Страница 4 из 80
Тогда жили одной надеждой: протянуть еще один день, еще одну ночь, полагаясь только на силу собственного сердцебиения, забыв абстрактные понятия успеха или провала. Выжить — только это и было настоящим.
Когда нет привычного порядка, зато все настойчивее заявляют о себе риск и страдание, душа растет. Предметы начали менять первоначальную природу. Их ценность вызревала, пронзительная, как слезы, как поцелуи. Горячая вода стала чудом. Электрический свет мгновенно создавал праздник. Пара ботинок была залогом того, что твои ноги не обмерзнут и не почернеют. Человек, который имел кусок мыла, защиту от холода, свечи, становился счастливчиком.
Когда ты вручал женщине тюбик губной помады, все ее худое, бледное личико вспыхивало. Когда она, ярко намазав губы, шла по затемненным улицам, казалось, что она поет.
Грипп убивал, но был не столь смертоносным, как то немое отчаяние, которое внушал. Когда эпидемия выгорела, настало время решительных парней, способных проламывать головы и отдавать приказы. Борислав не сделал такой «карьеры». Он хорошо знал, как сколачивают подобные капиталы, но не умел командовать. Он сам когда-то был тем, кому отдавали приказы. Правда, то были приказы, которые ему не следовало выполнять…
Подобно поезду после долгой стоянки, цивилизация медленно загрохотала по рельсам, набирая скорость. Жизнь, которую Борислав вел сейчас, в этом мерно покачивающемся составе, была пародией на прошлую реальность. На ту горящую, настоящую жизнь. Тогда он даже ухитрился влюбиться.
Сегодня он жил в своем киоске. Это очень красивый киоск. Только глупец не способен заработать в хорошие времена. Он был осторожным и в то же время импровизировал, поэтому получал неплохую прибыль. Он понемногу скупал квартиры в старом доме, уродливом многоквартирном доме, но прочном и удачно расположенном. Когда к нему подкрадется старость, когда он станет слишком слабым, чтобы суетиться на рынке, тогда он будет жить на ренту.
Большой плоский экран разразился ревом: одна из футбольных команд забила гол. Завсегдатаи радостно завопили и принялись колотить кулаками по шатким столикам. Борислав поднял отяжелевшую голову: стены бара кружились, пока он приходил в себя. Да, слаб он стал на выпивку — прежние загулы уже не для него.
Утро выдалось трудное. Мать Борислава на цыпочках вошла к нему, неся мюсли, йогурт и кофе. Борислав опустил больную ногу в пластмассовый таз — иногда ему это помогало — и листал ветхую, желтую подшивку старинных газет. В районе Старых искусств всегда можно было найти много печатной продукции, и чаще всего на чердаках. Борислав никогда не читал в газетах древние новости — при любом режиме они были полны официальной лжи. Он выискивал сведения о странных вещах, которыми когда-то стремились обладать люди.
Три колоссальных, всеобщих, мертвых явления заполняли эти осыпающиеся страницы: автомобили на бензине, кино и сигареты. Автомобили с натугой тащили за собой сотни предметов и услуг: горючее, поршни, глушители и свечи зажигания. Сигареты продавали в ярких бумажных пачках, а к ним — зажигалки и пепельницы именно для сигаретного пепла. Что касается кинозвезд, они водили автомобили и курили сигареты.
Самые старые газеты были совершенно фантасмагоричными. Бумажные страницы с их застывшей черно-белой графикой взывали к нему через пропасть десятилетий. Мертвые вещи разглагольствовали, они льстили, они стыдили, они расталкивали друг друга локтями.
Эти вещи были странными, и все же некогда ими стремились обладать. Сначала с чувством опаски, потом все смелее и смелее, Борислав выбрал некоторые мертвые предметы, чтобы сделать их цифровые копии, а потом оживить. Он снова запустил их в поток современных товаров. Например, изменив материалы и свойства, ему удалось превратить настольный телефон прошлой эпохи в легкую пластмассовую шляпу от дождя. Никто не догадывался об истоках его экспериментов. В отличие от новых продуктов, производимых машинами, которые с мертвым безразличием занимали рыночные ниши, эти возрожденные товары имели человеческий привкус. Четко выраженную цель. Они вызывали жажду обладания.
Когда-то интернета не существовало. И интернет-магазина тоже, поскольку он мог быть только следствием. Существовали только люди. Люди, которым хотелось вещей, и те, кто старался заставить других людей пожелать приобрести их вещи. Капитализм, социализм, коммунизм — все это мало что значило. Временный порядок вещей в доинтернетную эпоху.
День спокойных исследований вернул Бориславу хорошее настроение. На следующее утро его мать возобновила свои жалобы на отсутствие невестки. Борислав ушел на работу.
Он увидел свой киоск жалким, голым и пустым, на покрытом дождевыми каплями окошке висела табличка «Закрыто». Рваная дыра зияла в стене в том месте, из которого выдрали фабрикатор. Эта картина вызвала у него острый приступ паники.
Борислав несколько секунд пробовал ее на вкус, потом отмахнулся от страха. Его киоск по-прежнему окружали соседи. Люди его всегда кормили. Он выбрал отличное место для киоска в самые мрачные дни. Когда-то он продавал жителям картошку в грязных мешках, когда-то они дрались за вялую морковь. Теперь легче. Нынешняя жизнь похожа на добрую шутку.
Он вошел, прихрамывая, в биометрическую дверь и включил свет.
Сейчас, стоя внутри, он чувствовал истинную природу киоска. Киоск служил каналом. Это был временный прилавок для бесконечного потока товаров.
Его киоск сделан из картона и клея, из переработанных отходов, он зеленый, он современный. В нем установлены воздушные фильтры, герметичные окна, маленький, прочный топливный элемент, яркие лампы, в пол вделана решетка обогревателя. Он оборудован сигнализацией от воров. В стенах — медицинский сканер. И обои с веселеньким рисунком.
Они унесли его специальной формы стул, музыкальный плеер, загруженный фантастической смесью всех попсовых хитов двадцатого века. Надо будет загрузить новые. Это не займет много времени.
Он опустился на колени на голый пол и кое-как заделал картонкой дырку в стене, откуда тянуло зимним холодом. В окно громко постучали. Это был цыган Флека, один из поставщиков.
Борислав встал, вышел на улицу и по привычке запер дверь, ведь к нему пожаловал Флека. Тот был самым ненадежным из его поставщиков, у него отсутствовало ощущение времени. Флека мог сделать, принести или украсть все, что угодно, но если вы осмелились положиться на его слово, он внезапно вспоминал о свадьбе своего племянника и исчезал.
— Слышал, тебе повезло, Бутсы, — широко ухмыльнулся Флека. — Не желаешь приобрести новинку?
Борислав постучал тростью по пустой витрине.
— Ты сам видишь.
Флека скользнул к багажнику своей ржавой машины и открыл его.
— Что бы это ни было, — упредил его Борислав, — оно слишком большое.
— Уделите мне одну минутку вашего драгоценного времени, маэстро, — сказал Флека. — Тебе, мой добрый старый друг, раз твой красивый киоск теперь пустой, я не привез никаких товаров. Я привез фабрику! Усовершенствованную! Новую!
— Твоя штука не новая, что бы это ни было.
— Видишь ли, это фабрикатор! Точно такой же, как тот, который я для тебя раздобыл в прошлый раз, только больше, сложнее и гораздо лучше! Достал у своего кузена.
— Я не вчера родился, Флека.
Флека покопался под задним сиденьем и вытащил образец. Это была пухлая куколка, копия американской актрисы Мэрилин Монро. Еще не раскрашенная — черная и блестящая.
Мэрилин Монро, главная кинозвезда розничной торговли, всегда оставалась узнаваемой благодаря завивке, родинке на губе и бюсту, похожему на торпеды. Столетие на полках почти не повредило ее притягательности. Эта женщина стала бессмертной мультяшкой.
Флека расстегнул скрытый шов под высоким бюстом Мэрилин. Внутри черной куклы Мэрилин находилась меньшая кукла Мэрилин, тоже угольно-черная, но еще менее одетая. Затем появилась Мэрилин и того меньше, в более откровенном наряде, потом совсем малютка и наконец грубо сработанная крохотная Мэрилин, блестящая, черная, обнаженная, размером с большой палец.