Чернильные стрелы

Они возникли из темноты из-за Колиной спины, и враз стало шумно. Чья-то лошадь – самая натуральная, не гигантская ящерица, не ездовой тигр – всхрапнула, люди загомонили на незнакомом языке. Коленька обернулся и начал вставать.

Не было никакого свиста рассекаемого воздуха.

Просто глухой удар.

И голова Романова медленно, как на рапидной съемке, свалилась с шеи и упала в костер.

В ночь взметнулись искры.

Кто-то повелительно крикнул, и один из всадников что-то бросил в огонь. Пламя вмиг раздулось, осветив все вокруг. Я увидел тело своего приятеля и ровный срез чуть выше плеч, из которого текла кровь. Много крови. Мне казалось, что его руки еще дергаются. «Часы, – подумалось вдруг, – я не учел свои и  Коленькины часы, когда писал, что у нас есть».

У него были какие-то дорогущие швейцарские ходики в золотом корпусе, у меня «банальный» «тиссо».

Яркий свет выхватил и лица убийц. Обычные люди, чешуи или вертикальных зрачков не видно. С мечами. Вот тебе и мир, мать его, меча. И, может быть, и магии. Сбылась мечта Романова, только ему уже параллельно до всех параллельных миров.

Раздувшийся костер полыхал, освещая пространство вокруг метров на тридцать. И одного незадачливого попаданца, замершего у кучи хвороста. То, что я отполз за дровами, спасло меня от моментальной смерти – эти уроды просто не видели, что нас двое. Теперь же я был как на ладони.

Главного не узнать было невозможно – одет явно богаче остальных. Он посмотрел на меня. Наши взгляды встретились, и безразлично-брезгливое выражение его морды отпечаталось в моей памяти.

В принципе, он был даже красив – девкам такие нравятся. Треугольное лицо с четкими, но не резкими скулами, прямой нос и тонкие губы, обрамленные аккуратной эспаньолкой. Выразительные глаза, цвет которых я в отсветах пламени не разглядел, смотрели на меня равнодушно. В этих глазах был ответ на вопрос: жить мне или умереть.

Он что-то крикнул, указав на меня рукой в тонкой перчатке. Остальные девять тронули коней в мою сторону.

«Назгулы хреновы», – подумал я и рванул прочь из круга света. Словно сжалившись надо мной, костер вдруг сжался сначала до размера яркой свечи, а потом неожиданно погас, оставив только красные угли, среди которых выделялось что-то круглое. Через секунду я понял, что именно лежало среди прогоревших веток, и осознание этого полоснуло по нервам убойной дозой адреналина.

Я побежал.

Позади послышалась явная ругань, хотя я и не понимал слов. Куда хуже был стук копыт.

Я летел сквозь ночной лес, шестым чувством избегая стволов деревьев и выступающих из земли корней. Продрался сквозь какие-то кусты, скатился с холма, вскочил и, не обращая внимания на ушибы и царапины, понесся дальше. Глаза привыкли к тусклому свету огромной луны, но теперь их качественно застлала паника. Я не думал о том, чтобы равномерно распределить силы, держать дыхание или работать руками в такт шагам. Я просто несся, выкладываясь до последнего, а чужие голоса и лошадиное ржание гнали меня все быстрее без какой-либо стайерской тактики. На кону была отнюдь не олимпийская медаль – жизнь.

И когда я свалился в какой-то овраг, то даже не подумал о том, что могу сломать ногу, а то и спину. Нет, просто вскочил и рванул дальше, тут же оказавшись по пояс в холодной воде. Она чуть-чуть привела мысли в порядок, но единственное, на что хватило этого проблеска разума – не пытаться бежать по волнам, а перейти на мощный кроль. Будь я спокоен, то, скорее всего, поплыл бы вниз по быстрому течению этой небольшой речки. Но ужас, сковавший мои мысли, неотступно гнал вперед. Наверное, это и спасло меня во второй уже раз.

Крутой склон противоположного берега покорился мне за несколько секунд. Легкие горели огнем, резь в боку была невозможной. Сердце кристалликом кварца в часах билось в груди, а голову будто надули насосом как камеру футбольного мяча. Тело требовало хоть несколько секунд отдыха, и мозг, до того гнавший свой организм вперед, не разбирая дороги, сдался. О нет, не было никакой апатии, мне было отнюдь не все равно, что со мной сейчас будет, несмотря на дичайшую усталость. Я был готов продолжить эти соревнования в любой момент и бежать, пока мышцы способны сокращаться. Пока же позволил себе рухнуть за поваленную осинку и затаиться в траве, стараясь сдержать хрип, с которым вгонял в грудь воздух.

Стрела, расщепившая деревце вдоль волокон совсем рядом с моей головой, очень поспособствовала умению дышать глубоко и тихо.

Я замер, приготовившись к новому рывку. Способность более-менее ясно соображать ко мне уже вернулась, поэтому гнать своих идиоматических коней впереди коней настоящих, на которых скакали мои преследователи, я не спешил. Овраг, внизу которого текла речка, для всадников был преградой непреодолимой. Чтобы кто-то спешился и начал спускаться вниз, слышно пока не было. На том берегу затеяли какой-то спор. Слов я, к сожалению, не понимал, о попытке же посмотреть сквозь высокую траву и кусты, что там происходит, не решался даже подумать. Хватило и одной стрелы, наконечник которой торчал возле моего уха.

Хурал совещался недолго, и минуты через три я услышал приглушенный топот копыт. Всадники уходили вдоль края оврага вниз по течению. Туда, куда логичнее всего было бы бежать и плыть мне. Однако у кого-то сомнения в правильности самого очевидного пути оставались, и над моим лежбищем промелькнула еще одна стрела. То ли мне почудилось, то ли я на самом деле почувствовал на своем лице дуновение воздуха, спугнутого ее оперением. И снова секунды в неподвижности, в липком страхе.

«Лежи, – убеждал я себя, хотя вот так вот лежать и ничего не делать, было очень страшно. – Лошадь ты все равно не обгонишь, главное – не выдать себя. С потрохами и кроссовками».

 Выжидал я, наверное, минут пятнадцать, напряженно вслушиваясь в шорохи незнакомого леса. Каждая секунда отдавалась в нервах, словно неведомый гитарист дергал их как витые струны, и они – нервы – звучали неправильным аккордом. Дольше оставаться на месте не хотелось: не найдя меня ниже по течению, преследователи могли вернуться к тому месту, где один из них – самый подозрительный – пустил стрелу в, казалось бы, самые безобидные кусты. На какое-то мгновение у меня мелькнула шальная мысль вернуться к нашему с Романовым лагерю, но, подумав, решил, что риск слишком велик. Быстро шагая среди деревьев, я пробормотал сам себе, мол, айпад – это не то, без чего я сейчас не смогу обойтись. Без чистых трусов тоже жить можно. А вот без головы никак.

Коленька это доказал своим примером, если кто сомневался.

В какой-то момент пропало желание есть, но захотелось жрать. И когда на глаза попались ярко-красные ягоды, смахивающие на бруснику, думал я недолго. На всякий случай отправил в рот пару штук и под урчание желудка выжидал, как он отреагирует на незнакомую еду. Сколько точно и чего именно надо было бы опасаться, я не знал, но тошнота не подступила, слепота не напала. Мысленно махнув рукой, я приступил к нехитрой трапезе, работая со скоростью комбайна.

Чуть ли не килограмм ягод в животе даровал ощущение сытости, но надолго его не хватит. Проблему с питанием следовало решать кардинально. И на этот счет у меня были очень серьезные сомнения.

Если в совсем еще недавнем разговоре с Коленькой я высказывал сомнения в отношении жития двух городских пижонов начала XXI века в плане их приспособленности к условиям незнакомого мира, то после знакомства с аборигенами у меня были все основания считать этот скепсис недостаточно скептическим. Итак, на моих глазах моему другу одним ударом сносят башку. Я, конечно, никогда не пробовал, но подозреваю, что это не так чтобы просто. То есть подонок, это сделавший, как минимум опытен в подобных вопросах. Мне вроде как удалось смыться, но насколько этот диагноз окончательный, покажет только время. Вполне вероятно, что сейчас те мудаки идут по моим следам, путать которые меня никто не учил. Конечно, я мог пойти и в противоположную сторону – против течения ручья, но тогда мне показалось, что этот вариант будет слишком очевиден. Теперь же приходилось опасаться, что я перехитрил сам себя.