но я вынужден был признаться, что почти ничего по этому вопросу не знаю. После этого наша беседа коснулась Гитлера.

— Вначале еще можно было иногда настоять на своем мнении. Мы с Шахтом как раз говорили об этом. Тогда еще не создавалось впечатления, что имеешь дело с умалишенным… Я хочу сказать, что потом стало вообще невозможно что-то обсудить с ним. Взять хотя бы вопрос о нашем выходе из Лиги Наций. Мы с Нейратом пытались убедить его не делать этого. Так как мы не верили, что сможем переубедить Гитлера, я прибыл на его мюнхенскую квартиру и несколько часов кряду пытался воздействовать на него. И, в конце концов, мне показалось, что я все же сумел его убедить. Но уже на следующее утро он, будто его осенило, заявляет мне: «Нет! Я всю ночь об этом думал и теперь абсолютно уверен, что Германия должна идти своим путем!» После этого он вовсе отказался говорить на эту тему. Со временем он превратился в человека, с которым вообще ни на одну тему не заговоришь. Тем не менее ему удалось не так уж и мало, причем бескровным путем. Даже Черчилль в 1937 году писал: «Если нам суждено проиграть войну, надеюсь, что и у нас найдется тот, кто сумеет поднять нашу страну». И, если уже сам Черчилль признавал его, чего в таком случае ожидать от немцев?

— Но неужели вы, прочитав его «Майн кампф», так и не смогли распознать его намерений? Его антисемитизма, его агрессивных намерений, его ненависти — там найдешь все из перечисленного мною.

— Но, мой дорогой профессор, кто, скажите на милость, мог принимать «Майн кампф» всерьез? Чего только не напишешь ради достижения политической цели. У меня имелись с ним расхождения, но я никогда не думал, что он желает войны — до тех пор, пока он не разорвал Мюнхенское соглашение. За пять недель до аншлюса Австрии я ушел со своего поста, поскольку он принял решение отказаться проводить в жизнь мою прогрессивную политику. Австрияки же явно возрадовались моему уходу!

— Почему же вы в таком случае вообще не ушли из политической жизни при нацистах, если, как утверждаете, поняли его агрессивные замыслы после разрыва им Мюнхенского соглашения?

— Интересный вопрос! Что я мог сделать? Эмигрировать? Жить за границей в статусе немецкого эмигранта? Такое меня не устраивало. Офицером отправиться на фронт? Для этого я был староват, да и стрельба мне не по нраву. Критиковать Гитлера? Это могло означать лишь одно — меня тут же поставили бы к стенке. К тому же подобный расклад ничегошеньки бы не изменил! И произошло вот что: после аншлюса Австрии я в течение года вообще не появлялся на политической сцене.

И вот однажды мне вдруг звонит Риббентроп и говорит: «Герр фон Папен, вы должны занять место нашего посла в Турции!» Приезжаю я в Берлин, и Риббентроп разъясняет мне, что, дескать, сейчас Германии грозит опасность оказаться в полной изоляции. И, если нам не удастся склонить турок к нейтралитету, это выльется в войну. Ну, я и подумал, что смогу насалить мир хотя бы в том отдаленном уголке Европы. Что мне в конечном итоге и удалось. А что мне еще оставалось делать — в Европе разразилась война!

Камера Розенберга. Я сказал Розенбергу, что пришел посмотреть на него в его день рождения, и мы снова углубились в философские проблемы.

— Национал-социализм не выбирал расовые предрассудки своей основой. Мы стремились лишь к сохранению своего расового и национального единства. Я никогда не утверждал, что евреи — это неполноценная раса. Я никогда не утверждал, что евреи — другая раса. Я лишь считал, что смешение различных культур никогда до добра не доводит. Именно от такого взаимопроникновения и перестали существовать и римская, и греческая культуры. Евреи стремились не только сохранить свою самобытность, но и заполучить в руки как можно больше власти. Но и мы тоже к этому стремимся. Присмотритесь к тому, сколько евреев за последние столетия перешло в христианство. И этому способствовали расовое высокомерие и невероятная гордыня, отличавшие нашу церковь и подтолкнувшие се на такой риск! Это совсем как миссионерство наших дней. Какая-нибудь секта отряжает одну группу миссионеров в Китай, другую — в Сиам, третью — в Тимбукту или Свазиленд. Это просто бешеная гордыня и полное нежелание считаться с правом любой этнической группы на сохранение своей собственной культуры. И что же происходит? Бедные китайцы вежливо выслушивают миссионера (сунув руки в рукава своего френча, Розенберг изображает вежливо кланяющегося китайского кули), они, конечно же, буддисты и приверженцы конфуцианства, но про себя думают: ладно, черт с вами — чуточку христианства нам тоже не повредит, если только с ним не переборщить. И это вы называете демократией?

А как же было с пресловутыми «открытыми вратами в Китай»? Это что, тоже была демократия — навязать войну, чтобы англичане получили возможность отправить на тот свет при помощи опиума 30 миллионов китайцев? Вам когда-нибудь доводилось видеть эти опиумные курильни? Куда до них концлагерям! И, таким образом, миллионы китайцев оказались принесенными в жертву политике открытых дверей, свободной торговле с другими странами и возможности для попадания в страну миссионеров различных сект. Это я называю мстительной расистской спесью!

— А как же быть с демократическим принципом умения сосуществовать в мире с остальными народами, соблюдая их права и уважая их обычаи? Новые культуры всегда возникают из смешения старых, и в условиях современной цивилизации их невозможно отделить друг от друга искусственно возведенными заборами.

— Может, такое и удается в Америке, но сомневаюсь. Лишь членам какой-то определенной группы доступно, ощутив связь друг с другом, отстоять себя и свою самобытность.

Камера Шпеера. Шпеер торжествующе поведал мне, что остальные успокоились, свыкнувшись с мыслью о его былых намерениях совершить покушение на Гитлера.

— Вполне типичная для нашей вконец изолгавшейся системы картина. Все обязаны демонстрировать всяческое доброжелательство друг к другу, и неважно, что все готовы слопать друг друга с потрохами. В этом смысле я мало чем отличался от других. Например, я пришел к Герингу на его день рождения, хотя изо всех сил старался противостоять его жестокой и несуразной политике. И здесь все обязаны демонстрировать свою беззаветную преданность фюреру, и какую же бурю возмущения вызвало мое заявление. А теперь все опять мои друзья, в том числе и те, кто меня возненавидел за мое заявление. У них не хватает мужества подняться и сказать правду. Они стремятся создать у суда впечатление единства, хоть и не переносят друг друга. Как было бы здорово, если разом спали бы все маски, и тогда бы вся Германия увидела, до какой степени прошила эта система!

— Я знаю, Геринг пользуется своим влиянием для того, чтобы создать видимость некоей общей линии противостояния суду.

— Верно. Знаете, изначально было не очень хорошей идеей позволить всем обвиняемым вместе обедать и выходить на прогулки. Это и дало Герингу возможность гнуть свою линию. Было бы куда лучше, если бы у него не было возможностей для запугивания остальных, тогда многие говорили бы без утайки то, что думают. С тем, чтобы народ раз и навсегда похоронил прогнившие останки своих иллюзий относительно национал-социализма! Есть же немцы, уехавшие в Америку и ставшие там вполне достойными демократами. Так почему этого нельзя добиться здесь? Естественно, это займет какое-то время.