Мифы Первой мировой

Кроме того, как мы увидим в дальнейшем, союзники, сами всю войну испытывая де­фицит вооружения, помогали России, кроме высадки в Галлиполи и действий подвод­ных лодок на Балтике, поставками снаряжения, присылали специалистов для органи­зации производства, расширяли кредиты на закупку оружия, материалов и оборудова­ния, предоставляли для перевозки стратегических материалов свой флот и давали деньги на фрахт нейтральных судов.

Так что обвинения союзников в предательстве, заговоре против России или неже­лании воевать, пока кто‑то проливал кровь, не имеют серьезных оснований, как бы этого ни хотелось послевоенным мемуаристам и публицистам.

Война должна была продолжаться еще долго. Как писала Барбара Такман, «Герма­ния, не строившая расчетов на длительную кампанию, имела в начале войны запас нитратов для производства пушечного пороха всего на шесть месяцев, и лишь открытый тогда способ получения азота из воздуха позволил ей продолжить войну. Французы, также делая ставку на стремительность кампании, решили не рисковать войсками и сдали немцам железорудный район в Лотарингии, исходя из того, что вернут его после победы. В результате они потеряли восемьдесят процентов рудных запасов и чуть было не проиграли войну. Англичане, проявляя, как всегда, осторожность, смутно рассчитывали на победу в течение нескольких месяцев, не зная точно, где, когда и как они ее одержат». Попов вспоминал: «Много говорилось о будущих георгиевских кавалерах и т. п. Я молчал, глубоко затаив мысль во что бы то ни стало получить хотя бы Анну 4–й ст. в первом же бою, ибо на большее количество боев рассчитывать не приходилось, так как, по моим выкладкам, война должна была кончиться в Берлине примерно через два месяца. Я даже несколько раз прикладывал масштабную линейку, измеряя расстояние до Берлина, и пытался перевести его на количество переходов. Каким все это кажется теперь смешным и далеким». По выражению Эйсманбергера, «уже в августе 1914 г. обученная пехота всех воюющих армий исчезла почти целиком в братских могилах и госпиталях».

На поле боя все увереннее выходили новые виды оружия и новая тактика. Но ока­жутся ли они более успешными?

Окопная война: хорошо забытое старое

—Уже четыре года я каждую ночь изучаю эту карту. Я знаю каждый порт, каждый канал, каждую бухту, каждую крепость… Фландрия снится мне по ночам. А ведь я никогда там не был!

—Это край света, Ваша Светлость. Когда Господь Бог создавал Фландрию, Он наделил ее чёрным солнцем. Еретическим солнцем, которое не согреет и не высушит дождь, пробирающий до костей. Это странная земля, населенная странным народом, который нас боится и презирает и никогда не оставит нас в покое. Это больше, чем ночной кошмар, Ваша Светлость. Фландрия — это ад.

—Без Фландрии мы ничто, капитан. Нам необходим этот ад.

—Нужно пятнадцать тысяч ручных гранат. Тысячу осадных двенадцатиаршинных лестниц, столь легких, чтоб каждую могли нести бегом два человека. Пять тысяч мешков с шерстью…

—А это зачем?

—Для защиты воина от мушкетных пуль. При осаде Дюнкирхена маршалу Вобану, заграждаясь таковыми мешками, удалось подойти вплоть к воротам, сколь ни была жестока стрельба, ибо пуля легко запутывается в шерсти…

Прежде всего попробуем представить те места, в которых замер Западный фронт — наискось от Северного моря до гор Швейцарии. В Северное морс впадает река Сомма, арена ожесточенных боев 1916 г., и Изер. Города Амьен и Виллер–Бретонне — места сражений уже 1918 г. К северо–востоку — Ипр, Аррас, Камбре и Фландрия.

К востоку лежит провинция Шампань, по которой течет Эна, впадающая в Уазу, и южнее — Марна, рубеж продвижения германских войск 1914 г. Еще восточнее — река Маас, на которой стоит Верден. К юго–востоку от него — горы Вогезов, крепости Эпиналь и Бельфор. Равнины на стыке северо–восточной Франции, Бельгии и Гол­ландии издавна предоставляли удобный путь армиям, пытающимся вторгнуться во Францию или наступающим из нее, чему свидетельством Креси, Рокруа, Ватерлоо и Седан, а также Дюнкерк, находящиеся в этих же местах.

С появлением стабильного фронта выяснилось, что ни одна армия не готова к но­вой войне. Вместо стремительных маршей, лихих атак и покорения вражеских столиц солдатам предстояли многомесячные осады и сражения за каждый клочок изрытой во­ронками земли. Вместо триумфа передовой военной мысли XX века закопавшимся в землю армиям пришлось заново осваивать искусство ведения сап (траншей и ходов сообщений) и боя холодным оружием, казалось, прочно забытые века назад. Почему?

Прежде всего выявились слабость, неподготовленность и необеспеченность артил­лерии. Хотя именно артиллерия (как считал Галактионов), а не пулемет сделала в первый период войны почти невозможным продвижение пехоты по открытому полю и крайне затруднила атаку даже по пересеченной местности, артиллерия же оказалась беспомощной как оружие поддержки пехоты в наступлении.

В полевой артиллерии союзников преобладали 75–мм французская и 76–мм русская пушки, а шрапнель, доказавшая смертоносность против неукрытой пехоты и кавале­рии, не могла поразить ту же пехоту, спрятавшуюся за укрытиями. Огромная началь­ная скорость снаряда, обусловливающая настильность траекторий, приводила к не­возможности обстрела противника в складках местности и за укрытиями.

Как пишет Барсуков, обычная шрапнельная пуля вследствие малого веса (10,7 г) и шарообразной формы оказалась бессильной против земляных насыпей даже самой не­значительной толщины. Оказывалось достаточным лечь и набросать перед собой зем­ляную насыпь в 60—70 см высоты, чтобы избавиться от потерь при стрельбе на даль­ностях менее 4 км. А полутораметровое укрытие вполне защищало и на дальности в 5 км. По подсчетам артиллериста Е. К. Смысловского, шрапнелью на дистанции в 1 км теоретически поражались 60 % конницы, 22 % открыто стоящей пехоты, 16 % пехоты, стреляющей с колена, и только 3 % пехоты, стреляющей из‑за закрытия. Шрапнель не подходила для ночного боя, а дистанционные трубки было трудно беречь от сырости при долгом хранении на позициях.

Шрапнель, поставленная «на удар», ввиду слабого (только 85 г. пороха) вышибного заряда, совершенно не годилась для разрушения даже самых ничтожных закрытий. Для фугасной гранаты калибр в 75—76–мм был слишком мал (что подтвердит и Вторая мировая), т. к. позволял разместить только небольшой разрывной заряд — 0,5—0,8 кг. В большинстве случаев 76–мм граната с принятым для нее взрывателем (ЗГТ) из‑за настильности траектории разрывалась после рикошета, пролетев около 4 м от ме­ста падения. Осколочное действие 76–мм гранаты, не имевшей мгновенного взрывате­ля, также было весьма слабое, и для поражения живых целей она не предназнача­лась.

И в других армиях как снаряды, так и взрыватели к ним не удовлетворяли войска. Кроме того, артиллерия с трудом поражала противопехотные препятствия и медленно меняла позиции.

Еще в бурскую войну бригада англичан, вовремя окопавшись, потеряла за день не­прерывного артобстрела всего лишь 40 человек убитыми и ранеными. Капитан Суин­тон, будущий «отец» танка, в «The Defence of Duffer’s Drift» 1904 г. описал кру­говую оборону с маскировкой, защитой от шрапнели и снайперов. По выражению Ки­риллова–Губецкого, «лопата значительно повысила обороноспособность боевого по­рядка». Тем не менее артиллерия заставила отказаться от старой тактики размеще­ния солдат в обороне «плечом к плечу».

Так описывал Гоштовт первый бой кавалерии в Восточной Пруссии у Каушена: «Люди хлопотливо приноравливаются к стрельбе — из дерна или кирпичей устраивают упоры, стараются поудобнее и поскрытнее улечься. Пулеметчики достали на хуторе лопаты и окапывают забор, за которым поставлены пулеметы. Срезанные шашками ветви воткну­ты кругом для маскировки». Любопытны грамотные действия кавалеристов, что в то время обычно было редкостью. Противник тоже вынужден был окапываться: «Поднявшееся для перебежки отделение пруссаков целиком было скошено [пулеметами. — Е. Б.] и легло выровненной шеренгой раненых и мертвецов. Противник залег и стал окапываться».