Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 22



Артиллерия конца XIX в. была, по его подсчетам, в 40—116 раз эффективнее ар­тиллерии времен Франко–прусской войны — за счет использования дальномеров, новых взрывчатых веществ, роста дальности стрельбы и увеличения скорострельности. Пер­спективные панцирные лафеты на конной тяге обеспечивали расчетам защиту не толь­ко от шрапнелей, но даже от гранат полевых пушек. Цитируя немецкого генерала Мюллера, Блиох писал, что «при будущих пушках, для избежания полного истребле­ния, люди должны будут, в рассыпном порядке и по возможности незаметно для про­тивника, подползать, кроясь в неровностях почвы и загребаясь в землю, подобно кротам».

По мнению Блиоха, будущая война началась бы перестрелками патрулей, кавалерия представляла бы собой хорошую мишень для снайперов и применялась бы только для стратегической разведки. Артиллерийская дуэль начинается с 6—8 км, обрушивая на вражеские батареи дождь из свинца и стали. Возросшая мощь ружейного огня, дей­ственного уже с 2 км, делает наступление почти невозможным, даже с фланговыми обходами. Выкапывание окопов стало бы обычным приемом. Перед окопами устанавли­вались бы проволочные сети и мины, а за ними — замаскированные орудия, скоро­стрельные картечницы и пулеметы. Наступающим потребовалось бы превосходство в силах по меньшей мере 8 к 1. Сотня людей в траншее теоретически могли бы вывести из строя 326 людей из атакующих 400, которые пересекали зону огня протяженностью всего лишь в 225 шагов. При трехкратном перевесе наступающих никто из них не до­бежал бы до дистанции удара в штыки. Война стала бы траншейной войной, сражения продолжались бы днями и даже неделями, и решительная победа стала бы сомнитель­ной. При этом, несмотря на возврат к прошлым формам ведения войны и панцирям, ренессанса устаревшего оружия наподобие штыка не произошло бы.

Армии оказались бы разделенными нейтральной полосой в 1000 шагов, на которой все живое сметалось бы перекрестным огнем, несмотря на любую свирепость атак и расход боеприпасов. На море шло бы неограниченное истребление торговли. Ни одна сторона не могла бы добиться победы, хотя обе объявляли бы о ней. Такая война, по сравнению с которой «Наполеоновские войны будут казаться игрушками», означала самоубийство, вызывая крах экономики и падение правительств.

Например, война между Тройственным союзом и союзом Франции и России потребова­ла бы армий общей численностью в 10 млн человек. При этом более половины немец­ких и французских солдат составили бы резервисты, в России и Италии — чуть более трети и четверти соответственно. Трудности управления такой массой необученных людей усугубятся более высокими относительными потерями офицеров. Медики не смогут справиться с громадным количеством раненых и больных и вовремя достичь поля боя. Войска, раздраженные потерями, призванные из рабочих и бедных областей, найдут дома лишь нищету.

Ответом Блиоху и Зутнер прозвучала Гаагская мирная конференция 1899 г., со­званная но инициативе Николая П, на которой должны были быть разработаны меры по ограничению вооружений и обеспечению прочного мира. Однако основной вопрос — об ограничении вооруженных сил и бюджетных ассигнований на их развитие — решить не удалось. Военные расходы Англии и Франции к концу века выросли до 63 и 73 % бюд­жета соответственно.

В 1910 г. вышла «Великая иллюзия» Нормана Энджелла (расширенная версия «Опти­ческой иллюзии Европы», опубликованной годом ранее), изданная в 2 млн экземпля­ров и переведенная на 25 языков: даже победоносная война не приведет к желаемым результатам, как это случилось после Франко–прусской войны. Захваты бесполезны экономически и общественно: Германия не смогла бы, захватив Австралию или Кана­ду, превратить их в немецкие колонии — уничтожить язык, литературу, законы, тра­диции. Идеи пересекают границы, и ни одна современная автору страна не является полностью католической или протестантской, либеральной или автократией, аристо­кратической или демократической.

А что же предполагали военные теоретики?

По расчетам А. П. Скугаревского в 1888 г., атакующий полк вступал в сферу дей­ствия огня за 1,5 версты от противника и должен был при традиционной тактике пройти без изменения строя порядка версты — не менее 15 минут, а то 20—30, счи­тая остановки для стрельбы. При стрельбе 800 обороняющихся (со скоростью 2 вы­стрела в минуту) до сближения на 800 шагов к неприятелю полк терял бы за 20 ми­нут 600—700 человек, или до 20 % состава. При этом у обороняющихся будут выведе­ны из строя всего 60 человек. На дистанции удара в штыки — 200—300 шагов, 100 обороняющихся выпускали бы 8 выстрелов в минуту с 20—25 % попаданий. За 1,5—2 минуты (или 2—3, по Лееру), пока 400 атакующих будут идти в штыки, более 3/4 их будут перебиты, а «остаток не дойдет». Проблема наиболее трудно преодолеваемых «роковых ста шагов» осознавалась уже тогда. Выкладки подтверждались примерами Русско–турецкой, когда отряды добровольцев теряли на этой дистанции 70 человек из 100, но не могли добежать до противника.



Прусский генерал–фельдмаршал фон Мольтке в 1890 г. писал: «Когда разразится война, висящая над нашей головой, как дамоклов меч, уже более 10 лет, продолжи­тельности ее и исхода нельзя будет предвидеть. Величайшие державы Европы вступят в борьбу; вооруженные, как никогда. Ни одна из них не сможет одним–двумя похода­ми быть настолько низверженной, чтобы признать себя побежденной, быть вынужден­ной подписать мир на тяжелых условиях и не быть в состоянии воскреснуть хотя бы через год, чтобы снова начать борьбу. Война эта может быть семилетней, может быть и тридцатилетней».

Начальник французского Генерального штаба Жоффр, отвечая в 1912 г. на вопросы министров, заявил, что, если Франция выиграет первую битву, борьба Германии при­мет национальный характер и наоборот. В любом случае в войну будут втянуты дру­гие страны и в результате война станет «бесконечной».

И Мольтке–младший, возглавляя, соответственно, Генеральный штаб Германии с 1906 г., учитывал в своих планах вероятность войны на истощение, неоднократно предупреждая кайзера, но, как показала практика, недостаточно.

Лорд Китченер при назначении его британским военным министром предсказал, что война продлится как минимум 3 года, а то и 7 лет. «Такая нация, как Германия, взявшись за это дело, бросит его лишь тогда, когда будет разбита наголову. А это потребует очень много времени. И ни одна живая душа не скажет, сколько именно».

Идеи о мобилизации промышленности в грядущей «народной войне» высказывались в феврале 1912 в австрийском Генеральном штабе Блазиусом Шемуа (Blasius Schemua). Русский генерал Михневич в 1911–м даже видел для России выгоды в затяжной войне. Свечин в 1913–м писал, что армии должны планировать быструю победу, но го­товиться к затяжной войне.

Тем не менее, кроме Китченера, настаивавшего с первых дней своего пребывания на посту военного министра на подготовке многомиллионной армии для войны, кото­рая будет длиться годами, никто всерьез не составлял планов, рассчитанных более чем на 3—4 месяца.

Англо–бурская и Русско–японская войны показали мощь магазинных винтовок (по ущербу для противника в разы превосходивших артиллерию) и пулеметов не только против «дикарей», но и против регулярных армий. В сражениях при Штормбсрге, Ма­герсфонтсйне и Коленсо потери аттпичан в разы превосходили бурские, несмотря на нехватку у буров артиллерии (в т. ч. и благодаря крайне низкой точности англий­ских винтовок у ряда фабрик). Бурские оборонительные позиции было трудно раз­личить на фоне местности. Громоздкие пулеметы ранних конструкций, уязвимые для ответного огня, были облегчены, густые колонны успешно обстреливались даже с расстояния более 2 км (под Вафангоу — 2300 м). Армии снова закапывались в тран­шеи и осаждали города, как в Крымскую войну. Появились первые минометы, автома­тические пушки — «пом–помы» Максима–Норденфельда и Виккерса–Максима, широко при­менялись колючая проволока, в т. ч. электризуемая, доты, оживился интерес к инди­видуальной бронезащите (опыты с передвижными щитами также были в испано–амери­канскую войну), ручным и винтовочным гранатам. Использовались разведывательные аэростаты (Наталь и Порт–Артур, ранее применение армией США аэростатов на Кубе в битве при Сан–Хуане дало ориентир испанской артиллерии).