Семь божков несчастья

Сказать, что Клара Карловна рассердилась, значит, не сказать ничего. Она была просто вне себя от ярости — парни мертвы, Хотэй неизвестно где, а эксперт со дня на день явится в Москву, чтобы оценить коллекцию!

В Кисели немедленно отправляется Джон Ааронович собственной персоной — нужно исправлять досадную оплошность исполнителя. Кстати, его самого Клара Карловна, заботясь исключительно о душевном здоровье молодого человека, упекла в дурку.

Однако в Киселях Джона ждало страшное разочарование: ни Потапова, ни его приятеля в пещере не оказалось. Расспросив аборигенов, Джон выяснил, что накануне две странного вида девицы — чокнутые, по всему видать! Разве нормальные девушки попрутся в пещеру? — побывали в Киселях. Потом был взрыв, и все. Больше барышень никто не видел… Сгинули, должно быть! Однако Джон в случайности не верил с рождения и приступил к поискам чокнутых.

Найти девиц труда не составило, но у них ли Хотэй, вот в чем вопрос. Впрочем, в скором времени это перестало волновать Джона, потому как девицы развили такую бурную деятельность, что стало ясно — Хотэй у них. Или они точно знают, где он. Обыски в квартирах девиц результатов не принесли, зато здорово их напугали, и Джон, как истинный джентльмен, обеспокоился безопасностью подруг и поместил их в своей загородной резиденции. А что? Очень удобно — девицы под присмотром, все их планы — как на ладони…

— Да-а, все-таки права была Фаина Георгиевна Раневская: красота — это страшная сила, — неожиданно прервал рассказ Анатолий и сокрушенно вздохнул.

— Ты это к чему? — нахмурилась Лизавета. Она страсть как не любила, когда кто-то говорил загадками.

— К тому! Полетели, как мотыльки на пламя. Ах, Джон! Ах, красавчик, да еще настоящий джентльмен… не побоялся рискнуть жизнью ради девушек! Тьфу, блин, тетери!

— Это Лизка в него влюбилась, — обиделась я на тетерей и неожиданно для себя брякнула: — А мне ты сразу понравился.

Лизавета скептически хмыкнула, Анатолий поперхнулся очередной фразой, покраснел, закашлявшись, и поспешил продолжить повествование.

…Время шло, Ицхак, который, разумеется, был в курсе событий, доставал Клару Карловну звонками, напоминая о скором прибытии эксперта. Домоправительница тоже теряла терпение, потому как девицы, то есть мы с Лизкой, говорили о чем угодно, только не о том, где Хотэй. Тогда было принято решение перейти к более решительным действиям. Чем все это закончилось, уже известно.

— Ицхак давно вызывал у нас интерес, — пояснил Анатолий. — Жулик махровый. Продает за границу культурные ценности: картины, серебро, фарфор, камешки… Но прищучить пройдоху было сложно — улик не хватало. Вот тогда и решило начальство брать его с поличным. На живца, так сказать.

— Угу. А в роли живца выступали мы с Виткой, — кивнула Лизка.

— А мы вообще думали, что вы из одной шайки, — Анатолий плотоядно облизнулся на торт и приступил-таки к чаепитию. Лизавета к нему присоединилась, а я погрузилась в размышления. Надо же, сколько неприятностей, можно даже сказать, горя принес добродушный Хотэй! Не по нашему, видать, менталитету, японские боги.

Один только вопрос не давал мне покоя, и я намеревалась задать его Анатолию, чтобы уж окончательно разобраться во всей этой истории.

Нетерпеливо ерзая на стуле, я из последних сил дожидалась, когда Анатолий разделается с тортом, но он словно испытывал мое терпение: основательно, не торопясь, с наслаждением гость поглощал кусок за куском, запивая их маленькими глотками давно остывшего чая.

«Интересно, что значит, когда мужчина так любит сладкое? А может, он просто издевается надо мной?» — я на миг замерла и подозрительно присмотрелась к Анатолию, но ничего необычного в его внешности не обнаружила. Выглядел он нормально и вроде бы даже счастливо. Я оставила подозрения и решилась задать волнующий меня вопрос:

— А куда делась коллекция Симкина? То есть Клары Карловны… Ну, в смысле подделка… И кто убил Петра Петровича?

— Да, кто? — с набитым ртом поддакнула Лизка. В скорости поедания торта она ничуть не уступала Анатолию. Я бы даже рискнула поставить на нее в этом своеобразном поединке гурманов, зная любовь подруги к сладкому.

— О! Вопрос, конечно, интересный, — Анатолий радостно подмигнул сразу обоими глазами, только отвечать не торопился, явно продолжая испытывать мое терпение. — Убийца Симкина тебе, Виталия, хорошо знаком.

— Мне?! — я не на шутку перепугалась. Лизавета перестала жевать и перевела изумленный взгляд на мою растерянную физиономию. Я еще какое-то время очумело моргала, а потом высказала совсем уж невероятное предположение: — Лизка, что ли?

— Дура! — выкрикнула подруга и с новой силой набросилась на торт.

— Кондратьев Вадим Сергеевич, — торжественно произнес Анатолий.

Фамилия показалась мне знакомой. Я в отчаянии напряглась, пытаясь вспомнить, откуда она мне известна, но ничего не выходило. Оттого, должно быть, что моему стукнутому мозгу требовался покой, а не активная работа. Видя мои мучения, Анатолий дал подсказку:

— Музей Востока…

— Эйнштейн!.. — воскликнула я. — Но ведь он в день убийства был где-то в Европе, на конференции! Я сама видела его аккредитацию, билеты, расписание докладов… В день убийства Симкина, точно помню, он как раз выступал с докладом перед огромной аудиторией. И вообще, не мог Кондратьев убить Симкина в принципе! Потому что Петр Петрович свою коллекцию нэцке завещал музею! Или… Господи! Неужели Эйнштейн тоже работал на Клару Карловну?! — озарила меня догадка, но я тут же сама ее опровергла: — Нет, иначе он знал бы, что коллекция уже почти полностью заменена подделками. Значит, он сам по себе? Ну… убил Симкина?

— Соображаешь, — польстил мне Анатолий. — Кондратьев в самом деле — значимая фигура в мире исторической науки. И, что примечательно, приглашение на конференцию у него имелось, и билетами научное сообщество обеспечило. Только Вадим Сергеевич никуда не поехал, сославшись на недомогание. Но как выяснилось, у него в России были дела поважнее.

— А фотографии? — вспомнила я.

— Прошлогодние. Из Лондона. Экспозиция музея через полгода будет выставляться в Европе, а следом и в обеих Америках. В мире сейчас почему-то наблюдается мощный интерес к искусству народов Востока. Симкин, конечно, завещал коллекцию музею, но, к несчастью, Петр Петрович оказался на редкость крепким стариком. А без «Ситифукудзин», по мнению Кондратьева, музейная экспозиция выглядит бледновато. Вот он и решил… как бы это выразиться… ускорить кончину Симкина.

— Все равно не понимаю! — заинтересованно молвила Лизавета. Новости настолько ее потрясли, что она на какое-то время даже забыла о «питании для мозгов». — Кондратьев, как я поняла, большой спец. Неужели он не отличил подделку?!

— Вадим Сергеевич испугался, когда понял, что натворил. Ему в тот момент было не до изучения подлинности коллекции и не до подсчета фигурок — тут труп свеженький! Он просто сгреб все махом и покинул место преступления. Правда… — Анатолий взял небольшую паузу, за время которой успел запихнуть в рот еще один кусок торта и, с удовольствием жуя, закончил: — Потом понял, как лопухнулся, и сам явился в милицию с чистосердечным признанием… Хороший мужик! Кстати, девушки, у меня к вам тоже вопросик один имеется.

— Опять вопросы! — возмущенно прошипела Лизавета, на что Анатолий с сожалением развел руками в стороны, мол, ничего не поделаешь, работа у нас такая, и полюбопытствовал:

— Где Хотэй?

— Хрен его знает! — со вздохом отозвалась я, причем совершенно искренне. Благодушие с Анатолия враз слетело, а глаза сделались колючими, как у морского ежа:

— Не понял…

— Хотэй уехал в неизвестном направлении, — сообщила я общественности, маленько взгрустнула и посоветовала себе запастись терпением, потому как намечался целый град вопросов и все на мою бедную стукнутую голову. Так оно и вышло.

— Как уехал?!

— С кем уехал?! — В один голос завопили Анатолий и Лизавета.

— Очень просто. Я его спрятала в обивке сиденья в джипе Джона, потому как оставлять нэцке дома посчитала неразумным. Джип угнали… Вот он в курсе, — я кивнула на Анатолия, он, в свою очередь, тоже кивнул, подтверждая мою правоту. — Да, так вот, джип угнали, пока Ричард рожал. Потому я и говорю, хрен знает, где теперь Хотэй! — мне действительно было жаль, что все так неудачно сложилось, но поделать с этим уже ничего нельзя.