Странный генерал

Майор Лесли едва не хмыкнул. Он примерно знал, что это такое, и не мог не отметить про себя, что слово «карательный» капитан заменил на «особый», а после «безопасности» опустил немаловажное дополнение – «в тылу». Значит, все-таки совестится, хоть немного.

Однако, разливая виски, Лесли улыбнулся поощрительно:

– Поздравляю, Генри. Желаю для всеобщего блага, чтобы работы у вас было поменьше.

– Увы, работа начнется уже сегодня. Взбунтовался какой-то зулусский индун. Надо немедленно навести порядок и разобраться с этой сволочью.

Он сказал «разобраться», хотя знал, что разбираться, собственно, уже не в чем. Этот индун, по имени Чака, и его сообщники арестованы, воины разоружены, только некоторые из них скрылись; оставалось, выполняя распоряжение генерала Буллера, примерно наказать бунтовщиков.

Не знал Генри Гловер лишь одного: тот негр, что утром пробился через реку, был Мбулу, правая рука Чаки.

Лука Мейер разрешил Петру взять десять добровольцев из отряда Терона и несколько коноводов. Генерал согласился на это неохотно: плевать ему было на Чаку, однако он понимал, что сделать это надо. Пусть идет среди чернокожих слух: англичане расправляются с зулусами – буры их спасают.

Пытаться перейти фронт перед английскими позициями было бы безрассудно. Петр решил предпринять глубокий обходный маневр. Надо было торопиться; они гнали коней.

Ту ферму, которая была нужна им, знал только Мбулу. Этому здоровяку пришлось худо: две пули полоснули его сегодня утром, одна перешибла руку, он еле держался в седле. Но держался. Знал: без него Чаку не спасти.

Они поспели. Был глухой предрассветный час. Заброшенная английская ферма располагалась на опушке леса. Тут стояли два дома – в одном из них светился огонек – и сарай. В сарае, по словам Мбулу, держали Чаку и его друзей. Два полупотухших костра чуть высвечивали несколько палаток. У коновязи шумно вздыхали лошади. Присмотревшись, Петр заметил на фоне неба силуэт виселицы.

Мбулу говорил, что охрана не очень большая. Но только палаток тут не было. Значит, прислали подкрепление.

Петр торопливым шепотом отдавал распоряжения. Часовых у сарая должны были снять Антонис Мемлинг – этому не привыкать – и Каамо. Остальных он распределил на случай шумихи для обстрела домов и палаток.

Мбулу сказал:

– Я пойду с Каамо. – В его руке чуть отсвечивал широкий нож.

От Мбулу шел жар. Петр не стал его отговаривать. Он положил руку на плечо Каамо. Плечо было напряженное, закаменевшее.

– Идите, – одними губами сказал Петр.

Сам он по опушке пробрался к одному из домов. В кустах привычно устраивались буры. Англичане ничего не слышали. Может, так и обойдется все потихоньку?.. Мрак редел, растворяясь в белесом тумане… Что-то скрипнуло вдруг. Дверь сарая?

Распахнулась дверь дома. Молоденький капитан с заспанным лицом перешагнул порог. Следом вышли сержант и два солдата. Видно, он весьма старателен, это юный офицер, коли решил, несмотря на такой славный для сна час, присутствовать на смене часовых.

Выхватив веблей, Петр прыгнул к капитану и, направив дуло в его грудь, негромко скомандовал солдатам:

– Бросайте винтовки! Ну-ну, быстро. Вы окружены, капитан, сопротивление бессмысленно. Садитесь. Все садитесь.

– Что… это… значит? – выдавил из себя Генри Гловер, медленно и неуклюже опускаясь на траву.

– Это значит, что война, – весело усмехнулся Петр и тут же прихмурился. – Это значит, что вы на африканской земле, а не у себя дома.

В молочной полумгле мелькали, как смутные тени, темные фигуры людей: пленники покидали сарай. Заржали лошади у коновязи: Каамо орудовал уже там. В одной из палаток заворочался кто-то; из-за полога высунулось усатое лицо, раскрылся рот.

– Тревога!

Капитан ерзнул.

– Спокойно! – чуть повысил голос Петр. – Скомандуйте им: сидеть на месте, к оружию не прикасаться.

– Да… но… Вы слишком многого хотите. Все же я офицер ее величества!

Сейчас из палаток, из домов начнут выскакивать солдаты. Петр чуть качнул ствол револьвера:

– Я не буду повторять.

– Эй! – слабым голосом крикнул Гловер. – Не стрелять! Мы окружены. Из палаток не выходить.

Да, он был старателен, этот юный капитан.

К Петру, рослый и легкий, подбежал Каамо, шепнул:

– Все готово, Питер.

– Хорошо… Слушайте, буры! – закричал Петр. – Антонис Мемлинг, Якоб Вольф, Альберт Виккель, Пит Диппенбек… – Он перечислил всех своих бойцов до единого. – На коней! Остальным снять засаду через полчаса. – Потом повернулся к капитану: – Полчаса не трогаться с места – или вас прошьют пулями с трех сторон. Всего хорошего! – Совсем по-джентльменски приподняв шляпу, он неторопливо двинулся к лесу, довольный, как мальчишка.

Чака, полураздетый, в кровоподтеках, бросился к нему, стиснул жарко; на глазах у него были слезы.

– Ну-ну, все хорошо, Чака, все хорошо, – пробормотал Петр. – Давай на коня… Вперед, ребята, я буду в арьергарде.

Зулусы сидели на английских конях по двое. Кому не хватило лошадей, бежали обочь.

Вставало солнце…

Оно и подвело. А впрочем, что уж там валить на солнце? Подвело-то собственное легкомыслие. У капитана на ферме была с войсками гелиографная связь: у Тугелы Петра с товарищами перехватила английская застава.

Англичане раз в пять превосходили их числом и заранее заняли укрытия у переправы. Они встретили буров дружным огнем. Те сразу же отпрянули в лес.

– Антонис, забирай с собой четырех человек, заходи к англичанам с фланга. А мы встретим их здесь. – Петр разгорячился, сейчас ему хотелось боя. – Мбулу, бери всех негров, двигайтесь вверх по течению, там дальше переправитесь на левый берег.

Мбулу было совсем плохо. С обеих сторон его коня бежали зулусы, поддерживая товарища в седле.

Чака молча лег рядом с Петром. Тот повернулся сердитый:

– Это зачем? У тебя же не из чего стрелять.

– Я оставайся рядом с братом. Пусть англичане приди сюда – я буду душить их руками.

– Догоняй Мбулу.

– Я оставайся рядом! – яростно повторил Чака, ноздри его трепетали.

Англичане перебежками двинулись вперед, к лесу. Этого и надо было бурам. Их первые же выстрелы отправили на тот свет сразу несколько солдат.

Но, видно, офицер, руководивший боем, был не дурак. Английские стрелки, оставшиеся за укрытиями, приметили, откуда бьет противник, и по деревьям защелкали пули. Затарахтел пулемет.

Буры отстреливались хладнокровно и метко.

Чака дрожал.

– Каамо! – крикнул он. – Давай мне твоя винтовка.

– Разве я плохо стреляю? – невозмутимо откликнулся парень, не отрывая глаз от прицела.

– Ты стреляй хорошо, я лучше. Мне очень надо стреляй.

Буры Антониса открыли огонь с фланга. Вдруг Чака вскочил и кинулся к Каамо. Он упал рядом с ним.

– Что, очень хочется бить англичан? – спросил Каамо. – Ну возьми, постреляй.

Чака молчал, только хрипел. Каамо повернулся к нему. Из пробитой у ключицы груди зулуса хлестала кровь.

– Питер! Чаку… Чака… – Слов не было. Нервы у парня не выдержали: может, вспомнил, как булькала и пузырилась кровь часового сегодня у сарая под его, Каамо, ножом.

Петр подполз проворно, рванул рубаху (бинты были в переметных сумах), перевязал Чаку.

– Оттащи его подальше и – на коня… Ну!.. Ребята, дадим-ка еще огня по англичашкам, чтобы и высунуться не смели!..

Негров Петр с товарищами догнал через несколько миль, у верхней переправы. Тугела мчалась здесь веселая и бесшабашная в лесистых крутых берегах. Переправились через нее спокойно.

На левом берегу зулусы сняли Чаку с коня Каамо и понесли на руках. Лицо его посерело, толстые губы стали шершавыми, глаза мутились. Он что-то горячечно шептал, иногда дико вскрикивая. Петр велел Каамо скакать к доктору Давыдову, чтобы тот немедля выехал навстречу.

– Пулей, Каамо!..

Иван Николаевич оперировал Чаку на маленькой лесной поляне. Зулусы стояли вокруг плотной безмолвной стенкой. Давыдов, орудуя скальпелем, сопел и тихо, сквозь зубы ругался. Вдруг Чака спокойно и внятно позвал: