Страница 10 из 33
Весело хохоча, мы с сестрой загрузились в машину.
— Сначала к «Маяку», потом в яхт-клуб, а потом, бог даст, и в Новый Свет махнем, — кратко обрисовала я маршрут водителю.
Пятачок на набережной, возле ресторан — «Маяк» был забит торговцами и свободными художниками. Здесь можно было приобрести пахлаву, фрукты, козье молоко, с заодно нарисовать портрет с себя, любимого. Причем портрет этот мог весьма и весьма походить на оригинал, а мог и просто его пародировать. Если пройти чуть дальше, то при желании можно и водолазный костюм взять напрокат, чтобы полюбоваться красотами морского дна в районе городского пляжа. Причем костюм этот, на мой взгляд, был сооружен еще при царе Горохе: ботинки, как и положено, снабжены свинцовыми утяжелителями, чтоб, значит, легче было до дна добираться, шлем с иллюминаторами прикручивался к металлическому обручу на шее огромными болтами, что тоже добавляло конструкции немалый вес. Глядя на это сооружение, я задалась одним-единственным, но существенным вопросом: а можно ли, находясь внутри данного монстра, после погружения всплыть обратно? Или же система работает только в одну сторону?
— Где Олег? — спросила я у патлатого художника, уныло глазеющего по сторонам в писках клиентов.
Служитель искусств молча вытянул измазанный краской палец куда-то в сторону.
— Спасибо. А подробней нельзя? — не удовлетворилась я разъяснением местного Сусанина.
Художник кивнул, поднялся и, по-прежнему молча, протянул руку в том же направлении.
— Вы очень любезны! — Я вытащила из кармана сарафанчика пятьдесят рублей.
Увидев купюру, парень изобразил на лице подобие улыбки и разжал уста:
— Т-т-там.
— Возле ресторана? — уточнила я.
— Д-д-Да. В-в са-ал-лоне!
— Спасибо, дорогой, ты очень толковый парень! — Я похлопала художника по плечу в награду за его болтливость, убрала купюру обратно и пошла в салон, не дожидаясь окончания начатой фразы.
Со стороны черного хода ресторана я обнаружила набольшую будку, которую сначала приняла за трансформаторную. При ближайшем рассмотрении удалось найти корявую надпись, сделанную мелом: «Фотосалон». И ниже: «Не входить! Идет процесс!» Интересно, что там за таинственный процесс идет? Звонок, естественно, отсутствовал. Пришлось легонько постучать в дверь, обшитую тонким металлическим листом. Никакой реакции. Тогда я прислонилась к этой самой двери и принялась барабанить по ней пяткой. Минут через пять, когда я стала всерьез подумывать о необходимости подкрепления в виде Дуськи, из-за двери раздался голос:
— Входите, не заперто!
Помещение, как избушка Бабы-яги, без окон и дверей, было освещено красным светом. Единственная комнатушка, разделенная пополам фанерной перегородкой, являла собой гибрид спальни и лаборатории. Повсюду валялись кассеты из-под фотопленок, пленки, конверты, щипцы и всякая другая дребедень, необходимая любому уважающему себя фотографу. Едва я переступила порог, мне под ноги с оглушительным лаем бросился какой-то красный комок, вслед за ним на плечи свалилось что-то мохнатое и принялось копаться в волосах, издавая странное попискивание. Из-за перегородки донесся механический голос с сильным кавказским акцентом: «Здравствуйте! Я Сирожа!»
— Кто там? — Я наконец услышала человеческий голос, очень похожий на голос Олега.
— Это я, Женька! Ну, которая с Федей целовалась! — голова начала невыносимо чесаться, и я юлой завертелась на месте, пытаясь сбросить с шеи добровольного парикмахера. Вдруг раздался собачий визг, и острые зубы вонзились мне в щиколотку. Я громко закричала. В этот момент зажегся нормальный свет, появился Олег и, не удержавшись, захохотал. Посередине комнатки стояла красная девица, то есть я, с обезьяной на плечах, которая, наковырявшись вволю в моих волосах, принялась теребить ухо. Внизу, вцепившись в ногу, расположилась белая болонка, показавшаяся мне в свете фонаря красной, а на передней лапе болонки стояла нога, обутая в легкую сандалию. По кровати, застеленной старым покрывалом, извиваясь, полз Федя, угрожающе высовывая раздвоенный язык. В довершение всех бед из-за перегородки выпорхнул Сирожа, огромный белый попугай с не менее огромным клювом, уселся на кровать с ползущим Федей и, по-моему, всерьез вознамерился мною перекусить, так внимательно изучал он мои ноги.
— Чего ты ржешь, как полковая лошадь? — рассвирепела я. — Развел тут зоопарк, нормальному человеку ступить негде!
— Ты Зайке на лапу наступила, вот она и обиделась. Нечего орать, у меня звери нервные, не переносят громких звуков! — Олег отогнал от меня живность, обработал укус, забинтовал, причем делал это вполне профессионально. Я для порядка постанывала и кривилась от боли. Наконец медицинские процедуры были закончены.
— Ты теперь меня до конца отпуска будешь бесплатно фотографировать, возмещать, так сказать, моральный ущерб, — проворчала я. — Давай снимки!
— Подожди, надо еще противостолбнячную сыворотку ввести. Зайка хоть и домашняя, но гадость всякую погрызть любит.
Я не стала уточнять, что он имел в виду под гадостью, и вместо этого спросила:
— Ты что же, укол мне собираешься делать?
— Ну да. — Олег пожал плечами.
— А… в какое место? — волнуясь, задала я дополнительный вопрос.
Перспектива оголять интимные части ела перед малознакомым человеком мне не понравилась.
— И потом, ты же фотограф! Как ты можешь делать уколы живым людям?
— Не волнуйся, у меня медицинское образование. Да и в армии частенько приходилось уколы ребятам делать, так что уколю за милую душу.
— А у тебя и сыворотка есть? — не унималась я.
— Есть! Думаешь, ты первая пострадавшая? Ну, давай подставляй руку! — Олег поднял вверх одноразовый шприц.
Я, конечно, большая девочка, но уколов боюсь с детства. Помню, мама рассказывала, как она привела меня в поликлинику для очередной прививки. Если раньше, пока я не умела ходить, проблема была только в моем громком плаче, то на этот раз не обошлось без жертв. Как только я увидела медсестру со шприцем в руке, соскочила с кушетки, залепила по ноге мучительницы в белом халате и с воплем «Низя! Бо-бо!» ринулась из кабинета. Этот крик напугал многих младенцев, и в коридорах поликлиники еще долго не умолкали детские вопли. Укол, кстати, мне все же сделали. Для этого пришлось вызывать доктора-мужчину, который крепко держал мои руки и ноги.
Вот и сейчас я не была уверена, что правильно среагирую на попытку Олега вколоть мне противостолбнячную сыворотку. Поэтому вцепилась обеими руками в фанерную перегородку, закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, готовясь немедленно умереть при первых же приступах боли.
— Все, — услышала я голос Айболита. — Жить будешь.
— Как это «все»? Я же ничего не почувствовала! Кто так уколы делает?! Ты издеваешься надо мной, да?
— О господи, откуда ты свалилась на мою голову?! Сначала Федю испугала, потом напилась сама и Дездемону напоила, Зайке лапу отдавила, а теперь вот вместо благодарности за первую медицинскую помощь претензии предъявляешь?! Это вообще как, нормально?
Вопрос, по-моему, риторический. Все, кто меня знают, сочли бы это не только нормальным, но и вполне закономерным.
— У тебя еще попугай неохваченным остался, — ковыряя носком туфли пол, пробубнила я.
— Серого не трожь! — испугался Олег. Он уже старый, и ему нервные перегрузки противопоказаны!
— А чего он на меня так смотрит, будто завтракать собрался?
— Слушай, как там тебя, Женька, да? Так вот, забирай свои снимки и иди отсюда. А то что-то волнительно мне, когда ты рядом находишься!
С этими словами Олег протянул мне конверт с фотографиями и принялся легонько оттеснять к выходу.
— Подожди, — решительно остановила я его. — Ты говорил, если не понравится, то перефотографируешь. Мне же надо еще посмотреть!
Олег закатил глаза, но промолчал, согласившись в душе с моими справедливыми претензиями.
Снимки получились что надо! Штифт и Бизон, уныло щерясь — должно быть, это у них называлось улыбкой, — смотрели прямо в объектив. Где-то сбоку при желании можно было разглядеть Дуськину руку, лежавшую у Бизона на плече, и часть моего прекрасного лица, выглядывавшего из-под руки Штифта. Другая фотография понравилась мне гораздо меньше: моя перекошенная физиономия с ужасом взирала на счастливую морду удава Федора.