Страница 5 из 14
Подле невысокого деревянного дома стояло дерево. В столбе света, падавшем из окна — почему-то он был зеленым, — иней на ветках искрился подобно стеклярусу на празднично убранной елке.
— Отчего зеленый?
— Лампа под абажуром, — пробормотал Андрей и отвернулся.
Я собирался сделать то же, как вдруг к окну подошел человек и отдернул штору.
Это был наш Петр Арианович.
Нет, он не заметил меня. Он смотрел поверх моей головы, куда-то вдаль, со знакомым, задумчиво-рассеянным выражением. Таким бывало его лицо на уроках, когда он рассказывал о северных морях.
— О! Петр Арианович!..
Он отошел от окна, позабыв задернуть штору. Комната была теперь хорошо видна. Множества карт лежало повсюду — на столе, на узкой койке, даже на полу. В углу возвышалось громоздкое сооружение наподобие чана, в котором тускло отсвечивала вода.
Что бы это могло быть?
Лампа под зеленым абажуром бросала спокойный круг света на исписанный до половины лист бумаги.
Несомненно, именно здесь, в этой тесной комнате, доверху набитой географическими картами, на столе, заваленном раскрытыми книгами, скрывалась тайна нашего учителя.
Потянувшись, Петр Арианович вернулся к чану.
Мы, поднявшись на цыпочки, продолжали смотреть в окно.
Стоя к нам спиной, учитель географии что-то сделал с чаном, от чего тот стал медленно вращаться. По потолку над ним побежали, закружились светлые пятна. Ага, это учитель нарезает ножницами бумагу на маленькие кусочки и бросает зачем-то в воду…
Я знал, что нехорошо подглядывать в окна, но так уж случилось в тот вечер. В извинение себе и Андрею могу сказать только, что подглядывание продолжалось не более двух или трех минут.
Старушка в чепце, сидевшая у стола с вязаньем — вначале мы не заметили ее, — что-то сказала, посмотрев в глубь комнаты. Тотчас оттуда протянулась узкая смуглая рука и задернула штору.
Андрей тихонько выругался…
С того вечера мы зачастили в переулок, где жил учитель. Тайна притягивала нас, как магнит. Прижавшись к изгороди или втиснувшись между присыпанными снегом кустами, мы надолго, в ожидании новых чудес, замирали перед освещенным окном. Но штора больше не раздвигалась…
Между тем туман таинственности, как выражался дядюшка, сгущался вокруг учителя все больше и больше.
— Оригинал, своеобразного ума человек, — с двусмысленной улыбкой говорил помощник классных наставников Фим Фимыч. — На почтамте даже удивляются: состоит в переписке чуть ли не с половиной России!.. Письма на его имя приходят из Москвы, из Петербурга, из Архангельска. Даже, можете себе представить, из Якутска!
— Непонятно! Из Якутска — в Весьегонск?! — изумленно спрашивал дядюшка. — Кто же может ему писать? И о чем?
Фим Фимыч разводил руками.
Ему пришлось развести их еще шире, когда стало известно, что во время ледохода учитель, как маленький, пускал с ребятами кораблики.
Да, так оно и было. Мы видели это с Андреем собственными своими глазами.
Обычно ледоход в наших местах начинается в первой половине апреля. Однако в том году весна была необычайно ранней. В середине марта вдруг потеплело… Подули южные ветры, снег растаял, и по реке поплыли льдины.
Тотчас ребята, жившие вблизи реки, и мы в том числе, кинулись туда. Наперегонки с нами бежали ручьи.
Делая плавные повороты, неторопливая Молога текла среди бурых огородов и деревянных домиков, вплотную подступивших к воде. Тоненькие льдинки кружились в завихрениях пены и задевали за низко нависший прибрежный кустарник.
Ярко сверкали на солнце кресты собора. Бамкал колокол на звоннице. День, к нашему удовольствию, был воскресный.
Мы стояли с Андреем в толпе на деревянном мосту, навалившись грудью на перила, оцепенев от восторга.
— Глянь-ка, учитель! — удивленно сказали рядом.
Я посмотрел на берег, но увидел только стадо гусей. Надменно озираясь, они проследовали огородами к реке.
— Левее, левее!.. Вон там, — подтолкнул меня локтем Андрей.
Действительно, левее, у самой воды, я увидел учителя географии.
В своей развевающейся черной крылатке, в сдвинутой на затылок чиновничьей фуражке, он неторопливо шел по берегу, сопровождая игрушечный деревянный кораблик. За ним, соблюдая приличную дистанцию, двигалась гурьба зареченских мальчишек, мал мала меньше, в отцовских просторных ватниках и хлопающих по икрам сапогах.
— С ребятами связался! — вздохнул кто-то в толпе.
В руках у Петра Ариановича был длинный шест, которым он отталкивал кораблик подальше от берега. Иногда учитель останавливался, вынимал часы и что-то торопливо записывал в книжечку.
Нет, видно, он не просто забавлялся. Вот послюнил указательный палец, поднял вверх. Из Майн-Рида я знал, что так определяют направление ветра.
Странная процессия приблизилась к мосту.
Волнение охватило меня. Не знаю, чего я ждал. Быть может, чуда? Хотелось, чтобы мановением своего жезла Петр Арианович превратил игрушечный кораблик в настоящий ледокольный пароход с высокими бортами и мачтами, на которых развевались бы разноцветные сигнальные флажки…
Но этого не случилось.
Осторожно придерживая шестом кораблик, Петр Арианович направил его под мост. Почетный конвой в отцовских ватниках и сапогах забежал вперед, чтобы: лучше видеть. Мы перевесились через перила.
Кораблик, который несло прямо на бык моста, сделал разворот и обошел препятствие зигзагом. Льдины стиснули и затопили его уже по другую сторону моста.
— Доигрался? — беззлобно спросили сверху.
Петр Арианович поднял лицо. Оно было разгоряченное, потное и радостно улыбалось, точно учитель нашел решение давно мучившей его загадки. Фуражка держалась на самой макушке.
— Чудак! — сказали в толпе скорее недоумевающим, чем укоризненным тоном.
Глава четвертая
ЧЕЛОВЕК С ТЕНЬЮ
Чудак ли?..
Наше представление о чудаках было иным. Нам рисовался сварливый старик, с угловатыми движениями, в глубоких калошах, разгоняющий зонтиком ребят, играющих в бабки перед окном его кабинета.
Петр же Арианович выглядел почти нашим сверстником. Что-то мальчишеское, очень привлекавшее нас, было в нем, какая-то веселая, размашистая удаль. Увлекшись изложением своего предмета, он не мог усидеть на месте — принимался бегать по классу, то и дело откидывая со лба прямые светлые волосы.
Замечено было, что в классе некоторые уже практикуются в этом откидывании волос, подражая учителю, — верный признак, что учитель нравится.
А как он рассказывал! Кто бы мог еще так рассказывать?..
И потом, у него была тайна, что выгодно отличало его от остальных известных нам людей…
В середине зимы в училище была доставлена посылка на его имя. Мы с Андреем видели через стеклянную дверь учительской, как он распаковывал объемистый ящик. Ничего необычного там не оказалось, только книги.
Петр Арианович бережно, обеими руками, вынимал их одну за другой, перелистывал, сдувал с переплетов пыль.
В тот день наш учитель не остался на репетиция спектакля, который, готовила вод его руководством старшеклассники, — сразу после уроков побежал домой, прижимая к себе стопку книг. Видно, ему не терпелось просмотреть их.
Книга были, наверное, интересными, потому что после их получения настроение нашего учителя заметно улучшилось. Чаще обычного он откидывал волосы со лба. На широких скулах рдел румянец.
С воодушевлением рассказывал он об эпохе великих русских географических открытий, прослеживая по карте путь храброго Василия Бугра или хладнокровного Бузы Елисея.
Архангельские поморы, мангазейские купцы, казаки якутского острога двигались на север и восток чаще всего по воде, зигзагом, то спускаясь многоводными сибирскими реками в тундру, то по их притокам забираясь в недра тайги.
Отважные русские люди даже решались выходить в океан на своих утлых кодах.
Это были широкие плоскодонные лодки, которые шли обычно на веслах и лишь при попутном ветре — на парусах. Парусами служили сыромятные оленьи шкуры. В кечах не было ни одного железного гвоздя, ни одной скобы. Даже якорь делали из дерева, а для тяжести прикрепляла к нему камни.