Страница 48 из 63
Примерно так я это себе и представлял.
— Молодец. Но зато с Винтером ты сглупил. Надо же, пистолет! Если бы полиция знала, как он боится оружия…
— Прости, — сокрушенно вздохнул он. — У меня нет опыта в таких вещах.
— А с Найсоном как было? Уж, наверное, ты не полез на леса…
— Еще чего! Подбросил бумажник на тротуар, а когда он нагнулся, чтобы его подобрать, стукнул по башке кирпичом.
Ловко придумано, ничего не скажешь.
— Тормоза в машине Томпкинса — тоже твоя работа?
Эванс вскинул голову и растерянно посмотрел на меня.
— Нет.
— Что ж, может быть, это и в самом деле был несчастный случай. Но Льюиса-то на рельсы ты положил?
Растерянность в глазах Эванса сменилась изумлением.
— Не-ет. Но… ведь это ты столкнул Додсуорта с причала?
— Не я.
— Додсуорт был последним. Не считая Флориана. И если это не ты и не я…
Я вспомнил, какую он поднял пыль, когда стирал свои отпечатки.
— У человека четверо слуг, а в доме столько пыли…
— Если они вообще у него есть.
Свет в комнатах слуг не горел. И газовый обогреватель! Где это видано, чтобы богатый человек пользовался таким барахлом?
— Стало быть, Томпкинса, Льюиса и Додсуорта убрал Флориан, — подытожил Эванс.
«И что теперь?» — подумал я.
По-видимому, точно такая же мысль пришла в голову и Эвансу.
— Боюсь, теперь придется устроить «несчастный случай» и тебе, — виновато пробормотал он. — Честное слово, Генри, мне очень жаль, но я считаю, что Миннеаполису новый культурный центр просто необходим.
Я промолчал, прикидывая, как мне разделаться с ним прямо сейчас, но внезапно сообразил, что как раз этого делать не следует. Сама судьба предоставляла мне шанс стать еще богаче, чем я предполагал. Если Эванс такой лопух, то, как знать, вдруг получится.
— Слушай, старина, — сказал я, — а по-моему, все можно решить мирным путем.
— Правда?! — Эванс радостно заулыбался.
Я кивнул:
— Мы поделим деньги пополам.
— Но это невозможно! Ведь Флориан говорил, что по уставу…
— Есть способ. Я вернусь в Нью-Йорк, напишу прощальную записку и положу ее в карман пальто, которое оставлю на парапете Бруклинского моста. Любимое место самоубийц. Все решат, что я утонул, а труп унесло в океан.
— А я получу деньги и поделюсь с тобой! Так?
— Не совсем. Видишь ли, мне придется уехать из страны. Я не смогу явиться за своей долей. У меня есть идея получше. Ты снимаешь свои четыреста тысяч со счета и отдаешь их мне. Я исчезаю, а ты получаешь миллион.
— Да, но…
— Меня это вполне устроит. Считай, что недостающие сто я пожертвовал на твой центр.
— Спасибо, дружище! Я назову в твою честь какую-нибудь галерею.
— В мелких банкнотах, пожалуйста. И запомни: это наша тайна. Не вздумай проболтаться своему адвокату, на кой чёрт тебе столько наличных.
— За кого ты меня принимаешь? — обиделся Эванс. — Что же я, по-твоему, совсем дурак?
На то, чтобы собрать всю необходимую сумму, ему потребовалось два месяца. Получив деньги, я устроил свое «самоубийство» и уехал в Мексику.
Что же касается Эванса, то, боюсь, бедняга испытал настоящий шок. Неудивительно, если учесть, как мало оставило ему правительство после вычета всех налогов. Наверное, тысяч двести, не больше. То есть примерно столько, сколько, по моим расчетам, и причиталось Последнему.
Мне его даже немного жаль.
Лоуренс Блок
МЕСТЬ АУДИТОРА
Перевод с английского: Виктор Вебер
Рисунок: Игорь Гончарук
Первый конверт лег на его стол во вторник. И Майрон Хеттингер сразу понял: что-то не так. Дело в том, что во вторник утром он практически не получал деловой корреспонденции. Письма, отправленные в пятницу, приходили в понедельник. Отправленные в понедельник находили адресата в среду, в редких случаях — на исходе рабочего дня во вторник. Этот конверт курьер принес утром.
Хеттингер взял его в руки, но вскрыл не сразу. Сначала пригляделся к нему. Адрес его конторы. Отпечатанный на обычной пишущей машинке. А вот штемпель воскресный. Припечатавший марку стоимостью четыре цента, которую почтовое ведомство выпустило в честь стопятидесятилетия известного колледжа на Среднем Западе. Обратного адреса Хеттингер не обнаружил.
Он вскрыл конверт. Вытащил из него не письмо, а фотографию, запечатлевшую двоих полураздетых людей. Мужчину лет пятидесяти с небольшим, лысеющего, полноватого, с длинным носом и тонкими губами. И женщину, по возрасту годящуюся ему в дочери, очаровательную, миниатюрную, улыбающуюся блондинку. Мужчина был сам Майрон Хеттингер, женщина — Шейла Бикс.
Хеттингер долго смотрел на фотографию. Потом положил ее на стол, поднялся, прошел к двери кабинета, запер ее. Вернулся к столу, сел, убедился, что, кроме фотографии, в конверте ничего нет. Потом разорвал фотографию на несколько частей, точно так же поступил с конвертом, обрывки положил в пепельницу и поднес к ним огонек зажигалки.
Менее уравновешенный человек разорвал бы фотографию и конверт на тысячи частей и выбросил бы в окно. Майрон Хеттингер на недостаток уравновешенности не жаловался. Фотография — не угроза, а лишь намек на угрозу, дымок, указывающий на наличие огня. Так чего трястись, не зная, что представляет из себя эта угроза?
В комнате неприятно запахло. Когда костерок в пепельнице догорел, Хеттингер включил кондиционер.
Второй конверт пришел через два дня, в четверг утром. Хеттингер ждал его, не испытывая страха. Он раскопал его в толстой пачке писем. Такой же, как и первый. Тот же адрес, та же пишущая машинка, та же марка. Только штемпель с другой датой.
На этот раз вместо фотографии короткое послание, отпечатанное на листе дешевой бумаги:
«Положите в бумажный пакет 1000 долларов десятками и двадцатками и оставьте его в ячейке камеры хранения станции „Таймс-сквер“. Ключ от ячейки положите в конверт и оставьте его на регистрационной стойке отеля „Слокам“ для мистера Джордана. Сделайте это сегодня, или фотография будет отослана вашей жене. Не обращайтесь в полицию. Не нанимайте частного детектива. Никаких глупостей».
Автор неподписанного письма мог обойтись и без последних трех предостережений. Хеттингер не собирался обращаться в полицию или нанимать частного детектива. А уж предположение, что он может сделать какую-нибудь глупость, не лезло ни в какие ворота.
После того как конверт и письмо сгорели в пепельнице, а кондиционер очистил воздух, Хеттингер долго еще стоял у окна, оглядывая Восточную 43-ю улицу, и думал. Письмо взволновало его куда больше, чем фотография. Оно являло собой угрозу. Угрозу его упорядоченной жизни.
Майрон Хеттингер по праву мог гордиться своими достижениями. Идеальная работа: аудитор высшей квалификации, неплохо зарабатывающий тем, что каждый год помогал различным физическим и юридическим лицам уменьшать сумму налогов. Идеальная семья: жена Элеонор — на два года его моложе — поддерживала в доме идеальный порядок, изумительно готовила, не совала свой действительно длинный нос в его личные дела и ежегодно получала двадцать пять тысяч долларов от основанного им трастового фонда. И наконец, в довершение картины, идеальная любовница. Та самая женщина, что красовалась рядом с ним на фотографии. Шейла Бикс. С ней он отдыхал душой и телом, она же вела себя исключительно скромно, выставляя самые минимальные требования: оплата квартиры, карманные деньги, иногда чуть более крупные суммы на покупку одежды.
Идеальная карьера, идеальная жена, идеальная любовница. И этот шантажист, этот мистер Джордан, теперь угрожал разрушить три краеугольных камня, на которых покоилась хрустальная башня, построенная Майроном. Если эта чёртова фотография попадет в руки миссис Хеттингер, она с ним разведется. Он в этом не сомневался. Если развод будет скандальным (а почему нет?), пострадает бизнес. А в итоге он может потерять и Шейлу.