Мачо в перьях

Новый день на острове окончательно вступил в свои права, и в его свете я наконец рассмотрела наших тюремщиков. Их возраст определить оказалось довольно проблематично: все смуглые, бородатые, в темных очках — словом, одинаковые, как однояйцевые близнецы. Тут мне вспомнился старинный мусульманский обычай: юноша, взрослея, не должен брить бороду. Следовательно, чем длиннее борода, тем старше мужчина. Судя по бородам террористов, они еще салабоны — лет по двадцать пять, двадцать семь каждому. А может, обычаи изменились?

— О, ковыляет наш толмач, — шепотом проинформировала Маруська.

К этому моменту нашу разведгруппу, то есть меня. Маню, Дарью, обеих Ленок, связали и подсадили к близняшкам и Настасье. Правда, нам повезло немного больше, чем им, — у террористов, видимо, закончился скотч, и рты у нас остались неохваченными, в смысле, незалеченными. Этим обстоятельством немедленно воспользовалась моя неугомонная подружка. Она сообщила о приближении Ингумбо и принялась ворчать:

— У-у, сволочь! Джервалхарлар-то их, когда революции затевал, не для таких граждан старался…

— Маня, Джевахарлал Неру в Индии старался. — попыталась я восстановить историческую справедливость, но Марусю сбить с толку подобными пустяками невозможно.

— Фигня. — отмахнулась она. — Эх, жаль, у меня руки веревкой заняты, а то покусала бы этого придурка!

— Разве ты еще и руками кусаешься? — удивилась я.

— Кусаюсь я зубами. Просто зубы чесаться не могут, а руки так и зудят.

— Лучше уймись, Марусь. Первая твоя попытка пустить в ход зубы окончилась плачевно. Лучше посмотри на этих… внимательно. Узнаешь кого-нибудь?

— А должна? — насторожилась подруга, пронзая зорким взглядом террористов. Они стояли полукругом неподалеку от нас и, смеясь, что-то обсуждали, то и дело поглядывая на Ингумбо. Я еще раз их пересчитала — так и есть, пять человек. Это что ж выходит, те двое из подвала, которых Маня с Ленкой так тщательно упаковали, сумели освободиться?

— Узнаешь? Нет? — поинтересовалась я результатами рентгеновского обследования.

— Господи, да они все одинаковые, как партия и Ленин! Две руки, две ноги, голова… Славик, ты намекни, а? Я понятливая, сразу соображу.

— Да? Ну ладно. Скажи, пожалуйста, того, кто тебе поставил украшение под глаз, ты здорово укусила или так себе?

— Обижаешь! До крови! В этот укус я, можно сказать, всю душу вложила, всю ненависть к врагу.

— Молодец, — одобрительно кивнула я. — Это значит что?

— Что?

— Это, Маня, значит, что по меньшей мере одна рука из десяти должна быть пе-ре-вяза-на.

— Конечно, он при мне ее бинтом заматывал… Не томи, Ярослава! Объясни толком, что-то я никак не врублюсь, к чему ты клонишь, — пожаловалась понятливая подружка.

— К тому. Террористов на острове уже семь человек, включая тех двоих из подвала, а с нашим Ингумбо и все восемь… — пояснила я, закусив губу, чтобы не разреветься от отчаяния.

— Хорошие дела, — присвистнула Манька. — Террористы размножаются как тараканы…

Очень ценное наблюдение! Учитывая наше беспомощное состояние в данный момент, бороться с ними мы никак не можем, а потому ближайшее будущее рисовалось мне весьма туманно. Получил ли мир наше послание с просьбой о помощи? Что с нами будет, если не получил? По телевизору я иногда видела кадры новостных передач о заложниках, попавших в лапы террористов. Как правило, участь их печальна, я имею в виду пленников. Террористы выдвигают какие-то требования… А вот что происходит дальше, в новостях почему-то не говорят, просто спустя некоторое время объявляют о гибели несчастных заложников. Скорее всего, требования террористов никто не выполняет.

Разрыдаться захотелось еще сильнее. Наверное, я так бы и поступила, но к нам приблизился Ингумбо. Плакать перед врагом я посчитала ниже своего достоинства, потому гордо задрала подбородок и еще сильнее прикусила губу.

— Как дела? — Ингумбо предпринял попытку улыбнуться. Вышло так себе, на троечку с минусом. Отек, конечно, слегка спал, но лицо негра все еще было круглым, как сгоревший блин. Кровь на рассеченной брови запеклась безобразной коркой, а лоб, щеки и даже шея покрылись пупырышками. Такими, знаете, какие выскакивают на теле, если по нему случайно задеть крапивой. В ответ на банальный вопрос Ингумбо я презрительно фыркнула и скроила надменную мину.

— Слушай, товарищ, — проникновенно обратилась к негру Маруся, чем вызвала во мне бурю негодовании: какой он нам товарищ?! Африканский крокодил ему товарищ! Маня сделала вид, что не заметила моей реакции, и попросила: — Поправь, пожалуйста, веревку, а? Вот тут, на правом плече… Натирает…

Секунду примерно Ингумбо размышлял, пытаясь найти подвох в невинной просьбе, не нашел и, кивнув, протянул руку к Манькиному плечу. Кровожадно сверкнув очами, подруга впилась в черную руку, словно голодная пиранья. Вопль безумного самца гориллы, мое торжествующее «а-а-а» и Марусино удовлетворенное урчание слились воедино. «Амазонки» со свободными ртами одобрительно заулюлюкали, а близняшки с Настасьей восторженно аплодировали глазами.

Однако торжество справедливости длилось недолго. Ингумбо свободной от зубов рукой с размаху врезал Мане по лицу, желая, видно, придать ему недостающую симметрию, потому как фонарь под глазом подруги выглядел уж очень одиноко.

Маруся выпустила руку негра, сплюнула с губ кровь и плотоядно оскалилась:

— Это тебе за всех нас и за вашего великого революционера Джервалхарлара.

Гордясь поступком отважной подруги, я мысленно махнула рукой на историческую справедливость и искренне поверила в африканского героя-революционера.

Террористы смеяться перестали. Манькин демарш здорово их разозлил: они что-то залаяли на своем тарабарском наречии, забегали, засуетились, а потом дружно направили на нас автоматы.

— Ну все, сейчас они расставят все точки над китайским алфавитом, — грустно констатировала Маруся. — Девчонки, простите меня, убогую! Не удержалась я… Прадед мой во Вторую мировую связистом был, под Орлом погиб. Так вот он так же, зубами, провод сжал. Гены, что ли, во мне взыграли?

Подруга выглядела искренне несчастной, оттого упрекать ее ни у кого язык не повернулся, а Ленка-студентка даже попыталась успокоить Маню:

— Не казни себя, Марусь. Если честно, ты молодец. Жаль, что я сама до этого не додумалась. Между прочим, если нас убьют сразу, можем считать, повезло…

— Что-то мне подсказывает, что удача нынче не на нашей стороне, стало быть, везения не видать, — саркастически ухмыльнулась Дашка.

Ингумбо, оправившись от нервного потрясения, вновь подошел к нам, но на этот раз благоразумно остановился на безопасном расстоянии. Пупырчатые ноздри негра раздувались, как у Конька-Горбунка, разве только пар не валил. Все еще оплывшие глазки гневно сверкали.

— Что, Сивка-Бурка, за добавкой вернулся? Ну, подходи, родной, добавлю… — оскалилась Маруська.

— Я лично тебя убью, вот этими вот руками!

— Ничего не выйдет. — Маня вздохнула с притворным сожалением. — У тебя ведь одна рука только осталась, вторую ам… ап… короче, отрезать придется. Я же ядовитая, чисто ваша мамба африканская! А тебе даже от столбняка прививку не сделали.

Ингумбо зарычал и, выхватив из рук одного из террористов автомат, направил его аккурат в лоб болтливой подружки.

Маруся, зажмурившись, гаркнула:

— Взвейтесь, соколы, орлами!

Однако выстрела не последовало. И вообще, началось что-то невообразимое: откуда-то из-за джунглей появились вертолеты и принялись кружить над нашими головами почти на бреющем полете. Мне даже удалось разглядеть в одном из вертолетов мужика с большой видеокамерой.

— Батюшки-светы, конец света пришел! — в самое ухо прокричала Маруся. Она уже не жмурилась, наоборот, растопырила глаза и, не обращая внимания на песочную бурю, поднятую лопастями, наблюдала за происходящим.

А наблюдать было за чем. Террористы сперва немного постреляли в воздух, но быстро сообразили, что затея эта напрасная — ответная пальба из вертолетов помогла осознать сей факт. Они побросали оружие и улеглись на песок, заложив руки за голову. Со стороны океана на полной скорости неслись невесть откуда взявшиеся катера.